Обо всем этом я узнал значительно позже и увидел тот день в новом, более печальном свете.

Было бы лучше, если бы мы оставались на базе.

Самолет снова вел Мерроу; я лишь легонько держал руку на своем штурвале – мне стоило только нажать кнопку внутренней связи, если бы потребовалось что-нибудь сказать; прямо над целью и сразу же после того, как мы сделали резкий разворот влево и взяли курс прямо на север, к пункту сбора, находившемуся в девяти минутах лета, в точке с координатами 50 градусов 37 минут северной широты и 10 градусов 34 минуты восточной долготы, мне внезапно показалось, что меня пронизывает выходящий из штурвала ток. Я повернул голову и увидел, что Мерроу снял руки со штурвала и держит их поверх него, разжав ладони; видимо, и он испытывал такое же ощущение. Он посмотрел на меня, и я слышал, как он сказал: «Бог мой, где-то в проводке короткое замыкание». То же самое предполагал и я.

– Нег, – начал Мерроу, – проводка…

Я осторожно дотронулся до своего штурвала и… ничего не почувствовал. После моего знака снова взялся за штурвал и Мерроу.

– Нас, должно быть, задело, – сказал я. Электрический разряд, очевидно, явился результатом воздействия взрывной волны на рули высоты и достиг наших рук через все узлы и соединения системы проводки.

Едва я успел закончить фразу, как в переговорное устройство включился Малыш Сейлин и тихим, полным сдерживаемого волнения голосом доложил:

– Номер три дымит.

И снова мысль о Бреддоке промелькнула у меня в сознании; повинуясь какому-то порыву, я ответил так, словно был командиром самолета:

– Внимательно следи за ним. Следи, Малыш!

Возможно, я проявил не положенную в таких случаях самостоятельность только потому, что третий двигатель находился с моей стороны, а может, из-за поведения Мерроу. Не знаю; я действовал интуитивно.

В пункт сбора мы прилетели в три двадцать пять; Мерроу мастерски выполнил плавный разворот и подвел нас к соединению, летящему впереди, а верхняя и нижняя группы, отходя от цели на пересекающихся курсах, пристроились к нашей группе, чтобы образовать общий боевой порядок.

– Продолжает дымить, – доложил Малыш.

Наблюдая за давлением во впускном трубопроводе третьего двигателя, я обнаружил, что оно неуклонно падает, и чем дальше, тем быстрее; это означало, что двигатель мог в любую минуту отказать; но я оставался спокойным – видимо, не зря Мерроу тренировал нас, как действовать в случае возникновения пожара, и я, не согласовывая свое решение с Баззом, выключил регулятор состава смеси третьего двигателя, нажал кнопку установки воздушного винта во флюгерное положение и закрыл жалюзи обтекателя. Однако винт продолжал вращаться, правда, медленно, толчками, и я начал опасаться, что он остановится в положении «крылья мельницы». Но в конце концов лопасти все же совершили полный оборот, встали ребром к ветру, и, судорожно вздрогнув два-три раза, винт застыл.

Мерроу ни словом не упрекнул меня в том, что я остановил двигатель, не ожидая приказа.

– Прибавь обороты, – сказал он. – Мне нужно набрать скорость.

Предполагалось, что, сбросив бомбы, мы будем уходить от цели со скоростью сто пятьдесят пять, но теперь, когда один из двигателей вышел из строя, мы шли медленнее.

Я прибавил обороты трем остальным двигателям.

– Отключи подачу топлива на номер три. – Неожиданно для меня самого мои слова прозвучали, как приказ.

Мерроу повиновался. Он не сказал: «Слушаюсь, сэр», но повиновался.

Я попросил Малыша снова взглянуть на третий двигатель, и он ответил, что дыма теперь не видно.

Из хвостовой установки заговорил Прайен:

– Меня тошнит. Так и подкатывает к горлу. А ведь раньше, во время других рейдов, ничего такого я не испытывал. О-о! Я, кажется, теряю сознание! Помогите же! Меня тошнит!

Конечно, Хендаун отозвался первым.

