© ООО «Издательство АСТ», 2022

Предприняв исследование быта великорусских крестьян-землепашцев, я обратился к покойному С. В. Максимову как к знатоку народных верований, прося его помочь мне разобраться в материалах, собранных по моей программе от местных сотрудников. Труд, который оставил мне С. В. Максимов, не облегчил моей задачи, заключавшейся в том, чтобы, опираясь на сообщенные факты народной жизни, прийти к общим выводам и установить связь между верованиями крестьянина и его деятельностью, под которой я разумею поступки и поведение человека вообще.

Но сама по себе работа С. В. Максимова имеет большие достоинства, и это одно налагает на меня обязанность выпустить ее в свет, не говоря уже о том, что имя автора, оставившего такие труды, как «Сибирь и Каторга», «Год на Севере», «Крылатые Слова» и пр., настолько высоко стоит в нашей народнической литературе, что лишить русских читателей последнего сочинения С. В. Максимова было бы преступлением.

В настоящем своем труде С. В. Максимов пользовался не только фактами, сообщенными моими сотрудниками, но и собственным огромным запасом наблюдений, собранным им еще в молодые годы, когда по образу пешего хождения, одетый странником, он отправлялся в народ. В живых образах рисует автор и мужика, и бабу, как тенетами опутанных верой в нечистую силу; с метким юмором характеризует простоватого русского черта и его незатейливые проказы и в то же время с удивительной глубиной оттеняет ту борьбу между миром язычества и христианства, которая и доднесь не закончилась еще на святой Руси.

Язык С. В. Максимова своеобразно-народный, и, не преувеличивая, можно сказать, что умеющих применять его так, как это делал автор «Сибири и Каторги», больше не будет.

За рукописью, оставленной покойным автором, пришлось поработать, чтобы приготовить ее к печати, а последняя часть трилогии – «Крестная Сила» – была даже не вполне закончена, так что ее пришлось дополнить при помощи собранных мной материалов. Весь этот труд завершен А. А. Яблоновским.

Кн. В. Н. Тенишев

В народном сознании глубоко укоренилось верование, что сонмы злых духов неисчислимы. Очень мало на божьем свете таких заповедных святых мест, в которые они не дерзали бы проникать; даже православные храмы не освобождены от их дерзких нашествий. Эти бесплотные существа, олицетворяющие собой самое зло, – исконные враги человеческого рода; они не только наполняют безвоздушное пространство, окружающее вселенную, не только проникают в жилища, делая многие из них необитаемыми[1], но даже вселяются в людей, преследуя их беспрестанными искушениями.

Насколько многочисленны эти незримые людские ненавистники, можно судить по богатству самых разнообразных прозвищ этой нежити, лукавой и нечистой силы. Более чем к сорока именам черта, насчитанным В. И. Далем (в его Толковом словаре великорусского языка), еще следует присоединить тот десяток духов, которым присвоены особенные имена и предназначены определенные места для пребывания, и сверх того перечислить те прозвища, которые вращаются в живом народном языке, но еще не подслушаны и не уловлены[2]. Повсеместное пребывание чертей и их свободное проникновение повсюду доказывается, между прочим, существованием общих верований и обычаев, усвоенных на всем пространстве великой православной Руси. Так, например, в деревенских избах почти невозможно найти таких сосудов для питьевой воды, которые не были бы покрыты если не дощатой крышкой или тряпицей, то, в крайнем случае, хоть двумя лучинками, положенными «крест-накрест, чтобы черт не влез». Равным образом среди русского простонародья нелегко натолкнуться на такого рассеянного или забывчивого человека, который, зевнув, не перекрестил бы своего рта, чтобы святым знамением заградить туда вход нечистому духу. То же самое, с произнесением слов «свят, свят, свят», исполняется и во время грозы при каждом раскате грома, так как черт боится молнии и прячется за спину людей, чтобы Господь не поразил его. Эти обычаи и приемы, может быть, столь же древние, как само христианство на Руси, поддерживались потом более позднейшими, но столь же почтенной старины, народными легендами[3].

Обратимся к описанию многоразличных коварств и разнообразнейших похождений этих духов дьявольской породы, не ограниченных в своей деятельности указаниями явно определенного места (как дома, леса, воды и пр.) и точно обозначенного времени.

Хотя чертям для их похождений и отведена, по народному представлению, вся поднебесная, тем не менее и у них имеются излюбленные места для постоянного или особенно частого пребывания. Охотнее всего они населяют те трущобы, где дремучие леса разряжаются сплошными полосами недоступных болот, на которые никогда не ступала человеческая нога и лишь осторожно шагают длинноногие болотные птицы. Здесь на трясинах или заглохших и заросших озерах, где еще сохраняются пласты земли, сцепленные корнями водорослей, человеческая нога быстро тонет, а неосторожного охотника и дерзкого путника засасывает вглубь подземная сила и прикрывает сырым и холодным пластом как гробовой доской. Тут ли не водиться злой дьявольской силе и как не считать чертям такие мочаги, топи, ходуны-трясины и крепи-заросли благоприятными и роскошными местами для надежного и удобного жительства?

– Отчего ты, черт, сидишь всегда в болоте? – спрашивает, обездоленный болотистой и мокрой родиной, белорус своего рогатого и хвостатого черта.

– Привык! – коротко и ясно отвечает тот, и отвечает как за себя лично, так и за других, столь же неохотно переменяющих старое и насиженное место жительства на неизвестное, хотя бы и лучшее, новое.

– В тихом болоте черти водятся, – неизменно верят великороссы.

– Было бы болото (подкрепляют они, с другой стороны), а черти будут.

– Не ходи при болоте: черт уши обколотит, – доброжелательно советует третья из множества и столь же распространенная пословица[4].

– И вылез бы черт из болота, и пошел бы в деревню к мужику на свадьбу, да попа боится, – выдают за истинно проверенное наблюдение.

Болотные черти живут семьями: имеют жен, плодятся и множатся, сохраняя свой род на бесконечные времена. С их детьми, бойкими и шустрыми чертенятами (хохликами), такими же черными (в отличие от немецких красненьких)[5], мохнатыми и в шерсти, с двумя острыми рогами на макушке головы и длинным хвостом, не только встречались деревенские русские люди, но и входили с ними в разнообразные сношения. Образчики и доказательства тому в достаточном количестве разбросаны в народных сказках и, между прочим, в известной всем пушкинской сказке о работнике Балде. Один солдат, строгих николаевских времен, проносил чертенка в тавлинке целый год со днем. Некоторые уверяют, что черти – востроголовые, как птицы сычи, а многие, сверх того, уверены, что эти духи непременно хромые. Они сломали себе ноги еще до сотворения человека, во время сокрушительного падения всего сонма бесов с неба[6]. Так как на землю было свержено нечистой силы очень много, то она, во избежание вражды и ссор, очертила свои владения кругом. Этот круг возымел особое действие и силу: всякий попавший в него и переступивший след нечистого, обязательно блуждает и без помощи особых средств из него не выйдет и не избавится от дьявольского наваждения.