Саван Смерти мгновенно отреагировал, образовав кольцо вокруг своего повелителя. Остальные легионеры, прибывшие на абордаж, водили болтеры в разные стороны, ища незримого врага.

На возвышающихся над троном балконах вспыхнуло сто тридцать два энергетических поля силовых клинков, омыв каждую поверхность в зале неоново-белой волной. Сто тридцать два штормовых щита с лязгом прижались к телам, и сто тридцать две глотки взревели идеальным унисоном:

– Каган!

Ангелы возмездия спустились вниз. Болтеры начали свирепеть, пытаясь задеть Белых Шрамов. Клинки Кающихся, ведомые желанием искупить вину, радостно гневались, летя в тела Гвардейцев Смерти.

– Сбейте щиты. – прошипел Мортарион, шагнув вперёд и вытянув из кобуры Лампион, направил его в атакующих его подданых Астартес. – Выпустите всю нашу мощь, но сбейте их!

Затем Повелитель Смерти бросился в бой. Пространство изолированного мостика уже полностью поглотила битва. Гигантская коса выписывала смертоносные дуги, но каждый раз недостаточно быстро.

Горящая плазма сжирала нижние палубы, пока «Буря Мечей» пылала изнутри, а на мостике бушевало решающее судьбу V-го легиона сражение.

Чогорийцы и терранцы, прослывшие средь остальных легионов Космического Десанта дикарями, бились, как сами демоны, не внимая кричащей боли ран, которая должна была прикончить каждого из них. Они должны были добраться до примарха и хотя бы задержать его, если не смогут погубить. Безнадёжно уступая в численности, они не останавливали натиск и, под руководством лишь одного хана, бросались на клинки Савана, рубившего их на куски. Под звуки собственного смеха, который они заслужили ценой своих жизней, Сагьяр Мазан обрушивали праведный гнев на воинов и примарха XIV-го легиона.

– Здравствуй, Повелитель Смерти! – выкрикнул почти восторженно Белый Шрам, сжав двуручный терранский клинок и приготовившись к атаке. – Торгун-хан приветствует тебя!

– Зачем это делать? – спросил Мортарион, на миг задержав Безмолвие. – Зачем впустую растрачивать свои жизни?

Но каждый из находящихся на «Буре Мечей» знал, что это было не зря. Каждая прошедшая секунда приближала смерть корабля. Каждая прошедшая секунда давала остальному флоту лоялистов шанс ускользнуть.

– Зачем, милорд? – рассмеялся хан, приготовившись к неминуемому удару. – Ради долгожданного искупления.

Бледный Король приготовил свою косу.

– Его не существует.

Джогатен слышал, как позади него схлестнулись два клинка, примарха и бывшего хана братства Луны. Стук сердец начал мешать воспринимать реальность. Но, когда он вместе с Дызинсином, еле смог расправиться с членом Очей Мортариона, поверженное тело в терминаторских доспехах, упав, открыло взору Белого Шрама новую цель, важнейшую для него в тот злосчастный день. Легионер в пепельной броне с красной окантовкой увидел, как его брата расслабленно кромсал другой воин, отличный от космодесантников в бледных латах. Воин, под лицевым щитком которого, пряталась одна единственная белая прядь. Воин, убивший его ближайшего друга.

Вогнав свою саблю в ножны, Джогатен собрался бежать на противника. Но его отвлёк легионер Гвардии Смерти приближавшийся сбоку. Пытающийся помешать свершению правосудия отклонился от своего курса из-за неожиданного удара в челюсть. Дызинсин прикрыл брата, не потому что боялся за его безопасность, а потому что месть должна осуществиться незамедлительно. Месть за каждого из их павших товарищей на Чондаксе и Просперо. Братья кивнули друг другу и Дызинсин, рассмеявшись, отвернулся и вновь бросил боевой клич:

– Каган! – захохотал Сагьяр Мазан, швырнув в противника штормовой щит, будто невесомый камень, и продолжив резать мерзких предателей.

Джогатен разбежался и, последовав примеру своего брата, бросил во врага свой щит. Эйдолон легко увернулся и приготовился убить Джогатена одним ударом, но избежав летящего в него снаряда, он совершил ошибку и открылся, на что и рассчитывал Белый Шрам. Обхватив талию и правую руку Дитя Императора, легионер сорвал того с места и унёс дальше от сражения, прошибая тонкие металлические стены и двери. Шум в ушах становился громче и чётче. Стук сердец, будто отсчитывал момент до смерти флагмана V-го легиона. Оказавшись вдали от схватки, Джогатен припечатал предателя к стене.