– Сними маску, – сказал он, – иначе каюк. Используй под это самое шлем, если можешь. Потом снова нацепи маску, да поживее. Не волнуйся, Прайен, мы представим тебя к медали «Пурпурное сердце», мой мальчик!

И тут внезапно, неизвестно откуда, перед нами предстал прежний Мерроу; мы хорошо знали этот самоуверенный, сейчас скорее требовательный, чем раздраженный, тон:

– Послушай, сынок, черт бы тебя побрал, труса этакого! Возьми-ка себя в руки!

Эта внезапная вспышка, напомнившая прежнего грубияна Мерроу, магически подействовала на Прайена: он сразу же пришел в себя. Прайен, должно быть, уже снял маску, но не успел отключить ларингофон, и мы слышали его затрудненное дыхание.

– Ну как, Прайен, все в порядке? – спросил я несколько секунд спустя.

Он ответил утвердительно и провел кислородную проверку.

– Лейтенант Боумен, – снова заговорил Хендаун, – что вы скажете, не следует ли освободить бак номер три и перелить топливо в другие баки?

Хендаун, игнорируя Мерроу, обратился непосредственно ко мне.

– Пожалуй, так и сделаем.

В последующие минуты наше с Негом внимание было сосредоточено на процедуре переливания топлива. Как оказалось, осколки снарядов пробили в нескольких местах правое крыло (по словам Нега, из верхней турели он даже мог разглядеть землю через одну из пробоин), что нас очень встревожило, так как грозило утечкой горючего, а мы находились слишком далеко от базы, да к тому же на трех двигателях, чтобы позволить себе роскошь потерять хотя бы столько бензина, сколько нужно для наполнения зажигалки. Хендаун орудовал с кранами в бомбоотсеке, а я наблюдал за манометрами на доске приборов; у нас было полдюжины баков – в них мы и переливали топливо, следя за тем, чтобы оно не уходило через пробоины; мы трудились минут тридцать и уже почти управились, когда Макс сообщил из носового отсека, что со стороны двух часов на небольшой высоте появилось звено двухмоторных истребителей.

Хендаун вскарабкался наверх, в свою турель, я же объявил:

– Внимание! Всем быть в готовности!

За последний час с небольшим произошло так много всего, что мы почти не заметили, как пролетела передышка, которую дали нам истребители противника. Никогда еще «крепости» не проникали столь далеко в воздушное пространство Германии, и это, видимо, застало немцев врасплох.

Мы находились около Хакенбурга, милях в двадцати юго-восточнее Рура. Было начало пятого.

В начавшейся вскоре атаке участвовало по меньшей мере двадцать пять истребителей. Первой подверглась нападению следовавшая за нами группа, но потом истребители стали беспокоить и нас. Из опыта предыдущих боев мы знали, что летчики немецких двухмоторных истребителей не отличались особым мастерством и, как правило, действовали довольно осторожно, пытаясь обстреливать «летающие крепости» ракетами или 20-миллиметровыми снарядами, оснащенными дистанционными взрывателями, с недосягамемого для наших пулеметов расстояния. Однако налетевшая сейчас банда, видимо, и понятия не имела о робости «двухмоторных мальчиков» и наскакивала с решимостью, настойчивостью и свирепостью, какие нам редко доводилось наблюдать.

Вскоре после начала атаки ко мне по внутреннему телефону обратился Клинт Хеверстроу:

– Боу, ты не смог бы на минутку спуститься ко мне?

– Что там у тебя?

– Да вот это очередное изменение курса. Помоги мне свериться.

Подобная просьба со стороны Хеверстроу показалась мне в высшей степени странной, во время наших предыдущих вылетов он никогда не просил помощи. Макс – да, и не раз, но Клинт никогда. Я постучал Базза по плечу, показал вниз, и он кивнул. Я отстегнул ремни, освободился от всего остального и прополз вниз, в носовую часть; Клинт сидел за своим столиком и дрожал как в лихорадке. Я включился в кислородную магистраль на левой стенке его отсека и наклонился над столиком, пытаясь рассмотреть цифры, на которые показывал Клинт; пока я пытался разобраться в них, он проверил манометр кислородной системы справа от себя и, обнаружив, что давление упало, отключил свою маску от постоянной розетки и включился в мой переносный кислородный баллон.