Огромный столичный театр полон. Ни у кого нет сомнения, что в этот вечер кассу ждет прекрасная выручка, а пятеро крепких парней, владеющих короткими мечами и метательными ножами лучше, чем столовыми приборами, присматривают за туго набитыми звенящими мешочками. Содержимое их распределяется согласно контрактам с актерами и всей обслугой театра, от постоянной до нанятой в городе на время гастролей. Недовольным не останется никто, включая тех самых крепких парней. У них ведь есть еще обязанность – охранять полсотни бесценных картин-сфумато, оживающих в качестве декораций для спектаклей, и стоят эти картины баснословно дорого. Разумеется, они застрахованы, и не зря.

Вы знаете, кому приписывают их авторство? Самому Гвидо Алмазные Пальцы! Личность почти мифическая, ибо нет равных его таланту ни среди живых, ни среди мертвых, поскольку автор полотен упокоился с миром. Его художественное и магическое наследие бесценно, а картины можно встретить в запасниках всех Храмов (случай исключительный!) – и даже вне оных. Этот случай тоже особый, потому что собраны картины-декорации в одних-единственных руках.

– Пабло! Шевелись! Смотри, складки занавеса смяты, как платье у дешевой девки. Поправь немедленно! – слышится громовой голос откуда-то из кулис.

– Да, Марко! – откликается Пабло с почтением. – Уже бегу!

В ответ слышится одобрительное ворчание, а громовой голос становится тихим и ласковым, потому что теперь обращен к женщине, да какой хорошенькой…

– Амалия! Если вы не ослабите шнуровку платья на вашей чудесной, обольстительной осиной талии, то задохнетесь к концу первого акта, а ваши грудки, эти божественные яблочки, просто вывалятся из корсажа. Что я буду делать без своей примадонны? Пойду по миру с протянутой рукой, ибо заменить вас невозможно!

Примадонна розовеет от смущения и удовольствия. Обладатель голоса вне действия пьесы к яблочкам ни разу не прикоснулся, а мог бы, ему намекали неоднократно.

– Марко… – Красотка Амалия вздыхает и соглашается на все, глядя куда-то в кулисы безнадежным влюбленным взором. – Только ради вас.

– Умница.

Теперь ласковый голос снова меняется, переключаясь на сугубо деловой тон, ведь разговор ведется с казначеем.

– Маурицио! Готовьте сезонные расчетные листы для всех. Не забудьте приписать сверх обычной платы двум рабочим сцены – тем дуракам, которые упали со строительных лесов.

– Эх, Марко… – бурчит пожилой казначей. – Я бы не отсыпал им ни нитенсо сверху. Кто велел им лазать без страховочных тросов? Чай не обезьяны из галантской сельвы, должны соображать.

– Вот именно, не обезьяны. Те умнее. А этим дурням придется кормить зимой свои семьи. Делайте, что я сказал.

Казначей молча и уважительно склоняет голову. Он знает, что хозяин театра не ограничится тратой серебра на пострадавших рабочих. Тот, кого зовут Марко, отправит в городской приют дежурный еженедельный мешок хлеба и сладостей – для тех самых мальчишек и девчонок в ярких костюмчиках, что работают зазывалами на городских площадях. Хозяйка приюта молится на него, как и ее подопечные, которые увлечены новым делом и реже шарят по карманам и поясным кошелям зевак на ярмарке.

Кажется, все любят и уважают Марко. Кстати, а кто он такой? Да вон он, широкими шагами торопится в гримерку. Марко Синомбре[3] собственной персоной: хозяин театра, автор всех пьес, импресарио, исполнитель десятка главных и второстепенных ролей, да к тому же единственный (по слухам) наследник коллекции полотен-декораций сфумато, написанных Гвидо Алмазные Пальцы. Седьмая вода на киселе, троюродный внучатый племянник, но завещание великого мастера было составлено в его пользу. Гвидо странствовал по всей Сумаре, нигде не задерживаясь и не афишируя своей личности. Его вообще толком никто не знал в лицо, разве что рыцари Храмов самого высокого статуса – Командоры. Не сохранилось ни единого портрета, а смерть его окутана тайной. Много лет ходят слухи, что Гвидо и не умирал вовсе, а переселился в свой собственный мир, созданный на одном из полотен. Но где оно, как выглядит, зачем было написано – никто не знает.