Белый Шрам начал яростно избивать лицо Дитя Императора, ещё сильнее вбивая его затылок в металлическую поверхность. Эти атаки сносили керамитовый шлем часть за частью, оголяя лицо воина III-го легиона. Он хотел использовать свой горловой ксенородный имплантат, но удары не давали ему сделать и вздоха. Эйдолон отпустил рукоять чарнабальской сабли. То было не его любимое оружие, но преследуя Белых Шрамов, он оставил свой молот, считая, что его навершие слишком благородно дабы познать кровь чогорийских дикарей.

Когда лезвие вонзилось в пол, Воскресший выставил руки по бокам, защитившись от следующей атаки Сагьяр Мазан, а затем нанёс удар локтем, заставив Джогатена отступить на шаг назад. Эйдолон повалил лоялиста на спину и начал контратаковать.

– Да почему ты никак не сдохнешь?! – кричал Эйдолон, осыпая лицо Белого Шрама ударами кулаков и сшибая шлем.

Но Джогатен не чувствовал боли. Её затмил гнев. Гнев, навеянный виной и желанием спасти своих братьев и отца.

Сагьяр Мазан закрыл врагу обзор, схватив того за голову, и перевернул на спину. Но тот моментально перехватил инициативу, проделав то же самое. Джогатен, схватив руку Эйдолона и сжав его плечо, проделал манёвр в последний раз, опять прижав врага к полу.

Когда Эйдолон вновь упал на спину, Джогатен схватил его за горло, и бил. Бил всё быстрее и быстрее.

После очередного удара, выбивающего из Дитя Императора всё его самолюбие, всё его тщеславие, Джогатен увидел, что перед ним лежит не Эйдолон. Белый Шрам сжимал искорёженное и сгнившее горло человека, приходящего к нему в кошмарах.

– Давай, брат. – безгубым ртом попросил друга Сыкрин. – Прикончи меня. Закончи то, что начал.

Джогатен растерялся и быстро заморгал. Когда он открыл глаза, десантник увидел, как в него летит пурпурный кулак.

Выбираясь из хватки Белого Шрама, Эйдолон откинул того ногой назад и перекатился к стене, чтобы вернуть в руки саблю. Вырвав оружие из пола, Дитя Императора начало приближаться к уже вставшему на ноги Джогатену.

Два меча закружились в судьбоносном танце смерти, клинок самодовольного предательства и лезвие свободы, повлекшей за собой позор. Джогатен знал, что погибнет, так или иначе, но проигрывать в этой битве он не собирался. Его натиск давил на Эйдолона, заставляя защищаться, а не нападать.

– Посмотри на себя. – сквозь вспышки силовых полей оружий, кричал Джогатен. – Ты блеклая тень былого величия! Ты ничтожество.

– Заткнись, мерзкий дикарь! – выкрикнул Эйдолон в момент короткой передышки. – Всё кончено!

– О нет, гнида. – смеялся Джогатен, вытирая кровь и пот с подбородка и наставляя на противника саблю. – Всё закончится с твоим последним вздохом.

– А я не знал, что псы умеют разговаривать. – попытался задеть чувства противника легионер, но дуэлянту в пепельной броне было плевать на издёвки.

Оба воина начали выдыхаться. После пары быстрых ударов, Эйдолон решил взять перерыв и, использовав крик, смёл Джогатена назад звуковой волной. Его сабля отлетела далеко в сторону.

– Неужели всё это ради искупления? – спросил Эйдолон упавшего на колени Белого Шрама.

– Нет. – сплёвывая кровь, прошептал Джогатен. – Ради мести.

– Месть — это плата за привязанность, тупая шавка. – описывая саблей круги, сказал Дитя Императора, надвигаясь на поверженного противника. – А привязанность — это проявление слабости.

Пурпурный палач с увядшей кожей занёс клинок, готовясь пустить верному Кагану воину кровь. Но он не успел. Сильнейшей звуковой удар отбросил лорда командора в сторону. Только сейчас Сагьяр Мазан осознал, что тот громоподобный стук, что он воспринимал за биение своих сердец, раздавался не внутри, а снаружи.