Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Не получилось так, как думали. Уланы не повернули коней, а спешились и стали отстреливаться. Лошади сами, без седоков, помчались по запруде назад. Шмякнула пуля о ствол сосны, возле которой стоял Богушевич, другая свистнула над головой. Он укрылся за деревом, прижался к нему боком, зарядил ружье, стрелял туда, под вербы, где залегли уланы. Раненый конь заржал отчаянным, смертным криком и стих. А улан все никак не мог выбраться из-под него, упирался руками лошади в спину и наконец высвободил ногу. Однако встать, видно, не мог и пополз к вербе, прячась за лошадь.

В этот момент его и достала пуля. Улан оглянулся назад, вытянул шею, чтобы увидеть, кто же это в него стрелял, несколько секунд глядел с перекошенным, жалобным лицом на лес, туда, откуда раздался выстрел, и вдруг повалился, лишившись последних сил, застыл. Остальные уланы, отстреливаясь, отступали.

- Ага, получил, - подбежал к Богушевичу Лемжа. - Это я его, я! - махал он пистолетом в ту сторону, где лежал убитый. - Вот как мы их встретили. Вот как. Побежали, как зайцы. Они побежали, а не мы... - Он был возбужден, на худых щеках пламенел лихорадочный румянец, глаза горели нервным, нездоровым блеском. Лемжа не прятался за деревьями, как другие повстанцы, даже тогда, когда близко свистали пули, и не стоял на месте, перебегал от одного бойца к другому, считал, что он, как командир, должен быть на виду.

Микола не стрелял, у него не было ружья. Он лежал на земле, время от времени приподнимался на руках, оглядывался на своих и радовался, что все пока живы.

Возбуждение и боевой дух охватили не только Лемжу, а многих: вот же маленький отряд, а дал бой неприятелю, выиграл его и на месте стычки два убитых улана и лошадь...

Стрельба стихла, уланы на том конце плотины сели верхами, помчались к хутору. Лемжа крикнул, чтобы бойцы подошли к нему. Он часто дышал, словно после долгого бега. Четырехугольная шапка-конфедератка сбилась на затылок, волосы сползли на лоб до самых глаз.

- Ну, - крикнул Лемжа, - кто не верил, что мы еще можем воевать? Кто? Видели, как они побежали? Причина наших неудач в том, что многие потеряли веру в победу. А мы должны верить в нее. Оправдать волю народа и волю Польши - вот наша цель. И за это кровь свою отдадим, головы сложим...

Лемжа уже не мог остановиться, его прорвало. Долго еще он витийствовал о великих задачах, которые история и польский народ возложили на их плечи. Был весь в движении, энергично размахивал пистолетом, будто выступал не перед двумя десятками бойцов, а на многолюдной площади.

А Богушевич не сводил глаз с убитых коня и улана. Конь-то был еще жив, пробовал шевелить передними ногами, разевал рот, жадно глотал воздух, которого ему уже не хватало. Зубы у коня белые, молодые. Под ним большая лужа крови, кровь черная, на ней - нападавшие с вербы желтые листья. А улан не шевелился. С болью и жалостью глядел на него Богушевич, ждал, хотел, чтобы шевельнулся - может, не убит, а только ранен? Думал о доле солдата, и мысли были болючие, как раны. Вот же живой был хлопец, молодой, здоровый, конечно же, из крестьян, может, с Могилевщины или из-под Мозыря, дослуживал свой срок, весной домой собирался, коня своего, как все крестьяне, любил... И в одно мгновение его не стало. А ведь хлопец этот, как и остальные уланы, выходец из того народа, за счастье и волю которого он, повстанец Богушевич, воюет, а воюя, вынужден стрелять в них, убивать, как и они в него стреляют, чтобы убить.

Лемжа кончил ораторствовать, засунул пистолет за пояс. Достал из кармана несвежий, грязный платок, вытер лицо.

- Неприятель думает, что нас здесь много, - сказал он затем, - и пускай думает... Збигнев, - крикнул он и жестом подозвал его к себе. Тот подошел не спеша, руки - в карманах сюртука. - Збигнев, мне бойцы без оружия не нужны. Иди и сними оружие с убитого.

Збигнев молчал, мрачное лицо перекосила едкая ухмылка.

- Не хочешь? Тогда ты свободен, Збигнев.

- Да, я свободен, - ответил тот и пошел в глубь леса. Остановился, обернулся, сказал: - Если вы убили двух уланов и лошадь, думаете, будто выиграли войну? Бог тебе, Лемжа, не простит это сегодняшнее убийство. - И ни разу больше не оглянулся, скрылся в лесной чаще.

Микола, сидевший спиной к сосне, встал, опираясь на косу, воткнул ее в землю, сказал:

- Я пойду, заберу, а то у меня ружья нет.

С ним пошел и Богушевич. Захотелось посмотреть на убитого. Это желание возникло неожиданно для него самого. Они прошли вдвоем по плотине, не опасаясь, что с того берега их заметят уланы. Возле убитого остановились, сняли шапки. Улан курносый, веснушчатый, года, может, на три старше Богушевича. Микола снял с него ружье, саблю, сумку с патронами. Конь был еще жив.

- Слушай, хлопец, - сказал Микола, - конь, видишь, живой еще. Пристрели его. Чего зря мучается.

Услышав его голос, конь приподнял голову, глянул на них, и были в его глазах такие тоска и отчаяние, такая немая мольба о помощи, что хотелось завыть. В лошадином зрачке Богушевич увидел свое отражение: боже, до чего он жалкий, уродливый.

- Пристрели коня, а, - снова попросил Микола.

- А ты? - спросил Богушевич и двинулся обратно.

- Не могу взять такой грех на душу, - говорил, идя рядом, Микола. Конь же. Все понимает, только сказать не может.

Из принесенного оружия Микола оставил себе ружье и патроны, саблю отдал бойцу, у которого была пика.

В этот момент кто-то из тех, кто стоял на опушке, крикнул:

- Конники! Вон там!

Все обернулись на крик. Слева, выше затона, и справа, в полуверсте от мельницы, реку переезжала вброд конница, две колонны; в первой полсотни всадников, во второй - столько же. Речка в тех местах неглубокая, с пологими берегами, вода едва доходила лошадям до живота.

- Это они хотят нас с двух сторон окружить, - сказал Микола. - Братки, куда ж нам теперь?

- Без паники! - крикнул Лемжа. - Слушай мою команду! - Он вышел на свободное пространство так, чтобы его видели, расстегнул сюртук, достал из-за пояса пистолет, старался казаться спокойным и твердым, но все заметили, что напуган он не меньше остальных. - Слушай мою команду! повторил он тише и торопливей. - Они нас обходят, в кольцо взять хотят и прочесать лес. А мы увернемся, мы - туда, - махнул он в сторону хутора. - В тот лес.

70
{"b":"76525","o":1}