Несколько месяцев тому назад Ривер делил кабинет с коллегой. Теперь он сидел здесь один, хотя второй письменный стол не убрали, и на нем стоял компьютер – новее, быстрее и не такой обшарпанный, как компьютер Ривера. Можно было поменяться, но Конторские компьютеры были приписаны к конкретным пользователям, а значит, пришлось бы отправлять запрос айтишникам, и дело, требующее получаса, заняло бы месяцев восемь. Конечно, можно было в обход айтишников Конторы попросить об этом Хо, но тогда пришлось бы просить Хо, а к этому Ривер был не готов.

Он выбил пальцами какой-то нескладный ритм и уставился в потолок. Обычно на такой бессмысленный звук Джексон Лэм реагировал гулким ударом в пол, что означало одновременно и «прекрати», и «поднимись ко мне». Тот факт, что никаких особых дел не существовало, Лэма не смущал; он придумывал бесполезные задания. На прошлой неделе он отправил Ривера собирать коробки из-под еды навынос – в мусорных ящиках, в урнах, в канавах, на крышах автомобилей. В одной из клумб «Барбикана» обнаружилась целая залежь коробок, изрядно погрызенная крысами или лисами. Потом Лэм заставил его сравнить добычу со своей собственной коллекцией, коробками из-под полдников, скопившимися за полгода, поскольку решил, что Сэм Ю, хозяин соседнего ресторанчика «Новая империя», упаковывает заказанную еду в коробки поменьше, чем раньше, и необходимо было «собрать доказательную базу». Типичный Лэм: не поймешь, то ли он серьезно, то ли издевается. Как бы то ни было, а Риверу пришлось копаться в мусорках.

Пару месяцев тому назад казалось, что грядут перемены. После долгих лет сидения наверху и обсирания несчастных подчиненных Лэм вдруг стал проявлять какой-то интерес; вдобавок ему нравилось подкалывать Леди Ди в Риджентс-Парке. Но потом опять заплесневел: Лэму прискучила активность, он предпочитал безделье и отсутствие перемен, так что Ривер по-прежнему прозябал здесь, а Слау-башня оставалась Слау-башней. А работа была все той же неблагодарной имитацией деятельности, как и прежде.

Например, как сегодня. Сегодня Ривер был машинисткой. А вчера он орудовал сканером; сегодня сканер отказывался работать, поэтому Ривер сидел за клавиатурой и вбивал неоцифрованные свидетельства о смерти в базу данных вручную. Все свидетельства были выданы на младенцев от шести месяцев и младше, скончавшихся еще в эпоху продуктовых карточек; превосходные кандидаты для хищения персональных данных. В те годы их имена брали с надгробий, снимали могильные оттиски в преступных целях. Потом подавалась заявка на выдачу свидетельства о рождении взамен утраченного, а после этого усопшему младенцу придумывалась правдоподобная жизнь, со всеми полагающимися документами: номер социального страхования, банковский счет, водительские права… Все то, из чего складывалась личность, можно было подделать. А вот человек был настоящим. Но тот, кто в то время обзавелся фальшивой личиной, давным-давно стал пенсионером. Любой агент глубокого внедрения, скрывшийся под одним из имен, найденных Ривером, с тем же успехом мог назваться Рипом ван Винклем[6]. Так что это затыкание прорех в полотне истории было сплошной видимостью, занятием, придуманным специально для слабаков, и ничем больше. Но куда же запропастился Джексон Лэм?

Сидя в кабинете, ответа на этот вопрос не получить. Сам того не сознавая, Ривер встал, машинально вышел в коридор и поднялся по лестнице. На верхнем этаже всегда царил полумрак, даже когда дверь в кабинет Лэма была распахнута, потому что шторка на окне была опущена. А кабинет Кэтрин, в тылу Слау-башни, вечно находился в тени соседнего офисного здания. Кэтрин не любила верхний свет и предпочитала настольные лампы – единственная черта, роднившая ее с Лэмом, – которые не столько рассеивали темноту, сколько подчеркивали ее, расплескивая два озерца желтого света, между которыми роился сумрак. Экран компьютера омывал Кэтрин серым сиянием, превращая ее в героиню волшебной сказки: бледная дева, хранительница мудрости.

