- Если один поезд идет навстречу другому... то когда они встретятся? доносился зычный бас барона. Не было слышно, что ответил угрюмый реалист.
- Ну, ну, - понукал барон. - Как же так? А другой поезд ведь тоже в движении... думайте прежде, чем ответить.
...Пауза в течение которой Стегайло думал и отвечал. Затем снова возглас почти равный по раскатистости голосу полковника принимавшего парад на площади:
ф-фу-ты! Да откуда Вы взяли этот ответ? Разве что разделили номер страницы на номер задачи?
Раздался звонок к вечернему чаю. Рыжак не вернулся в классную комнату. Вместе с съехавшими вниз верхом на перилах, грохоча подошвами и каблуками по ступеням лестницы, он помчался в столовую.
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Парадная дверь гулко хлопнула закрывшись за вбежавшим в Пансионский вестибюль Суковым.
- Губернатора убили!.. Я только что видел, как его... - Он тяжело дышал и вытирал пот с лица. - Только что... на Широкой бросили бомбу в карету... Все разлетелось в куски... - Он глотнул воздуха. - Куски его тела, кареты, кучера. - Его носовой платок трясся в руке вытиравшей пот с лица. Опешенный, швейцар Марко только хлопал глазами.
- Кто, к-кто бросил бомбу? П-поймали ли его? - Заикался от волнения выбежавший из своей комнаты эконом.
- Я не знаю... Охрана Губернатора стреляла в кого-то. Я убежал. - Он вздохнул глубоко, - и бежал без остановки досюда. - Он сделал пару шагов в сторону, потом повернулся и теми же шагами, вернулся на старое место. Его расширенные глаза, уставившиеся на эконома и швейцара, по-видимому, все еще видели куски тела Губернатора, кареты и кучера.
- Доложить!.. Немедленно доложить Директору Пансиона ! Марко, доложите Петру Яковлевичу... я хочу его известить о кровавом событии... доложите! летели под напором слова эконома.
- Мигом, не сумлевайтесь, - мигом отозвался шустрый Марко, помчавшись на полусогнутых, скользящих по паркету, ногах к директорской квартире в то время, как дрожащий голос Сукова уже оповещал свое старшее 4-е Отделение:
- Господа, экспроприаторы только что убили Хвостова... Да, да... Губернатора... сам видел.
На следующий день гимназия была закрыта. Младшие пансионеры играли во дворе. Ворота на улицу были на замке. Ряд деревянных ларьков через площадь, в которых продавались носильные кресты, иконки, изображения святых угодников и просфор были закрыты. Улица была пустой. Не было видно даже ежедневных богомольцев на тротуаре у Собора.
- Казаки! - кто-то крикнул из окна. Воспитанники бросили игру и помчались к забору.
Казачья сотня пересекала пустынную площадь. Всадники в папахах и черных черкесках с желтыми погонами, побрякивая шашками и стременами, с кинжалами у пояса и винтовками за плечами, по три в ряд, ехали молча. Рыжебородый, с суровым скуластым лицом офицер с серебряными погонами есаула на плечах его малиновой черкески, вел сотню на вороном подтанцевывавшем на тонких ногах скакуне. Повисшие на заборе ребята заговорили сразу:
- Кого они ищут?
- Убийц, бунтовщиков, разбойников, разве ты не знаешь? Вожак шайки, Савитский, все еще не пойман.
- Смотри, все лошади вороные!
- А их шашки и кинжалы - острые?
- Глупый, конечно. Казак может разрубить плечо врага до самого седла.
- Смотри на того позади офицера, с трубой. У него усы до ушей.
- Ты видел, у офицера шашка и кинжал в серебре. Это что, за храбрость?
- Нет, у всех казачьих офицеров они посеребренные, - сказал бледнолицый с узким подбородком гимназист. - Я знаю. У нас в имении стояли казаки две недели после того, как разбойники убили моего папу.
Сразу же казаки были забыты. Все окружили худенького пансионера потерявшего отца.
- Как они его убили? Кто убивал?
- Да, да, расскажи Лублянский.
- Почему они его убили?
- Они убили его выстрелом из ружья, а потом сожгли его. - Лублянский закусил губу и замигал глазами, но они были сухи.
- Расскажи сначала... Ну!
