– Звезда, – осматривая принесённые очередные часы, отец ни на секунду не медлил с заключением. – Механизм бочкообразной формы, восемнадцать миллиметров калибр. Я раскручу винты блока заводной пружины, чтобы посмотреть, в чём может быть дело. Приходите завтра.

Пока она была увлечена просмотром очередной серии, отец доразбирал старый часовой механизм, принесённый безработным соседом на починку, обул тапочки, и, протирая в руках исцарапанный циферблат куском микрофибры, вышел во двор, окружённый сталинскими пятиэтажками, и больше не вернулся.

Никогда.

У тёток, довольствующихся перетиранием новостей политики и жалующихся на жизнь, появилась ещё одна тема для пересудов – «да этот неудачник с третьего этажа просто слинял от кредиторов и семейных обязанностей». Участковый записывал в блокнот их показания и склонен был поверить скорее им, нежели ребёнку. Лунара одна верила в то, что её элегантный отец ни за что бы не смог себе позволить куда-то уехать или отправиться далеко в таком виде – даже его домашняя одежда, всегда выглаженная и опрятная, и та не могла бы заменить ему любимые рубашку зауженного кроя и галстук-бабочку. Несмотря на доводы окружающих, она знала наверняка – он попал в беду, и никто вовремя не смог ему помочь. Он никогда бы её не бросил.

Двоюродная сестра её мамы – Эйрена, с которой она познакомилась впервые, когда та перевезла её из России к себе на родину в Хорватию, ни разу не заговорила об отце, для неё его словно никогда не существовало и вовсе. По настоянию крёстной она сменила фамилию на материнскую – Новак. Только однажды она случайно услышала обрывок разговора на кухне, когда та в диалоге с соседкой отметила: «Петр всегда был слабохарактерным, – а затем добавила: – Я всегда предупреждала свою покойную сестру Марию об этом, но, знамо дело, у женщины длинные волосы, да короткий ум».

Лунару поселили в одной комнате с Катриной, кузина поначалу была огорчена новой соседкой, её потеснившей, но вскоре стала довольна как слон, когда поняла, что теперь есть кому делать за неё две работы – уборку и домашку.

Несмотря на то, что, казалось бы, всё самое ужасное, что могло случиться, уже случилось, пустота, которую было нечем заполнить, взяла верх и переросла в самое настоящее затворничество. Нерушимый молчаливый барьер из отрешённости стал надёжной защитой ото всех вокруг. Тяжелее всего обстояли дела с домашними, их не очень-то волновали её душевные терзания, а видеть её кислую мину они не хотели. Поэтому каждый раз, когда она о чём-то задумывалась, либо крёстная, либо Катрина спешили вывести её из размышлений окликом. Друзья, эпизодически появляющиеся в её жизни, очень быстро исчезали, как правило, после второй попытки куда-нибудь её вытащить «тусить». Дружба, как оказалось, сама по себе очень сложный труд, над ней необходимо постоянно работать. Список «friends» в социальных сетях тоже обнулялся. Невозможно вести игру «в одну калитку» и ждать, когда тебя позовут гулять. Необходимо иногда и самой идти навстречу, предлагая куда-нибудь сходить и организовывать вечера, что было совершенно не в её духе. А ещё абсолютная нетерпимость нахождения в кругу тех, кто судачит о последних сплетнях, кто с кем встречается и почему так сильно порезали охват сториз в инсте, делала своё не последнее дело. Праздная болтовня не придавала сил, не подпитывала интереса, а значит, всяческих компаний она сторонилась.

Спустя десять лет с даты кончины матери, которую она почти не помнит, так как та ушла в мир иной, когда ей было не больше восьми, она решилась, что нужно хоть иногда выходить в свет. Мама и отец должны гордиться ею, они бы никогда не поддержали того, кто сдаётся и запирается на замок. Под надзором Эйрены, женщины с характером жёстким, как пружина, ей приходилось брать себя в руки и делать вид, что у неё тоже есть внутри стержень. Правда, хлипкий и лихо перекрученный, но не сломленный. Отец всегда хотел, чтобы она закончила колледж и стала филологом. Что ж, значит так тому и быть. Говорят, что люди живы ровно до тех пор, пока о них помнят. Их, может, давно уже нет в живых, но они всегда рядом. Там, по ту сторону, все боятся быть забытыми. Это единственный страх усопшего. Поэтому мы можем обращаться к ним и быть уверенными, что нас слышат. В случае с отцом она до сих пор так и не разобралась, считать ли его в числе живых или относить к мёртвым. Поэтому он всегда молчал внутри неё. Зато время от времени она слышала мелодичный женский голос, принадлежащий маме. Такой, каким она его и запомнила с детства.

