– Ну, ты, мужик, даешь… я хотел сказать, – поправился начмил, – ты, товарищ Николаев, кругом неправ! Не обязан я представляться, коли подозрительную личность вижу, понял? И самогонку не пил!
– Вот видишь! Бывший красноармеец с фронтов Гражданской войны пришел, на которых кровь проливал, а ему наган в харю – подозрительная, мол, личность! Мне-то что, по политической части мне все равно ничего не будет. Я ведь на голову раненый, у меня и справка есть. Под политику меня и Чека подвести не сможет. Не, теперь-то точно на тебя жалобу накатаю – и Курманову и в губком партии! Курманов-то Алексей – мой старый фронтовой друг.
– Ладно, ладно, товарищ, – затряс ручонками Зотин. – Ты меня не видел, я тебя не знаю. Прости, уж так вышло. У Алексея Николаевича Курманова дел непочатый край – чего ему с каждой жалобой разбираться?
– Ну, подумать надо, – почесал Иван затылок, делая вид, что думает. На самом-то деле он не собирался ничего писать, а уж тем паче жалобиться. Только знал эту породу мелких начальников, которые при первой же возможности постараются напакостить. Решившись, махнул рукой: – Ладно, уговорил.
– Да ты и сам, говорят, в ВЧК служил, пока не выгнали? – обронил Зотин, с любопытством посматривая на отставного солдата.
«А начмил-то не так прост», – хмыкнул про себя Иван, но вслух сказал:
– Не выгнали, гражданин начальник волостной милиции, а я сам как есть добровольно ушел в Красную Армию! – со значением поднял палец. – Потому, коли я ныне обратно в Чека попрошусь, они меня к себе взять должны. И не просто должны взять – а обязаны!
– В Чека, говорят, паек в два раза выше, чем у нас, и жалованье не в пример больше, – неожиданно вздохнул Зотин.
Отставной комвзвода РККА посмотрел на растерянное лицо начальника волостной милиции. Вроде, несмотря на белесые усики и толстомордость, в нем проснулось что-то человеческое. Неожиданно для себя Иван Афиногенович предложил:
– Ты это… товарищ Зотин… вот что… Давай-ка, в деревню вернемся да выпьем за знакомство. Ты ж небось лучше меня знаешь, где самогоночку можно найти?
– Так я вроде на службе, – сдвинул Зотин фуражку и с сомнением почесал за ухом. – Вдруг начуездмил с проверкой?
– Так ты на службе и выпей, – посоветовал Иван. – Кто тебя проверять-то станет? В нашу деревню из Череповца никто не приедет. А коли в волость прибудут, так скажешь – ездил, мол, с новоприбывшим демобилизованным солдатом знакомиться на предмет изъятия оружия! Да, можешь даже рапорт написать – так, мол, и так, проверено оружие у гражданина Ивана Николаева, демобилизованного красного командира, но обнаружено, что оным оружием гражданин владеет законно, потому что оно является наградным и именным. Тебя потом начальство за бдительность похвалит. Может, премию выпишет.
– Эва как загнул, – с уважением посмотрел милиционер на солдата. – Ишь, на предмет изъятия! Надо запомнить. Может, и впрямь похвалит.
– Запоминай, не жалко, – великодушно разрешил Николаев. – Можешь на бумажку записать. Я, когда в трансчека служил, насобачился рапорта писать. Такие заковыристые бумаги сочинял, что без косушки не разберешь! Ну так как насчет выпить-то?
– К Фроське пошли, – решительно заявил милиционер. – У нее самогонка самая лучшая, двойной выгонки. Я ейную бутыль как-то в город возил, начальству в подарок. Так мне наш начуездмил сказал – продирает, мол, лучше всякой водки! Даже разрешил самогонный аппарат не изымать.
Самогонки Фроська выставила целую бутыль, а из закуски только пучок зеленого лука. Зотин, оглядев стол, скривился:
– Ты чё, Фросенька, закусить-то че-нить дашь?
– А ты чего, жрать ко мне пришел? Со своей жратвой надо ходить! – рыкнула баба. – Если бы не Иван Афиногеныч, так тебя бы и на порог не пустила. Ишь, ездят тут.
Зотин, собрался обидеться за нелюбезный прием, но передумал.
– Фрось, не серчай, – заюлил начволмил.
– Больно надо, – фыркнула Фроська, поглядывая на Ивана.
Коротконогий и толстопузый Зотин, хотя и был начальником, но рядом со статным солдатом проигрывал.
