– Я хочу, чтобы мы поклялись в вечной любви друг другу, и пусть ничто не разделит нас, и наши сердца, бьющиеся в едином порыве, будут биться вместе до конца.
– Нет, мы не можем. Я не имею права… – Попытался было возразить испуганный послушник, но увидев нетерпимость решительных глаз, не посмел досказать, чтоб не увидеть оскорбленное самолюбие.
Совершив определенные действия, она, с той же важностью в голосе, закрепила их строгим наказом:
– Гляди же, теперь мы с тобой супруги перед небом и друг другом. Теперь, ничто не сможет разорвать эти узы, и никто не сможет заменить нас друг другу.
Счастливые от мнимого сочетания, будто свершенное ими таинство, действительно имело какую-то силу, они в благостном расположении попрощались до следующего свидания.
На другой день, в дверь абгала постучались с сообщением о разбушевавшейся в ближних деревнях болезни – одной из тех, что приходит вместе с распутицей, и они с учителем отправились на ее устранение. Три месяца они помогали людям излечиваться и снова вставать на ноги, три месяца ходили из деревни в деревню, разъясняя им, что нужно соблюдать себя и свой дом в чистоте и сухости, чтобы злые димы не коснулись их и даже не осмеливались постучаться в их двери. Наконец, как только они вернулись в город, Аш первым делом, под предлогом выполнения поручения своего учителя, направился в дом важного родителя Элилу. Но ни тогда, ни в последующие посещения после, он не заставал ее, а рабы на вопросы о ней, лишь грубо воротили носы и отмалчивались. Вскоре до его слуха стали доходить вести, открывающие причину ее исчезновения. Сплетники, приходящие к абгалу, болтали, что к ней сватается некий важный господин, и он любезно принимаем в ее доме. Встревоженный юноша, хоть и не верил пустословным байкам, в глубине души все же беспокоился за судьбу любимой девушки и решился на отчаянный поступок, за который, попадись он, вполне мог лишиться жизни. Перемахнув забор, он пробрался в то самое место, где они с ней клялись на древних письменах. Не застав ее на месте, Аш решил ждать, справедливо полагая, что она обязательно придет в свое «убежище». И вот она пришла, Аш благодарил богов, что одна. Она плавно поднималась по ступенькам, о чем-то мило улыбаясь. На ее груди, переливаясь лунным светом, сверкало ожерелье из морских жемчужин и лазурита. Увидев его, она на мгновенье встрепенулась, но тут, же сделала вид, что обрадовалась встрече. Обеспокоенный Аш, боясь прямо спросить, что послужило причиной ее перемены, спросил только о ее самочувствии. На что Элилу лишь пошутила, что так о ее здоровье беспокоится только мама, но она рада, что и кому-то из друзей тоже не безразлично ее состояние. «Друзей» – это слово словно ножом кольнуло сердце влюбленного юноши, возомнившего, что после данных клятв, он для нее значит нечто большее. Но все же, с дрожью волнения и обиды в голосе, спросил ее о сватовстве, в глубине души надеясь, что это неправда, или, по крайней мере, ожидая услышать, что она этому противиться или сожалеет. Но девушка оставаясь весела, признала слухи верными, ничуть не смущаясь и не жалея о предстоящем замужестве, намекая, что они как и прежде могли бы встречаться как друзья. При этих откровениях, сердце, еще сохранявшее каплю надежды, утянуло в какую-то бездонную падь, и ему казалось, что весь мир уходит у него из-под ног. Едва сдерживаясь от боли, Аш только и смог выдавить из себя:
– Ты слишком весела, чтобы просто дружить.
От бурления в нем крови, он не мог сказать это достаточно громко и внятно, и даже сам не услышал эти свои слова, но они достигли своей цели, испортив настроение и его жестокосердной обидчице. С ее лица тут же сошла вся веселость, а сама она, выпрямившись, молча сглотнула обиду. Он меж тем, распаляясь произведенным впечатлением, грустно просипел:
– Как же быстро к кому-то приходят чувства и как быстро проходят, как же легко даются клятвы и как легко нарушаются.