Врут, скорее всего. О самом Марко Синомбре тоже мало что известно, кроме того, что бывшему сироте из приюта повезло, как немногим, когда на него свалилось наследство. Распорядился же он им грамотно, тут не придерешься. Счастливчик, хоть и Безымянный.

– Марко, – выжидательно мурлычет Амалия под дверьми гримерки, – нам пора.

Да-да, сейчас погасят факелы, пора начинать спектакль, а Марко сегодня в роли горячего соблазнителя Альдо. Самая зрелищная сцена стартует с первых секунд поднятия занавеса – та самая бешеная скачка по лесу, с остановкой кареты, дракой, выбиванием дверцы и похищением девушки. Только исполнителю главной роли осталось нанести особый грим…

Вот он, стоит перед зеркалом. Настоящая внешность молодого мужчины, носящего говорящую фамилию Синомбре, не отличается красотой. Он высок, жилист и худ, сутуловат. У него тяжелый размашистый шаг, лишенный величавой поступи аристократов – парень-то наш вроде как из простых (по крайней мере, все в этом свято уверены). Высокий лоб с острыми залысинами по линии светло-русых волос, скуластое невыразительное лицо, серые глаза, ничем не примечательный нос и тонкие губы – вот и все описание. Если вы мужчина, то вряд ли станете рассматривать обладателя внешности как соперника; а если женщина – то вряд ли захотите иметь такого возлюбленного.

Но! Только пока этот тип не заговорит. А говорит он великолепно, как и декламирует стихи. Можно сказать, не просто говорит, а околдовывает речью. За словом в карман не лезет, проявляя грубоватый меткий юмор в беседе с мужчинами и расточая неуловимо изысканные комплименты женщинам. Поет, аккомпанируя себе на лютне, виртуозно лаская ее струны длинными, тонкими, но такими сильными пальцами. Эти пальцы в случае необходимости не менее ловко берутся за меч, так что парочке (ой, минимум двум десяткам) обманутых мужей – обладателей ветвистых рогов – так и не удалось поквитаться за обнаруженные в покоях жен веревочные лестницы. Точный возраст Марко никому не известен (разве что ему самому), он вроде бы приютский подкидыш – от двадцати пяти до тридцати лет. Но все это теряет значение, когда он преображается для выхода на сцену.

Три портрета-сфумато, написанных Гвидо Алмазные Пальцы, служат гримом для хрупкой магии перевоплощения на несколько часов. Эти портреты хранятся в особом кофре, ключ от которого Синомбре всегда носит на цепочке под одеждой и не доверяет никому. Три образа героев: пылкий красавец-любовник, умудренный сединами старец и потешный уродец-горбун – личины используются Марко только для выхода на сцену, для этого есть специальное разрешение Магистрата, оформляемое через особый запрос в Совет Храмов заново во время гастролей в каждом городе. Иначе нельзя, за самовольное использование сфумато по головке не погладят.

– Иду! – быстро откликается Марко на зов своей примадонны, жаждущей прикосновения его тонких сильных пальцев к своим крепким яблочкам хотя бы в процессе представления.

И он выходит. Смоляные кудри. Орлиный нос. Мужественный подбородок с ямочкой. Косая сажень в плечах. Амалия тает под его взором – так будет и со всеми представительницами прекрасного пола в зале, от знатной мэйс до вертлявой торговки-лоточницы, снующей с орешками и цукатами между рядов кресел и скамеек. И многие мужчины захотят быть похожим на бесстрашного обаятельного разбойника, забыв о том, что он всего лишь актеришка.

Но все они – и зрители, и актеры, и дюжие охранники, и зазывалы, и все-все не знают крайне важных вещей, тайну которых Марко Синомбре намерен пронести сквозь свою жизнь и затем прихватить с собой на тот свет.

Изначально не было никакого Марко Синомбре. У него от рождения совершенно другая фамилия, не имеющая отношения к прозвищу приютского сироты. Нет официального наследника знаменитого Гвидо, а завещание поддельное. А как же те самые полотна, спросите вы, холодея от возможной догадки, и будете тысячу раз правы. Только не произносите этого вслух, иначе театр останется без хозяина.