– Лунара! Только допоздна не задерживайся, поняла меня? – Мария не на шутку была взволнована. Ещё бы, её маленькая девочка пошла в колледж, и теперь она впервые идёт в клуб на день рождения самой популярной девочки на кафедре и по совместительству её кузине – Катрине. – Послезавтра мы должны с тобой сделать уборку в доме, а тебе ещё писать свои курсовые, помнишь? – она старалась напомнить ей, как много дел впереди, чтобы вразумить юную особу, наставляя на путь истинный. – Но голову терять не нужно. Много не пей и будь умницей! Тётя Эйрена сказала, за столом будут ваши одногруппники и несколько ребят с соседних курсов. Незнакомых быть не должно. Вот и посидите в своём кругу тихо. С незнакомыми не разговаривай.

– Да-да, ты знаешь, мам, я не любитель таких мест. И скорее предпочту провести вечер с планшетом, чем тащиться куда-то в ночь на танцы. Я же пожизненный домосед, сейчас таких модно называть «интроверт», – девушка скорчила гримасу, высоко приподняв, затем опустив грудь назад.

Прокручивая в голове диалог с матерью, которой уже давно нет с ней, она пыталась спроецировать, каким бы был их разговор в эту секунду. Какие слова были бы произнесены, будь она рядом. Застрявший в горле широкий ком перекрывал дыхание, налившиеся слезами глаза плохо видели салон автомобиля, вести с кем-то диалог в таком состоянии трудно, только если этот диалог не внутренний.

В голове снова раздался нетерпеливый мамин голос:

– Дочь, ты не забыла надеть талисман?

Странный набор бижутерии, что достался от покойной матери, всегда был с ней. Девушка посмотрела на перстень. Вставка в виде плоского щита с заострённым кончиком, поверх которого нанесено изображение креста, была знатно исцарапана. Словно нарочно кто-то обтёр металл гвоздем. Рука прошлась по тяжёлому увесистому медальону в виде перевёрнутой луны и поднялась к коротким серебряным серьгам-крестам. Всё было безумно выцветшее, потёртое, не блестящее. Катрина при случае часто осуждала её за ношение такой древности. Поэтому, отвечать на вопросы от друзей из колледжа, почему она носит это барахло, приходилось так: «винтаж», и с этим поспорить, конечно же, никто не мог. Она не называла настоящей причины, почему носила старые украшения, – это единственное, что осталось от матери после пожара. Дом со всеми её вещами, а также с самой спящей мамой сгорел до последней щепки. Ужасная трагедия, отец тогда сказал, что маме предложили место на небе, но для того, чтобы взлететь, нужно было избавиться от балласта.

«У ворот рая стоит прибор, проходя через который нужно расставить ноги на ширину плеч, поднять руки вверх, как морская звезда, чтобы он просканировал входящего», – отец рассуждал вслух, укладывая спать рёбенка. «Сотрудники службы ангельской безопасности через сканер идентифицирует посторонние предметы – их попросят снять, скинув вниз на землю. Поэтому мама оставила их предусмотрительно заранее в шкатулке прежде чем отправиться туда налегке», – он гладил её лоб, скрывая его под непослушной чёлкой. «Папа, а нас мама оставила тоже, потому что мы балласт?» Отца тогда передёрнуло, он как-то странно на неё посмотрел и молча вручил подарок дочери.

Девушка с заботой протёрла щит на кольце, предаваясь так скоро поглотившим её детским далёким воспоминаниями.

– Да, всё на мне, мам. Я их почти не снимаю никогда. Они всегда со мной. Ты же знаешь.

Любую, даже покойную, мать не так-то просто успокоить.

– А вот неделю назад ты забыла перстень на раковине в ванне, когда мыла руки, так и убежала на учёбу оставив его дома! Я тебе сто раз говорила – всегда носи их на себе, это защитит тебя от сглаза! – голос насторожился и прибавил: – Особенно сегодня.