Эти слова укора, однако, сильно разозлили вмиг охладевшую к нему девушку и, нахмурив брови, она с гневом высказалась, о том, что как он – дикарь, грязный гала, посмел только помыслить, что может равняться с благородной девушкой черноголовых, да еще и столь знатного и уважаемого рода. И что он просчитался, думая, что правда не станет известной, а за его гнусную ложь, его следовало бы бить палками и отправить на самые тяжкие работы, как и следует, поступать с провинившимися рабами, что он должен понимать, что всякие клятвы данные обманщику не имеют силы. Засовестившись, что обошелся с ней слишком резко, юноша попытался пойти на примиренье, сознавая, что сам вовремя не рассказал ей всего. В свое оправданье он начал говорить о том, что она сама не дала рассказать ему о себе, и потому он думал, что это – оттого что ей все про него известно, и что он не раб, но приемный сын абгала – человека мудрого и всеми уважаемого. Но Элилу, в жестокой обиде лишь больше раззадорилась, и велела ему убираться, пока она не позвала слуг и не сдала городским стражам как вора проникшего в чужие владения. Зная, что она этого не сделает хотя бы потому, что не захочет лишней огласки, Аш с чувством несправедливо обвиненного, обещал дождаться их, раз она так этого хочет. Как вдруг вопреки ожиданию, девушка до того казавшаяся непреклонной, не успокоилась, чтоб выслушать и не затопала от злости, но присев задрожала и плача от бессилия гнала и умоляла его уйти. Растерянный от девичьих слез, Аш, смог лишь едва шевеля губами обещать, не беспокоить ее больше, если его присутствие досаждает ей.
С тех пор они не виделись. Говорили, что они с мужем уехали из Нибиру куда-то по местонахождению его службы на севере. Не виделись, до самого того дня, когда он унижаемый градскими придворными, вынужден был сносить оскорбления. И среди всей этой веселящейся толпы, пялящейся на него, он не мог не заметить взволнованных глаз, ибо хозяйка их, сидела подле градоначальника – жирное, обрюзгшее тело которого, восседало в самой среде. Он узнал ее, и от него не укрылось, то, что и она его узнала. Поэтому он не сглотнул обиды на мерзкие пожелания ее спутника, и не стал отмалчиваться на оскорбительные требования сановника-лизоблюда и выполнять их – как наверно должен был, но ответил дерзко, да так, что теперь наверняка поплатится за это, если не головой, то свободой. Ну, уж нет, свободу им у него не отнять, уж лучше смерть.
Свет, ворвавшийся в темницу, своей яркостью ослеплявший привыкшие к темноте глаза, проливаясь сверху, отвлек от раздумий. «Ну вот, – подумал он – пришла пора умирать».
5. Милость и справедливость.
Повозка скрипя, нехотя поколесила вкруг города к посадам в сторону бедняцких пределов. Мрачный Пузур, покрикивая на заленившихся ослов, был зол от негодования. Что можно насобирать у этих оборванцев? Две лепешки и пригоршню зерен? Когда начальник стражи, запросил у него вдвое больше серебряных ги, чем брал обычно, он не знал, как быть, все что они скопом смогли насобирать, едва хватало на покрытие сборов на прежних условиях. А все этот проклятый новый энси, назначенный единодержным лугалем, будь они неладны с их ненасытностью. Все это у них называлось борьбой с мздоимством.
– Чем больше повышаешь мздоимцам плату, тем меньше они будут брать; чем меньше будут просить, тем меньше будут давать. Какой «мудрец» это придумал? Всем известно, что жадный, чем больше жрет, тем прожорливее становится. – Бурча под нос, ругался он, пытаясь разобраться в их мыслях. – А это «мудрое» решение, об изничтожении мздоимства вообще? Этой заразы, проедающей все земли благородных людей. Они решили с особой строгостью карать тех, кто вынужден взятку приносить, чем тех, кто эту взятку требует. Как?! Я спрашиваю: Как?! Как, это поможет покончить с ней?! – Кричал он уже взахлеб. – Неужели вдове погибшего воина – настоящего гира, вынужденной обивать пороги, неприятностей достанется больше, нежели борову, объедающемуся на доходном месте и требующему у нее мзду? Как это можно понять? Объясните мне, может быть, я старый, совсем выжил из ума, что не пойму всей мудрости наших властителей?!