- Про дядю и мальчика? - не очень-то сомневаясь в ответе, спросил Доктор.
- Вы тоже знаете, - вспыхнул Толя.
- Знаю, я же работаю в психиатрической больнице. Там я и познакомился с Николаем Степановичем.
- Значит, вы все знали и не предотвратили!? - возмутился Анатолий.
- Что?
- Да все! Доклад его например, ведь это же крах, провал!
- Провал? - переспросил Доктор, затянулся и выпустил через нос две голубых струи. - Да, Елена, рассказала. Нехорошо получилось. Но для него был шанс, ему так необходимо было победить - это же лучше всяких лекарств. Да кто знал, что у вас там такое зверье. Я и вас, Анатолий, специально изучал. Смотрю - мужик вроде нормальный, не заторможеннный, да и Коля все повторял, мол, там профессионалы - разберуться. Разобрались, с издевкой закончил Доктор.
- Это вы зря. Мне и самому не понравилась атмосфера, но изобретение Богдановское - бред, да и что может изобрести больной человек.
- Нет уж - позвольте, - перебил Доктор. - Да так нас всех можно больными выставить. Ведь, у Николая Степановича десятки изобретений внедрены, а то что предрасположен - так это не он виноват. Предрасположен - не значит болен. Да некотрые навязчивые идеи посещают его, но сам же подвергал их убийственной критике. Правда, он то подверагл, а жизнь, нда... Другой бы на его месте, глаза прикрыл рукой, будто вдаль глядит, а он - нет, все выискивает pro и contra.
Доктор докурил сигарету и зажег новую. Сделал несколько затяжек, и тут же выбросил.
- Ладно, я пойду к ним. Уходите. Елена очень не в себе и черт те чего может наговорить. А это будет несправедливо - вы, Анатолий, человек хороший, только молодой.
Едва скрылся Доктор, как появилась Елена. На лестничной площадке воцарилась тягостная тишина.
- Чертовски хочется курить, - наконец сказала Елена.
Ермолаев только развел руками и преодолев робость все-таки поинтересовался:
- Как он там?
- Ничего, уже лучше.
- Что же теперь будет?
- Не знаю, на душе гадко, будто тебя с грязью смешали, а ответить нечем, - казалось, сейчас Елкена разрыдается, - Особенно этот ваш профессор, добренький... Боже, мне его хотелось разорвать в клочья! Честное слово... Ты тоже хорош. Мог бы и вытупить. Чего испугался?
- Я не испугался, но и профессор и Николай Степанович...
- Не смей сравнивать их! - Елена почти уже рыдала. - Этот упырь, ведь от таких все и происходит. Я думала, хоть у вас в естественных науках полегче, там же долго врать нельзя, там же есть чем проверить. Ты должен был всать и сказать: профессор, давайте серьезно разбираться...
- Я ничего не понял...
- Видишь - не понял, а говоришь чушь. Новое всегда непонятно вначале, иначе это новое давно бы открыли.
Толя не нашел чем возразить, да и не хотел больше спорить, полагая, что это будет слишком жестоко. К тому же ее реакция... Она так переживала. В сущности, Толя даже где-то завидовал инженеру. Ему казалось, что если кто-либо за тебя так переживает и так болеет, то это уже счастье.
Они еще немного помолчали.
- Все же не надо было ему вытупать, - не выдержал Ермолаев.
- Да вы его сами тянули.
- Мы?
- Ладно, теперь уж все равно, сейчас принесу.
Елена ушла и вскоре вернулась с конвертом в руке.
- Прочти, - она протянула таинственный конверт.
Толя внимтельно рассмотрел его со всех сторон. Адрес Богданова был напечатан на машинке. Слева на конверте помещалась красочная вставка с парящим в голубом небе воздушным шаром, внизу подпись - "Летательная техника". Адрес отправителя отсутствовал. Толя достал содержимое и прочел:
"Многоуважаемый товарищ инженер Н.С.Богданов! Сообщаю, что Ваш труд "К единой теории..." попал на рецензию к профессору Суровягину. Хотя я не имею никакого отношения к этому делу и являюсь лицом незаинтересованным, считаю своим долгом сообщить нижеследующее.