- Однажды вечером в передней раздался звонок, - начал Лублянский. - Я открыл дверь. Какой-то мужчина в башлыке сунул мне в руку письмо и убежал. Папа прочел его и ничего не сказал. С тех пор наш кучер стал закрывать все ставни нашего дома на болты снаружи. - Маленький рассказчик перевел дыхание, это походило на вздох. - Но они явились неожиданно днем... четверо... на лошадях. Они выстрелили в папу через окно, но промахнулись...
- А он... он стрелял в них?
- О да!.. Он их не испугался.
- А ты, ты ему помогал? Ты стрелять умеешь? Я умею.
- Я хотел, но папа заставил маму, прислугу и меня лечь на пол у кафельной печки... и не двигаться. - Он заглотнул воздуха и помолчал.
- Ну, что потом?..
- Говори дальше. Убил ли он хоть одного из них?
- Четверо... на одного... трусливые шакалы!
- - Папа разбил топориком стекло окна и в отверстие стрелял в разбойников. Он перебегал из одной комнаты в другую, не переставая стрелять и ранил одного из них.
- И они убежали?
- Нет, только перестали стрелять. Папа смог перезарядить ружье. Я подполз к окну. Раненый с кровавыми пятнами сквозь повязку на лбу сидел спиной к стенке амбара и продолжал стрелять по нашим окнам. Папа мог бы легко его убить, но начался пожар. Один из нападавших поливал чем-то из банки углы нашего дома, а другой горящим мешком зажигал политое. Я побежал сказать папе, но он лежал поперек кровати - мертвый. Мама, наша прислуга и я выбежали во двор.
- А разбойники стреляли в вас?
- Нет, они уже удрали. Потом прибежали крестьяне из деревни, но дом уже сгорел. В пожарище нашли только столько папиного тела. - Руки Лублянского были на расстоянии фута одна от другой, когда он показал сколько осталось от сожженного тела его отца.
Пансионеры обступили рассказчика теснее. Каждый хотел видеть размер останков владельца сгоревшего дома.
- А,.. это... стало черным? - Один из слушателей пытался точнее представить себе то, что было найдено в пожарище.
- Да, черным, - охотно согласился Лублянский.
- Почему они?.. Мстили... или что?
- Я не знаю. Может быть кто-то из них ненавидел судью-папу пославшего его на каторгу.
- Они революционеры, против всех чиновников, - сказал голубоглазый, больше других ростом, Пригара.
Некоторое время они все стояли молча, глядя на Лублянского, друг на друга, вокруг двора, на футбольное поле, переступая с ноги на йогу, устав от разговоров про таинственных людей, которые преследуют их отцов. Они сразу ожили когда большеротый Тарновский внезапно крикнул:
- Тот, кто последним к шестам - колдун! Ребята ринулись через футбольное поле к гимнастическим столбам. Бег был напряженный, быстрый и шумный. Рты у всех были широко открыты, точно это состязание включало в себе и соревнование в крике. Коротконогий толстяк Коломиец все еще бежал в конце поля в то время как другие, взобравшись по шестам, лестницам, мачтам, кольцам, уже сидели верхом на верхнем, поперечном бревне-брусе гимнастической стройки. Сидя там немного боком, с одной ногой чуть продвинутой вперед, они дразнили хором блеющими голосами:
- Колдун Коломи-е-е-ец, запятнай нас Коломи-е-е-ец!
Краснолицый пыхтящий Колдун поднялся кверху по вертикальной лестнице и тоже оседлал верхний брус. Упираясь в него руками, он продвигался скользящими движениями за дразнящими его более юркими сверстниками.
После того, как Коломиец перенес свое туловище через торчащие болты с подвешенными гимнастическими кольцами, он стал продвигаться быстрее, но молодые акробаты быстро спустились на землю по трем шестам. Коломиец сразу же последовал за ними.
Пока он стоял обдувая свои опаленные от быстрого спуска по шесту ладони, дразнящие его мальчики были снова на верхнем брусе. Подстегнутый раздражением, Коломиец вдруг проявил быстроту, догнал и запятнал Зоравко, штаны которого зацепились за торчащий болт вверху.
- Зоравко - Колдун! Колду-у-ун! - победоносно кричал, торопясь вниз по мачте, Коломиец.