Ривер вошел и уселся на стул, рядом со стопкой разноцветных папок. Весь мир перешел на цифру, но Лэм настаивал на бумаге. Однажды ему взбрело в голову учредить звание сотрудника месяца, которое бы присуждалось на основании веса составленных документов. Ривер не сомневался, что Лэм воплотил бы свою идею в жизнь, будь у него весы и устойчивое внимание.

– Ну-ну, – сказала Кэтрин. – Как я понимаю, ты справился со своим поручением и теперь пришел за следующим.

– Ха-ха. Кэтрин, чем он занимается?

– Он мне не докладывает. – Судя по всему, ее позабавило, что Ривер так не считает. – Чем занимается, тем и занимается. Моего позволения он не спрашивает.

– Но ты же к нему ближе всех.

Выражение ее лица не изменилось.

– Я имел в виду географическое расположение. Ты отвечаешь на его звонки. Ведешь его деловой календарь.

– В календаре у него пусто, Ривер. Основное занятие Лэма – разглядывать потолок и пускать ветры.

– Пленительная картина.

– А еще он здесь курит. В госучреждении.

– Давай возьмем его под гражданский арест.

– Отличная мысль, Ривер. Но сперва лучше попрактиковаться на ком-нибудь помельче.

– Не знаю, как ты все это выносишь.

– Ну, Бог терпел и нам велел. – (В глазах Ривера мелькнул страх.) – Шутка. Он и святого доведет до самоубийства. Честно говоря, чем бы он там ни занимался, я рада, что его здесь нет.

– Он не в Парке, – сказал Ривер; когда Лэм уходил в Риджентс-Парк, то всех об этом извещал, надеясь, что кто-то не выдержит и попросится с ним за компанию. – Но что-то случилось. Он ведет себя очень странно, даже для Лэма.

Странности в поведении Лэма заключались в действиях, вполне нормальных для всех остальных. Во-первых, когда телефон на его столе зазвонил, Лэм снял трубку. Потом вызвал к себе Хо, чтобы тот разобрался с подвисшим браузером в компьютере, а значит, Джексон Лэм все-таки вышел в интернет. В целом все это создавало впечатление, что он занят каким-то важным делом.

– И ни слова не сказал, – добавил Ривер.

– Ни единого.

– И ты не знаешь, что выманило его на улицу.

– Этого я не говорила, – сказала Кэтрин.

Ривер внимательно посмотрел на нее: старомодная особа, чья бледность свидетельствовала о жизни в четырех стенах. Одежда покрывала ее от запястий до щиколоток. Она носила шляпки, с ума сойти. Ей было за пятьдесят, и до прошлого года Ривер не обращал на нее особого внимания: скромницы ее возраста не представляют интереса для стеснительных мужчин в возрасте Ривера. Но когда события приняли опасный оборот, она не запаниковала. И даже навела пистолет на Паука Уэбба – как и Ривер. Этот поступок сделал ее с Ривером членами клуба единомышленников.

Она ждала реакции на свои слова.

– Расскажешь? – попросил он.

– Кого вызывает Лэм, если ему что-то нужно?

– Хо, – сказал Ривер.

– Совершенно верно. А про здешнюю звукопроницаемость тебе известно.

– Ты слышала их разговор?

– Нет, – сказала Кэтрин. – Что само по себе очень любопытно.

Любопытно потому, что у Лэма не было привычки понижать голос.

– Значит, что бы это ни было, нам об этом знать не полагается.

– Но Родди знает.

Также было любопытно, что Кэтрин называла Хо Родди. Все остальные Хо вообще никак не называли. С ним не вступали в непринужденный разговор, потому что Хо не удостаивал вниманием тех, у кого не было широкополосной связи.

С другой стороны, сейчас он владел информацией, представляющей большой интерес для Ривера.

– Ну что ж, – сказал он. – Пойдем побеседуем с Родди?

– Неплохо, – признал Мин.

– А больше тебе нечего сказать?

– Ну хорошо, великолепно. Так лучше?

– Гораздо.

Они стояли на семьдесят седьмом этаже одного из самых новых зданий Сити; восьмидесятиэтажная стеклянная игла вонзалась в лондонское небо. Помещение, в котором они находились, тоже было громадным: ух ты сколько метров длиной и о-го-го сколько метров шириной; из окон от пола до потолка открывалась панорама северо-запада столицы и широкого простора, где город сдавался, побежденный небом. Луизе подумалось, что она готова торчать здесь целыми днями, не есть, не пить, а просто вбирать в себя виды, в любую погоду, при любом свете. «Великолепно» даже близко этого не описывало.