-- Не знаю. А называется ирокез.
Мальчишка с прической индейца прошлого века дергался, извергая из себя что-то вязкое и тягучее, и коричневый рюкзачок на его спине подпрыгивал и будто бы бил по спине своего глупого хозяина. Рядом стояли парни и девчонки с такими же рюкзачками и такими же по-петушиному крашеными гребнями волос и раскачивали их в безудержном смехе.
-- Уроды какие-то, -- обозвал их парень с заднего сиденья. -- Чего они смеются?
-- Это экстези в них смеется, -- ответил за водителя Павел. -Наглотались таблеток.
-- Длинный вышел с черного входа, -- первым заметил парень с заднего сиденья. -- С ним -- дружок Серебровского.
Человечек в кожаной куртке первым сошел со ступенек и направился через двор к своему "мерседесу", а к долговязому, сразу забыв о рыгающем товарище, бросилась группка с рюкзачками. Они обступили его как цыплята хозяйку, вошедшую в курятник. Их тонкие шейки вытягивались еще сильнее, чем у проголодавшихся цыплят. Руки долговязого разошлись в стороны от его грязной джинсовой куртки, и рюкзачки на спинах парней и девчонок прямо на глазах у Павла вроде бы стали тоньше и щуплее.
Парню в кожаной куртке осталось пройти метров десять до черного, трехсотого по модификации, "мерса", и тут Павел ощутил, что сейчас что-то должно произойти. Он уже не раз замечал, что если что-то должно пойти не так, то оно не так и пойдет. И когда из-за кустов у тротуара пробкой выскочил действительно похожий на пробку пухленький мужичок, во рту нудной струной заныл зуб.
-- Чего это он? -- только и успел спросить водитель.
-- Это Кравцов! -- узнал человека-пробку Павел и оттолкнул от себя дверцу.
-- Кто?! -- одновременно выкрикнули оба офицера "наружки".
Их вопрос Павел уже не слышал. Он понесся, на ходу расстегивая куртку, на Кравцова. Музыка, которая здесь, на улице, должна была ощущаться громче и напористее, вообще исчезла из ушей. В них свистело какое-то странное существо, издевающееся над Павлом. А в левой щеке в такт свисту иголкой колола боль. Она будто бы хотела пробить кожу и все-таки рассмотреть, куда бежит хозяин.
Без слов, с хыканьем, разорвавшим грудь, Павел бросил себя на Кравцова, когда тому оставалось метра три до парня в кожаной куртке, и сбил на асфальт. Из правой руки Кравцова вылетело что-то серебристое, похожее на птицу, перевернулось несколько раз в воздухе и со звоном ударилось о бордюрный камень.
-- Отдай нож! -- заорал Кравцов и, по-черепашьи выкарабкиваясь из-под Павла, потянулся в сторону, где упало его единственное оружие.
-- Что?! В чем дело?! -- только сейчас обернулся парень в вареной кожаной куртке, сорвал с коротко остриженной головы наушники и стал пятиться к "мерседесу", не в силах оторвать взгляд от барахтающихся людей.
-- Пу...пусти, гад... пу...пусти, -- хрипел Кравцов.
Он уже на метр протащил на себе врага, но самого врага как бы и не ощущал. Во всем мире для него существовали теперь только три вещи: он, нож и парень в вареной кожаной куртке.
-- Уб...бью, все равно уб...бью, -- обещал он этому парню.
А тот, уже поняв, что дерутся не пацаны-наркоманы, а два здоровых мужика, и при этом один обещает кого-то убить, спиной ткнулся в холодный металл машины, нащупал в кармане пульт, нажатием кнопки снял сигнализацию и под взвизг "мерседеса", освободившегося от своего электронного сторожа, рванул на себя дверцу.
-- Ты чего?! -- подбежали оба офицера наружки и, еле оторвав Павла от Кравцова, поставили его на ноги.
-- Он убил мою жену! -- с криком бросился в сторону "мерседеса" Кравцов и ударил с замаха по стеклу со стороны водителя.
Автомобиль беззвучно тронулся с места и, за пару секунд набрав нешуточную скорость, вошел под визг шин в левый поворот и вылетел со двора Дома культуры на шоссе.
-- Держите его! -- показал Павел на Кравцова.
Офицеры "наружки" ему вообще не подчинялись. У них и звания-то были повыше, чем у него. Но в голосе Павла звучала такая надрывность, что они с исполнительностью солдат первого года службы бросились к Кравцову.
