– Ты сама пришла ко мне в тот вечер, умолять за своего никчемного братца. Разодетая в шлюшачье платье. Я обещал тебе помочь и помогаю, – цинично скалится он.

Нет, все было не так, платье было красивым, но скромным. Возможно слишком легким даже для лета, поскольку разорвалось без особых усилий. И я всего лишь просила об отсрочке, о понимании, а он… Я не была похожа на шлюху, нет! Я всего лишь была красива. Красива, свежа, юна и наивна. Этого оказалось достаточно, чтоб зверь сбросил маску нормальности.

– Я отпущу тебя, когда Дима вернет деньги, – его голос прерывает мои воспоминания, – а набегающие проценты, буду ему периодически списывать, ты понимаешь как, – хмыкает он.

Я киваю. Я дура и обречена удовлетворять похоть этого чудовища в человеческом обличии.

– Иди сюда, – командует он, и я иду, на негнущихся ногах, ступая босиком по дубовому паркету. – Сними это, – Марк указывает на халат, – и садись на стол.

«Это не я, это не со мной» – твержу про себя, и, механически развязывая пояс, стараюсь абстрагироваться от происходящего. В прошлом году мы с подругой ездили на море, как раньше говорили, дикарями. Это было потрясающе, и я постаралась оживить воспоминания.

Море, такое синее и бесконечное, сливающееся вдали с горизонтом…

Он усадил меня на стол и развел мои ноги в стороны, ставя ступни на подлокотники кресла. Он смотрит. Туда.

Море… синее… бесконечное…, крики чаек…

На промежность опускается его рука. Средний палец проникает внутрь. Больно. Сухо. К нему присоединяется указательный. Я стискиваю зубы.

Марк свободной рукой тискает мою грудь, тянет и пощипывает соски, а потом дает мне легкую пощечину. Я охаю от неожиданности и хватаюсь за ударенную щеку.

– Расслабься, – цедит он.

Море… крики чаек… гудок парохода…

Плюет на пальцы и растирает их по моим складочкам. Приближает меня к себе, и я вскрикиваю от резкого и болезненного проникновения.

– Бля! Какая узкая!

Шум прибоя. Я слышу шелест волн о камни, крики чаек становятся все громче… Вдалеке на каменном утесе виднеется маяк. Представляю, как опустится ночь, и он зажжет свои огни. Они будут гореть, предупреждая корабли об опасных скалах.

Я сотрясаюсь под его толчками, изо всех сил опираясь об поверхность стола. Он тоже одной рукой опирается на стол, а второй держит меня за горло, облизывая и покусывая мои губы. Ускоряется, движения становятся хаотичными и более грубыми. Затем резко выходит из меня, грубо скидывает на пол, я с грохотом падаю на колени, а он с рыком кончает мне на лицо. Удерживая за волосы, водит членом по губам, размазывая сперму.

– Открой рот, – приказывает Марк.

Я слушаюсь, и он вводит внутрь головку, выдавливая на язык остатки семени.

– Глотай! – и я послушно глотаю эту вязкую гадость. Он не спешит покидать мой рот, и я чувствую легкие подергивания члена на языке. Подонок долго стоит, прикрыв от наслаждения глаза. Наконец, его орган начал уменьшаться в размерах, и Марк отстранился.

– Хорошая шлюшка, – треплет меня по щеке, как собачку, отодвигает ящик стола и кидает мне пачку влажных салфеток, – вытрись и иди к себе. На сегодня ты свободна.

Сам в это время тоже приводит себя в порядок, поправляет рубашку, застегивает брюки.

Вернувшись в комнату, первым делом бегу в ванную и блюю, не знаю, как меня не стошнило в его кабинете. До блеска чищу зубы, но этот вкус не перебить ничем. Сколько бы я не умывалась, все еще чувствовала запах и стянутость на лице. Опускаюсь на керамогранитный пол и реву, прислонившись спиной к холодной стене. Я не смогу, не выдержу.

Глава 3

Мой мучитель сдержал слово: комнату перестали запирать уже накануне вечером, а днем привезли мои вещи: одежду, обувь, косметику. Как я успела понять, ублюдок вообще всегда выполнял обещания. В тот памятный вечер он заверил, что если не уйду, то уже очень скоро я пожалею о том, что пришла. Я не поверила, а он не соврал.

