Тёмные колючие ветви хлестали по лицу, оставляя на щеках и на обнажённых голенях порезы, сочащиеся кровью. Пот стекал со лба, попадал в глаза, мешая разглядеть дорогу впереди. В горле давным-давно пересохло. Хотелось сдаться, упасть прямо посреди этого чёртового леса, завалиться на бок и смиренно ждать своей участи. Она уже чувствовала, как круг смыкается вокруг неё. Они подбираются всё ближе и ближе.

«Бежать всё равно некуда. Так зачем тратить силы?» – безразлично прозвучало у неё в голове. Бояться сил тоже не было.

***

– Смородина, вкусная смородина, – раздавалось отовсюду, – девушка, не хотите смородины?

– Нет, спасибо.

Лера отвернулась от неопрятного вида мужичка, который пытался продать ягоду. Скоро должна была подойти электричка.

Солнце плавило асфальт, оставляя в нём следы от подошв. На небе не было ни облачка, только чёрные кляксы, стремительно отдаляющиеся от земли. Лера потёрла обгоревший нос, поправила пляжную тряпичную сумку, в которой, как в чёрной дыре, терялось всё, что туда попадало, и уселась на лавочку, вытянув длинные загорелые ноги.

Сессия закончилась ещё месяц назад, а в голове до сих пор были конспекты, экзамены и ранние подъёмы. Казалось бы, спи, пока глаза на лоб не полезут от пересыпа, вот только организм, привыкший к ранним подъёмам, заставлял распахивать веки в пять утра. Зато по ночам подкидывал надоевшие за год картинки. Лера до сих пор порой просыпалась посреди ночи в холодном поту – ей снилась очередная защита курсача. Злющие преподы, смешки одногруппников и белый лист вместо курсовой. «Бр-р-р», – передёрнула плечами Лера, прикладывая ко лбу ладонь ребром. Солнце било прямо в лицо, не давая проверить, близко ли эта чёртова электричка.

Лера сорвала травинку и смяла её между пальцами как раз в тот момент, когда тень от подъезжающего вагона заслонила её от солнца.

– Наконец-то, – буркнула она себе под нос и, отмахнувшись от шмеля, который настойчиво кружил вокруг неё, легко вспорхнула со скамейки.

Электричка распахнула приветливо свои двери, приглашая в приятную прохладу. Лера перекинула пшеничные волосы за спину, почувствовав, как они мягкой волной рассыпались по лопаткам, и нырнула в спасительную тень вагона.

Электричка тронулась.

Глупая-глупая девочка, тронь, и сгоришь дотла.

Хочешь? Я стану пеплом, чтобы сводить с ума.

Глупая крошка, хочешь, я стану твоим венцом –

Шипами вонзаясь в кожу, жечь раны дрянным винцом.

Лера засунула в ухо капельку наушника, утыкаясь носом в пыльное, давно не мытое оконное стекло. Дверь в тамбур оставалась открыта, и оттуда невыносимо тянуло куревом и запахом потных тел. Хотелось сжаться в комочек, раствориться ровно до того момента, пока эта адская машина не остановится на нужной станции. Можно было, конечно, попытаться заснуть, вот только Лера за столько лет так и не запомнила, сколько ехать до нужной станции. Она вечно считала остановки на пальцах, пытаясь угадать, какая из них станет для неё спасительной. Считала, запоминала, записывала на билетиках, чтобы в следующий раз точно помнить… И всё равно забывала. Память вместо воспоминаний подкидывала чистый лист, а билетики терялись в дырявых карманах и бесчисленных рюкзаках. Билетики стирались вместе с джинсами и вываливались из курток, оставаясь белеть на скошенной траве. «Ой, не зря бабушка всегда журит меня», – устало подумала Лера, стараясь дышать ртом. Не помогало. Застарелый запах табака просачивался в горло, и оно начинало свербеть так, что хотелось разодрать его когтями.

– Осторожно, двери зарываются. Следующая станция – Нижнее Выхово, – раздался женский механический голос.

– Интересно, Выхово, и вдруг нижнее, – усмехнулась Лера, доставая из сумки блокнот и карандаш.