А тот уже никуда не бежал и даже не сопротивлялся. Когда двое гирями повисли у него на плечах, он не стал вырывать руки. Он только стоял и отчаянно, одним горлом, рыдал. В свете уличных фонарей слезы на его щеках смотрелись шрамами. Их толстые линии тянулись от глаз к подбородку и вот-вот должны были распороть шею.
Подобрав нож, Павел прихромал к Кравцову и, неприятно ощущая, как дергается от каждого произнесенного слова зуб, укорил:
-- Зачем ты так?.. Ты знаешь, сколько за покушение дают?.. Знаешь?..
-- Ну и тесак! -- удивился водитель. -- Им только кабанов закалывать!
-- Он... он... в ку... куртке... супругу мою... когда она... сбил на ма...машине...
-- С чего ты взял, что он жену твою... -- так и не договорил вопрос Павел.
Ему за секунду вдруг стало жарко до боли в висках.
-- Ты откуда?.. Ты прочел? -- вдруг понял он, почему возле самого обычного Дома культуры появился Кравцов.
Горло у того под двумя складками жира все сотрясалось и сотрясалось в рыданиях, но рот упрямо не выпускал звуков, будто решил навеки оставить их внутри.
-- Потащили его в отделение! -- предложил водитель. -- Улика на месте. Там разберутся.
-- Не нужно никуда тащить, -- внятно и строго произнес Павел. -- Я отведу его домой.
-- Так ты его знаешь?
-- К сожалению, да.
-- А чего тут у вас? -- вместе с толпой малолеток подошел к Кравцову долговязый.
У него было наглое лицо и очень испуганные глаза. Он оглянулся на ночное шоссе, проглотившее "мерс", и спросил с видом человека, который теперь остался во дворе на правах хозяина:
-- Может, телохранителей из рейв-клуба вызвать?
-- Не нужно, -- зло ответил Павел и под руку повел Кравцова со двора.
Тот подчинился как ребенок, хотя и шел не лучше ребенка, только-только научившегося ходить.
Длинный нож в боковом кармане куртки Павла лежал неудобно. Казалось, что он и не в кармане вовсе, а уже у него внутри, в теле.
Глава двадцатая
ВЫХОД ТАМ, ГДЕ ВХОД
Сержант-конвоир тяжко шлепал каменными подошвами за спиной Андрея и упрямо мычал. Возможно, этот стон казался ему песней, но таких жутких песен еще не придумали на земле, и Андрей не хотел, чтобы она все-таки была исполнена полностью.
-- Ты помолчать не можешь? -- обернулся он к сержанту.
-- Иди-иди, убивец! -- прикрикнул конвоир, и его округлое лицо враз стало пунцовым.
-- Ты чего сказал?!
-- Иди-иди!
Они стояли в полуметре друг от друга и, если бы не люди,
грохочущие в коридоре чем-то железным и противным, Андрей бы
бросился на охранника и вцепился ему зубами в шею. В короткую,
похожую на сосновый пень, шею конвоира. Он потянул цепь наручников
за спиной, и металлические кольца еще злее впились в кожу.
Наручники были заодно с охранником, и от этого он ненавидел их еще сильнее.
-- По-о-осторонись! -- потребовали от Андрея и сержанта сбоку.
-- Иди-иди, -- намертво зазубренную фразу повторил охранник. -- Не видишь, людям мешаем...
Что-то большое и твердое наплыло сбоку на Андрея, толкнуло в плечо, и он, подчиняясь ему, сделал шаг в сторону, но не назад. Он не отступил от конвоира, не сдался. Мимо, раскачиваясь, проплыл металлический шкаф. В таких громадинах обычно хранятся документы, которые не доросли по уровню до сейфа.
-- Ты полки вынул? -- с натугой спросил один из грузчиков, согнувшихся над тяжестью шкафа.
-- Ага-а, -- простонал напарник. -- Ника-акого толку-у...
-- Зар-раза, какой чижолый!
-- С те-ех времен!
-- С каких?
-- За-а-астойных...
-- Оно и видно.
Конвоир антеннкой рации ткнул в направлении двери, рядом с которой в беспорядке стояли выкрашенные в зеленую краску металлические шкафы-близнецы.
-- Тебе сюда, -- со злостью добавил он и распахнул дверь.
-- Товарищ капитан, подследственный Малько из изолятора доставлен! -крикнул он в глубь комнаты.
