— Да, конечно. Я только отправлю сообщение Симону, — Каролина взяла телефон. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, дорогая!
Хильда поднялась наверх, сняла халат, перевела на шесть утра будильник, верой и правдой служивший ей и Мартину более сорока лет, поставила его на комод рядом с куклой в белом свадебном платье…
«Если я права в своей догадке, скоро у тебя появится новая хозяйка, — посмотрела она на покрытое тонкими трещинами фарфоровое личико. — Не забыть бы утром…»
Хильда аккуратно сняла куклу с подставки, поправила ей волосы, платьице и положила на походный чемодан у двери, который никогда не прятала в чулан. Не было необходимости: большую часть жизни она теперь проводила в поездках…
7
…Сквозь сон Вадим почувствовал нестерпимое желание близости, повернулся к любимой женщине, попытался нежно прикоснуться к ней и…
Тут же проснулся: на кровати, кроме него, никого не было. Не было даже второй подушки. Когда-то он сам спрятал ее в шкаф, дабы не раздражала своей нетронутой чистотой, непримятостью. Зачем вторая, если на широкой двуспальной кровати он спит один? И одеяло можно было купить меньшего размера…
Все еще томимый желанием, он раздосадовано повернулся на спину, посмотрел в темный потолок: «Надо что-то делать, иначе снова объявится «кручина»…»
Решительно встав с кровати, Вадим набросил халат, раздвинул двери, отгораживающие часть спальни, служившую гардеробом, вытащил походный чемодан: надо собрать, пусть лежит в машине на всякий случай. Сегодня вряд ли получится вылететь, но завтра… Вполне возможно, надо подготовиться. А сейчас — в бассейн.
Снизу, приглушенное закрытой дверью, уже доносилось радостное тявканье Кельвина.
— Привет, Кельвин! Доброе утро, мама! — Вадим попытался погладить крутившегося волчком щенка, поцеловал в щеку хлопотавшую у плиты мать. — Скорее всего, завтра улечу на пару дней.
— Доброе утро, сынок! По делам? Куда? Что-то случилось? — Нина Георгиевна насторожилась: накануне вечером о командировке он ничего не говорил.
— По делам. В Германию. Ничего не случилось, — успокоил он короткими фразами, остановился перед выходом и добавил: — Но, если случится, уверен, тебе понравится.
Нина Георгиевна вытерла полотенцем руки, подошла к окну, проводила сына взглядом до банного комплекса, улыбнулась. Второй день она пребывала в прекрасном расположении духа, и загадочный ответ Вадима придал настроению новый радостный импульс. Какое-то почти детское состояние ожидания грядущего праздника, долгожданного подарка. Да и сам Вадим со вчерашнего утра стал другой: почти не хмурится, всё о чем-то думает, улыбаясь. Верить в то, что причина кроется исключительно в появлении Кельвина-второго, не хотелось. Сердце подсказывало, что дело не только в щенке.
«Что-то происходит с моим сыном… А вдруг это любовь? — предположила она. — Если так, то мне это действительно нравится… Ах, если бы это снова была Катенька!»
Это была ее тайная мечта, о которой она не осмеливалась сказать ни Галине, ни тем более Вадиму. Пусть даже теперь у Кати есть ребенок, в этом нет ничего плохого, так получилось, всякое бывает. Не стоит судить человека, если не знаешь всей правды. Вдруг и ее сын в чем-то виноват? Ну не могла она так ошибиться в этой девушке!
При этом, положа руку на сердце, Нина Георгиевна готова была принять любой выбор сына. И не потому, что ей давно хотелось внуков. Дело в другом: никто не знает, сколько ей осталось, и все чаще пугала мысль, что после ее ухода Вадим останется один. Не жить же ему до конца дней только работой. Он и так изменился за четыре последних года, меньше улыбался, не позволял себе эмоций. Как бы зачерствел душой. И переезд за город ничего не изменил: никакой другой жизни. Кроме работы и забот о доме, никаких интересов.
Да, он многого достиг, она может гордиться его успехами! Но не о такой судьбе она мечтала для сына. Любовь, семья, дети — вот одна из главных составляющих счастья! Понятно, что в конечном итоге любая жизнь приобретет чисто статистический результат: столько-то детей, столько-то внуков, написанные книги, картины, открытия, ученые степени, пьедесталы, подиумы… И лишь один фактор останется недоступным сухой статистике: был ли человек счастлив? Насколько он был искренен с собой? С кем его душе было хорошо и уютно? Мысли о ком согревали его до последних секунд?