За окном мелькали однотипные пейзажи, изредка разбавляемые одинокими заброшенными деревеньками. «И кто только живёт в этой глуши?» – подумала она, скользя карандашным огрызком по белым страницам. Рядом примостился какой-то пьяный мужик, но Лера уже не обращала внимания ни на что, кроме линий, что выходили из-под её руки. Неловкие и еле заметные штрихи сменились уверенными и чёткими. Рука больше не дрожала. На листе явственно проступали большие и умные глаза хищника. Глаза, которые, казалось, смотрели прямо в душу.

Она медленно приходила в себя, чувствуя, как тело начинает реагировать на любое малейшее движение острым противным покалыванием. Пальцы на ногах свело судорогой. Странно, но до этого момента она будто бы забыла о существовании ног. Тело было ватным и не хотело слушаться. Она медленно потянулась, разминая мышцы… Руки упёрлись в низкий потолок.

– Что за чёрт?

Ватным было не только тело. Мысли, которые раньше нескончаемым потоком сносили всё на своём пути – лениво зашевелились, не желая покидать усталого мозга, словно одурманенного чем-то. «Так, и где я?» – монотонной зажёванной пластинкой крутилось в голове. Лерка ещё помнила, как бабушка доставала патефон с антресолей и ставила его на старенький покосившийся журнальный столик, накрытый пожелтевшей от времени кружевной салфеткой. И как пластинки начинали повторять одну и ту же бесконечную мелодию, целуясь с иголкой поцарапанными боками.

– И где это я? – она аккуратно дотронулась пальцами до звенящего затылка. Боль от прикосновения заставила широко распахнуть глаза, а после растеклась по телу.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Лерка, стараясь не шевелить головой, огляделась по сторонам, отмечая в памяти каждую деталь, каждую мелочь. Её окружали шершавые стены, покрытые облупившейся краской. Низкий потолок давил на голову, стоило только попытаться выпрямиться в полный рост. Приходилось стоять на коленях. Лерка затаила дыхание, заметив, что в левом углу этого небольшого помещения света как будто больше. «Подвальное окно?» – с надеждой подумала она, на четвереньках перебираясь в угол. И правда, маленькое решётчатое окно почти под потолком. Окно, в которое светит тусклая луна.

– Луна?

Лера облокотилась спиной к стене, стукнувшись затылком, который и так раскалывался. Тупая боль запульсировала в висках, мешая сфокусировать взгляд. «Сколько же времени прошло?» – промелькнул в голове ещё один вопрос, на который у неё не было ответа.

– Так, – она закрыла глаза и начала массировать виски, стараясь уменьшить боль, – я в полдень села на электричку, поехала к бабушке. Сумка… Где моя сумка?!

Лера снова опустилась на корточки и, пытаясь не наклонять голову вниз, начала обследовать пол вокруг себя. Руки то и дело утыкались в стены, собирали пыль, один раз поцарапались о какой-то торчащий гвоздь… Но сумки в подвале не было.

– И как это понимать?!

Лера обессиленно прислонилась к холодной стене, совершенно не соображая, как из электрички попала сюда.

Тело ломило от холода и долгого лежания в неудобной позе. Виски продолжали вспыхивать болью, но нужно было отсюда выбираться. Девушка нащупала пальцами тот самый гвоздь и вскрикнула, чуть не вогнав его под ноготь указательного.

– Мало мне этой шишки, ещё и порежусь щас. Не, ну а что, я же мазохистка! – бурчала она себе под нос, пытаясь кончиком ржавого гвоздя поддеть кусочек решётки, отходящий от стены. – Бабушка там волнуется, а она тут сидит, в каком-то подвале. Вообще, что за фантазия извращенца? Надо пореже бульварное чтиво открывать и вкладки инкогнито! Стану послушной и воспитанной, только вот выберусь отсюда, – пропыхтела Лера, обессиленно опускаясь на пол.

Гвоздь не помогал. В глазах темнело. Привалившись к стене, она шмыгнула носом и обняла себя за плечи. Очень хотелось кушать. Стоило только подумать о печёной картошечке и шкварочках, как в животе заурчало.