«Вот я тебя, заразу, под статью как-нибудь подведу, за самогоноварение! Замучаешься штрафы платить!» – мстительно подумал Зотин, перехватив взгляд подруги, брошенный на Ивана Афиногеновича.
– Фрося, а в лавке на деньги купить чего-нибудь можно? – поинтересовался Николаев, присаживаясь на хлипкий городской стул, невесть каким макаром оказавшийся в крестьянской избе.
– Ну, если купилка есть, я бы сбегала, – сказала молодуха, обводя взглядом мужиков.
Начволмил зашмыгал носом и отвел глаза. Фроська понимающе хмыкнула – еще бы, с его-то нищенским жалованьем да тремя ребятишками…
Николаев, усмехнулся и полез в карман. Вчера, когда разбирал сидор, оставил часть денег дома (тратить-то на что?), а пару «лимонов» совзнаками сунул в карман – как чувствовал, что понадобятся. Вроде пока совзнаки принимают. Вытащив из кармана все бумажки, вложил их в горячую ладошку Ефросиньи. Сжимая бабе пальчики, проникновенно попросил:
– Нам с товарищем начволмилом возьми закусить да себе чё-нить вкусное прикупи. И сдачи не надо.
Едва успели мужики выпить по второй-третьей, как прибежала запыхавшаяся Фроська. Выкладывая на стол немудреные покупки – городскую булку, ливерную колбасу и с фунт окаменевших пряников, похвасталась:
– А я-то такое слышала! Говорят, скоро самогонку всем гнать разрешат, а тем, у кого аппараты конфисковали, обратно их возвернут.
Зотин поперхнулся самогонкой. Откашлявшись и кое-как восстановив дыхание, спросил:
– Это где ж ты такое услышала?
– В лавке и услышала, – сообщила молодуха. – Говорят, у амбаров мужики собрались, хотят с тебя штрафы обратно вытрясти.
– Мать твою так! – всполошился начволмил. – Это что ж, бунт против Советской власти? Так мне ж надо в город ехать, начальству докладывать да чоновцев поднимать…
– Чего это сразу в город, к начальству? – хмыкнул Николаев. – Может, они просто так собрались? Фрося, ты сама-то мужиков видела?
– Сама не видела, врать не буду, – помотала головой Фроська, пытавшаяся размочить в молоке пряник. Захрустев, выругалась: – Вот ить, лавочник-то, собака худая – вечно черствые возит.
– Это он в городе скупает по дешевке, а вам перепродает, – объяснил Иван.
– Да что вы о всякой ерунде-то болтаете! – возмутился Зотин. – Тут вон, бунт на носу, а вы…
– Да погоди ты, какой бунт, – отмахнулся Иван. – Был бы бунт, давно бы сюда пришли, тебя за одно место взяли. Сиди, как сидел, самогонку пей.
Начальник волостной милиции немного успокоился, но на месте ему не сиделось.
– Слышь, Фрось, а у каких амбаров мужики собрались?
– У тех, что к Осеевской ближе, – сообщила молодуха, подавляя смешок.
– А у тех, что по дороге к Абаканову, никого нет? – поинтересовался Зотин и потянулся к фуражке. – Поеду-ка я по делам, в волость!
– А мне что, одному тут пить? – возмутился Иван. – Я ж один не пью.
– Да ты не переживай, – успокоила Фроська, подсаживаясь к столу. – Я с тобой рядышком посижу.
– Чего ж рядышком-то? – возмутился начволмил. – У тебя вон в огороде дел много. Вон шла бы картошку окучивать. Товарищ Николаев без тебя выпьет.
– Подождут дела-то мои, – отмахнулась баба. – Корова в стаде, овцы в загоне, а картошку еще огруживать рано. Авось по глоточку с родичем выпью, так ничего не будет. А ты чего, возревновал никак?
Зотин уже давно приревновал Фроську к солдату, хоть тот и бывший командир. Но признаваться в этом начальнику милиции с партбилетом и отцу троих детей было неловко. Потоптавшись в дверях, начволмил плюнул и вышел к кобылке, что смирно паслась во дворе, объедая одуванчики и молодую крапиву.
Когда мимо окошка проехал начволмил, старательно отворачивавший в сторону красную морду, Иван усмехнулся и спросил:
– Про самогонные аппараты да про мужиков сама придумала?
– Вот еще! – фыркнула баба. – Про аппараты давно слух идет. Мол, раз Советска власть разрешает частную торговлю, так и продажу самогонки скоро разрешит. Ей, власти-то нашей, жалко, что ли? Ну, – лукаво посмотрела Фроська, – может, че-то и сочинила.