Нет такой статистики. И никогда не будет. Лишь сам человек вправе об этом знать: сознавать, чувствовать, ценить, беречь, хранить в памяти мгновения или же долгие годы счастья. Это то, с чем мы уходим навсегда, уносим с собой, не позволяя перевести в сухие цифры отчетности. В каких единицах, к примеру, можно измерить любовь? О ней не кричат на каждом углу, ее чувствуют, ею живут. Если кто-то и попытается сделать это постфактум, результат чаще всего будет далек от истины.
С высоты прожитых лет Нина Георгиевна имела полное право считать, что любовь — главный показатель счастья. Это и есть миг бесконечности. Для одних он — секунда, для других — вся оставшаяся жизнь…
Очень жаль, что в своих размышлениях сын до этого пока не дошел. В разговорах время от времени они пытались разгадать формулировку-ребус профессора Ладышева, и мать слышала от сына много интересных версий, довольно близких по мыслям. Но в них не упоминалась любовь. Вместо нее — этакая пунктирная линия. Вадим словно боялся и всячески избегал этого слова.
«А может, все-таки Катя ночевала в мое отсутствие?» — снова вспыхнула надежда в душе Нины Георгиевны.
Зоркий глаз Галины Петровны сразу отметил на спинке кровати халат, который они прятали от Вадима. Загружая в стиральную машину лесной камуфляж, по аккуратно закатанным рукавам и штанинам она поняла, что ее догадка верна: в доме ночевала женщина. Обнаружились и другие мелочи: свежая дырочка в ремне — как раз для женской талии, следы в мусорке в санузле, в которую, движимая следовательским азартом, не побрезговала заглянуть Галина Петровна. И — резиновые сапоги Нины Георгиевны под навесом. Женский размер!
Всем этим Галя поделилась с ней, пока резали грузди. И пришла к выводу: если Вадим приводил в дом женщину, значит, для него это серьезно. Кто-кто, а Галина Петровна хорошо знает, какое у него было табу на этот счет: только Катя и была допущена в холостяцкую квартиру на Сторожевке. А что, если это она и приезжала?
Конечно же, ничего вразумительного на вопрос, кто был в гостях, Вадим не ответил. Но на душе у Нины Георгиевны посветлело. А тут еще Кельвин-второй появился. Как же она благодарна тому мужчине, с которым случайно познакомилась в ветклинике и из рук которого приняла драгоценный живой подарок! Непонятно, почему Вадим и словом не обмолвился об их знакомстве. Но это уже детали. Куда важнее загадочная смена настроения сына, новость, что он улетит в Германию и ей это должно понравиться.
Еще как понравится, если он полетит к той, которая так нравится ей!
«Катя живет в Германии… — женщина сложила вместе ладони, прижала к груди, закрыла глаза и прошептала: — Господи, помоги моему сыну… Помоги, Господи!»
Открыв глаза, Нина Георгиевна заметила на дорожке к дому Вадима и, стараясь не наступить на вертевшегося под ногами маленького питомца, вернулась к плите: надо, чтобы плотно позавтракал. На работе сыну некогда думать о еде…
В шесть утра Катя проснулась от сигнала будильника и не сразу поняла, где она, что с ней. Почему так рано прозвенел звонок, когда можно еще поспать?.. Глаза категорически отказывались открываться, болела голова, да и все тело ныло, точно накануне она переусердствовала в тренажерном зале.
«Это все из-за ночных переживаний. Сколько удалось поспать? Часа три? Интересно, Хильда уже прочитала письмо? Вряд ли… А вдруг я ошиблась? Я так мало знаю всю эту историю, так мало знаю о Зигфриде и его семье… Надо бежать к Алертам!» — вспомнила она, резко подхватилась на кровати, как вдруг…
Перехвативший горло рвотный спазм заставил согнуться, на секунду замереть в недоумении и пулей помчаться к унитазу. Почему? Что случилось? Ведь ничего такого она вчера не ела, на ночь пила зеленый чай. Отчего же на ровном месте буквально выворачивает наизнанку? Давненько такого с ней не случалось. Разве что в первом триместре беременности…
