Дом пустовал, Юлия Евгеньевна, куда-то ушла. Её отец же, сбросив пальто на пол медленно поплелся в гостиную, рухнул на диван и смотря в белый потолок начал обдумывать все произошедшее с ним за два дня, а также то и дело вспоминать былые времена. Черно-коричневыми пятнами проявлялись события прошлого, его служба в армии, первый выстрел в противника, его обезображенное лицо. Первое ранение и битва за жизнь посреди горящего огнем поля боя, а после тяжелое выздоровление в госпитале, встреча с будущей женой, разговоры с оной посреди небольшого цветника с красными и желтыми цветами различных видов. Там же он последний раз видел своего товарища Михаила, что был тяжело ранен и мучился в общей сложности два месяц, часть из которого ещё до прибытия самого Евгения Данииловича в госпиталь. Болезненный вид друга всплыл и явственно висел прямо перед глазами, больной взгляд, высушенная, словно бы восковая кожа, хриплый голос его то и дело пытался произнести имя своей жены, да только сил никогда не хватало. За день до отбытия Евгения Даниилович, а тогда просто Евгения из госпиталя, Михаил, наконец, отмучился и покинул этот мир. С трудом, но все же Евгений простился с другом и уехал из госпиталя вместе с будущей женой. Её грустный, но все же родной взгляд сменил мертвое тело товарища перед глазами. На миг по телу разливалось успокоение и тепло, а затем взгляд жены изменился, лицо погрубело, а после вообще превратилось в некое подобие смертной маски. Евгений Даниилович вспомнил тот далекий весенний вечер, когда Юлия родилась, с невероятным трудом и забрав абсолютно все силы у матери. Она успела увидеть плачущего ребенка на руках Евгения Данииловича, а после, издав последний вздох, ушла от него навсегда. Казалось, в тот день даже солнце зашло за горизонт немного раньше, словно бы почувствовав гибель единственного счастливого пятна в жизни Евгения Данииловича. Маленькая, ещё не умеющая нечего и с трудом живущая Юля мягко сопела на его руках.
Евгений Даниилович открыл глаза. Образы сменились неприятным белом потолком квартиры, в уши снова доносился мерзкий звук тикающих часов. Старик поднялся с дивана и подойдя к столику, выудил лист бумаги с карандашом и начал писать письмо своей дочери. Несколько раз, зачеркивая написанное, правя и всячески пытаясь сказать не вполне хорошие, правильные слова, по итогу написал максимально честное и устраивающее его письмо. Его он положил на стол в комнату дочери, а сам снова одевшись и быстро осмотрев в последний раз комнату, вышел из квартиры, также, как казалось Евгению Данииловичу, в последний раз.
Всю ночь Евгений Даниилович пробыл в небольшом кабаке под названием "Синяя Собака", в нем в этот день выступали различные поэты, певцы и певицы, толпа скандировала пьяные песни и естественно напивалась ещё сильнее. Хозяин кабака только и успевал разливать по кружкам алкоголь, то и дело, поправляя залихватские усы. На самом деле Евгений Даниилович был не частым гостем в таких местах, но данный случай был исключителен и выпить перед смертью было скорее самым правильным решением и последним, по настоящему последним, волеизъявлением. Со сцены произносились очередные стихи, очередная толпа, стоящая прямо перед сценой хлопала и кричала громче всех. Поэт, что стоял на сцене слегка смутился от шумной компании, но все-таки продолжил декламировать стихи посвященные государю нашему. Пьяная толпа кричала и хлопала ещё громче, Евгений Даниилович отвернулся от шума и запросил ещё вина. Затем ещё пару. Вышел из "Синей Собаки", он уже за полночь, смотря на святящую в небе Луну, он наконец понял, что вскоре его жизнь оборвется и все закончится. Он не увидит взросления Юли, не увидит внуков, не увидит новой войны и смертей ему знакомых и дорогих людей. Одно лишь положительное было в этом всем, он не увидит больше наглое и нахальное лицо Старцева. Но на секунду, возможно из-за выпитого алкоголя, а возможно из-за включившегося вполне себе понятного и известного инстинкта самосохранения, в Евгении Данииловиче начало проявляться невероятное желание жить и существовать, умереть лишь в 100 лет, увидев ещё много всего происходящего с ним, его дочкой и её семьей, все происходящее с народом и страной, продолжая быть его частью. На глаза снова навернулись слезы, старик смахнул их, а после рухнул оземь и словно бы закричал, замычал на небо, на луну, на все вокруг. Несколько подпитых граждан, находящихся вдали, даже обернулись и прогоготав скрылись, но Евгений Даниилович не заметил никого и лишь продолжал кричать.
Домой он прибыл уже в 2 часа ночи. Его дочь мирно спала в своей комнатушке. Евгений Даниилович медленно прошел в гостиную и дабы не разбудить дочь, аккуратно присел на диван, тяжко вздохнул и закрыв глаза провалился в сон. В этот раз ему не снилась темная комната, грязное и потрескавшееся зеркало, льющая кровь или раковина его родной уборной. В этот раз все это сменила вполне приятная и живая картина небольшого зеленого луга, в далекие года, ещё будучи молодым солдатом, он бывал в этих местах, в этих местах шли ужасающие бои, но теперь, сейчас в фантасмагоричном и спокойном сне, все вокруг было зеленым, цветущим и живым и даже рухнувшая скала теперь смотрелась вполне живо и привычно на всем прекрасном природном фоне. Евгений Даниилович стоял в довольно высокой, по колено, траве. Близ него росли цветы фиолетовых, красных и ярко желтых цветов. Солнце висело высоко в зените и приятно обжигало своим теплом, ещё больше успокаивая Евгения Данииловича. Вдали показалась чья-то фигура. Она медленно шла прямо к нему, но слепящие лучи солнца не позволяли понять кто это был и увидеть его лицо, но чем ближе силуэт подходил к Евгению Данииловичу, тем быстрее он узнавал его. Синего цвета, хотя и вполне себе истлевшая из-за солнца в этих краях, в нескольких местах синий цвет был темнее, явно из-за полученных ранений, одно из них и нанес Евгений Даниилович, в далекие военные годы. На голове уже известного человека висела покосившаяся красная феска, что также выцвела за все прошедшие годы. А вот лицо и тело человека напротив, за годы даже не изменилось, Евгению Данииловичу даже показалось, что человек напротив него помолодел за все прошедшие годы. Напротив него стоял Карл Детроа с длинными черными усами и уставшим, пусть и слегка радостным взглядом.
-Ну, здравствуй. Давно не виделись, русский.
-Прошло уже много лет. Молодеешь тут, немец?
-Никто не молодеет, ты помнишь меня таким. А вот я помню тебя гораздо моложе.
-Постарел, слышал, что тебя убили свои же?
-Нельзя так сказать. Своих у меня и не было. Просто выгодно было воевать с ними вместе.
-Хоть когда-нибудь тебе было жалко болгар или других убиенных вами?
-Жалость именно то чувство, что уничтожается на наших с тобой войнах, русский. Но честно...иногда, среди ночи...накатывали их мертвые лица. А тебе снились убитые османы?
-Сейчас чуть чаще, последние два дня. Видимо чувствуют, что вскоре я приду к ним, а может и нет. Кто в ад, кто в рай?
-Нет ни того ни другого, русский. И никогда не было. Есть только земля и небо. Нечего боле. А отчего ты думаешь, что они ждут тебя?
