Вот так. Ехать километров семьдесят. Через полтора часа - машина-то медленно едет, посты объезжает, от вертолетов в лесках и канавах прячется, приехали в район Консервного завода. Машину с Магомедом спрятали во дворе разбитой многоэтажки. Пошли. "Метла" даже кофр не взял демонстративно...
В общем, все началось как по часам. Макс для виду снимал грязных оборванных изможденных старух, стариков и детей, прижимающих серые кирпичи хлеба к груди, но постоянно держал в поле зрения укрытие, куда можно было бы отскочить, когда начнется. Леша-"Метла" стоял у полуразрушенной кирпичной стены завода и наблюдал, поглядывая на часы. Вот-вот начнется. На него стали коситься чеченцы - странный русский. Без кофра - значит не фотограф. Интервью не берет - не газетчик. В бронежилете... Поздно слишком стали догадываться. Когда старик-чеченец наконец показал молодому ингушу водителю грузовика, в форме МЧС - пальцем на Лешу-"Метлу" и что-то сказал, ударила очередь...
Обстрела такого описать я словами не могу. Пока сам под ним не побываешь, пока сам в штаны - натурально! - по первому разу не наложишь ничего не поймешь. Не вникнешь, что такое ад на земле! Ну, Леша-то с Максом в штаны, конечно, не наложили, даже не описались. Только Леша-"Метла" в первую же секунду получил пулю поверх бронежилета, в шею. Вырвало прямо кусок шейной артерии. Кровь фонтаном забила. Макс не растерялся! "Кэнон" из рук - на живот, и под пулями оттащил друга в намеченное укрытие...
...и, полностью спокойный, но, по-видимому, абсолютно свихнувшийся Макс, не обращая внимания на вопли расстреливаемых чеченцев и свист пуль, разложил хрипящего окровавленного Лешу-"Метлу" на битых кирпичах и начал методично со знанием дела его фотографировать. Леша бился и скреб по земле ногами! Руки его, видимо не слушались: он пытался что-то знаками показать, бился, бился. Глаза его вылезли из орбит, тело извивалось... Представляю себе, каково ему было... "Сейчас-сейчас-сейчас-сейчас..." - бормотал Макс, и щелкал, щелкал, щелкал. Вспышка - лицо. Вспышка - общий план. Снимок с двух метров. Вертикально сверху. Лицо совсем близко. Лицо. Общий план... Вспышка, вспышка, вспышка. Макс бормотал, бормотал. Леша его, конечно, не слышал из-за страшного шума - только бился, как эпилептик, и дергал раскоряченными пальцами. Агония продолжалась минуты две, не больше. Потом он обмяк, устал и уснул. То есть умер. Больше живых лауреатов Фулитцеровской премии в России не было...
Макс перестал снимать. Присел, потрогал тело. Стрельба затухала, двор завода был переполнен трупами и стоном. В их с Лешей укрытие никто так и не забежал - им повезло...
Вот, собственно, и почти что и все. Но не совсем все. Магомед испарился навеки. Стрингер Макс с трудом нашел другую машину и привез труп друга в Назрань лишь на следующий день к утру. "Нэйшенел Америкэн Пресс" уже били тревогу - их супер-фотокор не вышел на связь! Макс Шведов сел за пульт "тарелки", взял в руки крутую черную трубку и на ломаном английском сообщил, что их фотокор погиб. Предложил перегнать снимки. "Я снял, как он погиб. такого еще никто не снимал," - сказал он американцам. "Ин фэкт? Итс вери интрестинг. Олл райт, олл райт. Ду ит," - удивилсь американцы. "Дую, дую..." - сказал Шведов и перегнал.
Реакция американцев была неожиданной. Его даже не поблагодарили, но зато предложили сопроводить тело убитого фотокора в Москву. За пять тысяч долларов. "Пошли вы на хер, он мой друг," - разозлился Макс и повесил трубку.
За день оформил все бумаги, выпросил в администрации президента Ингушетии цинковый гроб и машину, потом дал взятку в Минеральных Водах... Погрузились они с Лешей на сомолет... Дали взятку во Внуково. Честно погрузились на битый "рафик"...
Американцы смотрели на него очень странно, а Макс ничего не понимал. "Итс вери интрестинг," - говорил ему в офисе агенства толстый лысый мистер Джек Мэттью, и все опускал глаза. От денег за доставку Леши Макс отказывался:"Отдайте семье." Поняв, что английский в Чечне Шведов чуток подзабыл, пригласили переводчика, тоже американца. "Мистер Мэттью говорить, чтобы ви взяль деньги и ушель," - сказал переводчик. "У меня пленка! И я вам перегонял ее с "тарелки"!" - кипятился Макс. "Можете ее забрать. Ви жорналист - и ми олл жорналист. Ви - русски жорналист. Лучше уничтожьте пленка. Мы сотрем компьютер ваш снимки, который ви перегналь. И уходить," объяснял переводчик. "Как это - уходить?" - опять не понял Шведов. "В Америка вас можно обвинить в преднамеренном недооказании медикал помощи... повлекшей смерть... это есть даже... похоже на убийство... - пробормотал переводчик, глядя на говорившего все это по-английски мистера Мэттью, - Ми есть ин Рашша. Поэтому - уходить. Мы сотрем компьютэр..."
Наконец до Макса дошло. "Да вы что?! Серьезно это?! Вы что - Лешу не знаете?! Да он сам меня просил! Сам просил! Вы на руки его посмотрите! Он же требует - жми! Щелкай! Снимай меня!" - кричал он. Американосы молчали. Макс забрал пленку и ушел. Он напечатал карточки и показал их мне. Кому еще он мог их показать, кроме меня? Мы крепко выпили. И я сказал ему:"Макс, разве ты сам не видел? Ты правда не понимал, что он требует пережать ему артерию? Что он сам не может почему-то дотянуться до горла, и умоляет, чтобы ты пережал артерию? Пленка не врет, все же видно... Присмотрись-ка - он даже вытаращенными глазами своими как-будто косит налево, откуда кровь хлещет. Ты что, уже реальности не видишь, Макс?" Макс сидел, словно его поразило квадратно-гнездовым способом. Уткунулся лицом в ладони, заплакал. Я стал его утешать... Лешу я практически не знал. Он все-равно бы умер - пережмешь там, как же... В общем, Макс наплакался и мы налакались. Потом я ушел от него, попал в милицию ночью... На похороны Леши-"Метлы" я не ходил - и так был в черной депрессухе по своим делам. А потом я видел Макса уже мертвым, в гробу и в белых тапочках. 8 марта, кстати, он застрелился...