Я по-прежнему не могла даже смотреть на еду, несмотря на сильный голод. Меня все еще преследовал ЕГО запах на моем теле. За то недолгое время, что находилась здесь, я похудела как минимум на полтора размера. Это я поняла, примерив домашний костюм из гардероба, одежда обвисла на мне как на вешалке.

Мне больше не принесли ни завтрак, ни обед. Оно и понятно, согласно нашей договорённости, я могу свободно перемещаться по дому, а значит сама в состоянии найти кухню. Но я даже не вышла из комнаты.

Не знаю, что на меня повлияло, но сегодня, увидев незапертую дверь, а потом свои вещи, я немного воспряла духом, несмотря на случившееся накануне очередное насилие, как бы сам Марк это ни называл и какой бы договоренностью ни прикрывался.

Для начала, разобрала привезенные его громилами вещи, упакованные в коробки и беспорядочно сгруженные в середине комнаты. Рассортировала одежду, её было немного: несколько платьев, тёплый свитер, джинсы, пара домашних комплектов и белье. Из обуви несколько пар туфель, кроссовки. Не ожидала от его холуев столь ответственного подхода, думала сгребут не разбирая все, что под руку попадётся. А вот в коробке с косметикой меня ждал сюрприз. Помимо брошенных как попало кремов, лосьонов, шампуней, кисточек, теней, туши, помады и прочего, я увижу это! Грим! Профессиональный актёрский грим для игры в студенческом драмкружке, в котором я состою уже три года!

Я злобно расхохоталась! Вот тупицы! Перепутать грим с косметикой! Если у Марка IQ не меньше ста тридцати (не смотря на свою ненависть, я признавала у него наличие глубокого ума), то у его охранников не больше девяноста на всех! Я понимала, что принижая людей Марка, я просто получаю эмоциональное удовлетворение, которое сразу же развеется, стоит мне только увидеть хоть одного из этих громил. Но сейчас это был мой способ не сойти с ума от страха и безысходности. Снова начала расматривать коробку с гримом. Вот зачем он мне сейчас?! Я не знаю, как надолго здесь останусь, когда Марк меня наконец-то отпустит, если разрешит учиться, то позволит ли посещать этот кружок? Черт! Я начала рассуждать, будто на самом деле признаю за ним право решать это.

Внезапно на дне коробки мое внимание привлекла вещь, которая не могла оказаться здесь, в моем персональном аду: маленький плюшевый мишка – подарок Димки на мое пятилетие. Брат купил его мне на свою первую зарплату. В тот год наши родители разбились на машине незадолго до моего дня рождения, и Дима хотел хоть как-то меня порадовать. Ему пришлось бросить учебу в университете, чтобы работать и получить опекунство надо мной. А ему было тогда столько же, сколько мне сейчас, но он уже взвалил на свои плечи заботу о маленькой девочке. Я тогда замкнулась в себе и ни с кем не разговаривала, но старший брат нашел ко мне подход. Все его действия, все его поступки нужно рассматривать только через призму любви ко мне. Голубоглазая, белокурая, я так и осталась его крошечным ангелочком, даже когда выросла. «Ангел Лина» – называл он меня неизменно на протяжении всех моих двадцати лет. «Ангел Лина» – так ублюдок повторил за моим братом, испачкав в грязи то светлое, что у меня еще оставалось.

Потапыч – это имя придумал Димка, и оно мне очень понравилось – был со мной везде: в садике, в гостях, дома – где бы я ни была, я засыпала только с ним. Я давно уже выросла, и он много лет пылился на полке, но как же здорово, что по счастливой случайности, мой мишка сейчас оказался у меня. Я вертела игрушку в руках, обнимала и целовала.

– Привет, Потапыч! – пропищала я тонким детским голоском, крепко прижимая его к себе.

– Привет, Лина! – я спародировала Димкин голос, когда он впервые принес его мне, разговаривая за медведя. – Отпусти меня, раздавишь!

– Ой, извини, – сказала я уже своим голосом, погладила медведя по спине и посадила в кресло. А потом представила, как сюда входит мой мучитель и видит эту детскую игрушку. Как начнет издеваться надо мной. Наверняка он скажет что-то наподобие «А это что за блядская хрень?!» А потом выбросит медведя в мусорное ведро или сожжет в камине, лишь бы причинить мне лишнюю боль. Я не видела, но уверена, в таком богатом доме есть камин. Подумав об этом, убрала игрушку поглубже в шкаф, завалив сверху вещами. Непонятно, кто догадался мне ее положить.