Выводы Вашей несомненно интресной и многообещающей теории находятся в вопиющем противоречии с концепцией, развиваемой профессором Суровягиным, а также его сотрудником В.В. Калябиным. Концепцию эту считаю надуманной и глубоко ошибочной, а ее авторов - людьми недалекими и нечистплотными. В таких услвоиях не может быть и речи об объективной оценке Вашего труда назначенными рецензентами.
Но, я знаю, найдутся люди, способные объективно оценить научные достоинства Вашей работы. Поэтому рекомендую настоять на публичном обсуждении Вашей работы.
Содержание этого письма прошу не разглашать во избежание репрессий по моему адресу.
С глубоким уважением, Ваш друг. "
- Вы думаете это написал я?
- Нет, Коля не верил.
- Из-за этого письма он...
- Да, когда мы получили конверт, он поехал в институт, чтобы настоять на публичном обсуждении.
- Но, ведь это письмо - дрянь.
- Да, дрянь, а что же? Ты же сам вчера названивал и говорил, что будет представитель из академии. - Елена обхватила голову руками. - Я уже ничего не понимаю. Все сплошное вранье.
Анатолий не нашел как ее успокоить и лишь попросил письмо. Елена равнодушно махнула рукой, а Толя что-то буркнув себе под нос, взял конверт и ушел.
По уже сложившейся традиции внизу он столкнулся с Разгледяевым.
- Аааа! - радостно вскричал Марк Васильевич. - Мой дражайший бакалавр! Ученейший студент, э, нет, младой специалист - специалист, собственно, чего? - напыщенно вопрошал Разгледяев. - Ну-ну, не загораживайте мне дорогу, дайте пройти, звездный мальчик.
- Вам нельзя туда, - как можно тверже сказал Толя.
- Ни фига себе! - Разгледяев набычился со всеможной начальственной строгостью. - Человек! Не подставляй шею, но подстовляй зад!
Толя не двигался, загородив узкий проход в подъезд.
- Мавр, ты сделал свое дело, можешь исчезнуть, - надвигался Марк Васильевич.
- Туда нельзя, - упрямо повторил Толя.
- Я иду к себе домой, а мне нельзя?
- Но вы тут причем? - не выдержал Толя.
- Я причем? Я причем, да теперь один я только и причем. Хватит, развели демократию, изобретатели-рационализаторы, ишь, повадились рассуждать на свободные темы, женщинам мозги пудрить. Все, баста, попели на гитарах - и будя, кыш на свое место! Развели тут розовые слюни. Лопнул пузырь! А я ведь предрекал, я знал - истина восторжествует, я инженера как свои тапочки вычислил.
- Как это? - удивился Анатолий.
- Ха! Я ведь даже тапочек своих из дому не забирал, ибо стопроцентно знал, куда инженер летит. Эх, со свистом, под горочку, и с самого Олимпа в болото! Так что извините-подвиньтесь. Ну, упрямый какой. Вот сейчас возьму и руку тебе пожму, я и всему вашему институту руки жать буду. А пока лично вам спасибо за службу, - Разгледяев протянул руку, но толя даже не шолохнулся. - Не желаете, значит, бакалавр, быть генералом физико-математических наук, не хотите экзамен на политическую зрелость сдавать, а без политического уровня у нас до защиты высоконаучных результатов не допустят. А я, как-никак, курирую ваш институт, пламенный сосискатель ученых регалий. Хватит дискуссий, мне некогда, меня жена ждет!
- Никто вас там не ждет, - уверенно возразил Анатолий.
- Поди прочь, а то у меня под ложечкой сосет. Ты кио - звездочет? Звездочет. Так иди, звезды считай, а не прохлаждайся тут в рабочее время, кстати, почему не на работе?
- Я не обязан перед вами отчитываться, и не тыкайте мне пожалуйста.
- Не тыкать можно. Вот смотрю я на тебя, бакалавр, и думаю: в таком хорошем институте, и вдруг такое пятно невнятное. Институт осудил инженера, а вы значит не согласны с мнением коллектива?
- С каким мнением? - Толя сделал простодушное лицо.
- С, мягко говоря, отрицательным.
- А вы откуда знаете?
- Не суй нос не в свои дела. - жестко сказал Разгледяев, собираясь смять Толино сопротивление физически.
Вдруг Толю Ермолаева осенила идея.
- Я почему спросил, - Толя спешил поделиться с Разгледяевым, - Ведь одно дело мнение коллектива, а другое - мнение президиума академии наук.
