Понял теперь Богушевич, кто такой на самом деле эконом Соколовский: бежавший из тюрьмы виленский корнет Силаев, которого ищут жандармы. Нахлынули на него воспоминания, жгучие, тревожные: бои, отход через лесные дебри, атака конников, рана в ногу и спасение... И со всем этим был связан он, Силаев, молодой корнет, а теперь эконом Соколовский...
Богушевич походил по двору, хотел отделаться от воспоминаний, от того давнего, горького, а они не отпускали. Вернулся к себе в комнату, сел возле раскрытого окна. Услышал во дворе тарахтение колес. По мягкому тарахтению догадался, что едут на рессорной четырехколесной коляске, подумал, что возвратился Соколовский. Выбежал из комнаты на крыльцо.
И правда, увидел четырехколесную коляску с откидным верхом, но сидел в ней уездный жандармский ротмистр Бываленко и неизвестный Богушевичу штатский. Правил вахмистр. Богушевич сразу догадался, с какой целью они сюда приехали, защемило сердце. Остановился, точно наткнулся на преграду. Бываленко и неизвестный сошли с коляски, приложили руки к фуражкам.
- Кто дома? - спросил Бываленко. - Эконом тут?
- Пани Глинская, - ответил Богушевич. Про Соколовского умолчал.
- Добро. А вас, господин следователь, какие дела сюда занесли? - И объяснил штатскому: - Это наш участковый судебный следователь, господин Богушевич.
- Пожар, - ответил Богушевич и показал на пепелище.
Штатский поздоровался за руку, назвался Антоном Генриховичем Брантом и спросил не очень доброжелательно:
- Вы не ответили, эконом тут?
- Не интересовался, - так же неприязненно сказал Богушевич - ему не понравился ни сам Брант, его недоверчиво-высокомерный взгляд, ни тон его вопроса.
На крыльцо вышла Одарка, засияла, увидев еще троих незнакомых мужчин, открыла двери, пригласила в дом. Повела в залу.
Штатский остался. Был он дородный, усатый, с бакенбардами и бритым подбородком - под государя-императора Александра. На груди блестела надраенная бронзовая медаль: "За усмирение польского мятежа". "Может, и меня "усмирял", - подумал Богушевич, хотел было порасспросить вахмистра, но тут его позвал Бываленко.
Хозяйки в зале не было, все сидели вокруг стола, ждали. Бываленко осведомился у Одарки насчет Соколовского и, когда услышал, что тот в городе, растерянно взглянул на Бранта. Оба развели руками.
- Что взял с собой? Как долго там пробудет? - закидали они Одарку вопросами. - На своей лошади поехал?
- Сегодня к вечеру приедет. Подождите, - с охотой ответила Одарка.
- Говорят, он хороший столяр - делает красивые шкатулки? поинтересовался Брант.
- Мастер их делать, - заулыбалась Одарка, - цветочками да кружочками украшает.
- А куда он их девает, коробочки эти? Продает? И теперь их в город повез? Шкатулки.
- Не видела, может, и повез.
Бываленко и Брант снова переглянулись и развели руками. Что означает этот жест - догадаться было нетрудно: боялись, как бы Соколовский не убежал. Вдруг он проведал, что его выследили, и больше сюда не вернется? Богушевич хорошо знал Бываленко, у того все мысли и желания сводились к одному: поскорей дослужиться до пенсии, не споткнуться по службе. Все, что делал, делал осторожно, с оглядкой, лишь бы не повредить карьере. Он намного старше Бранта, полный, одышливый.
А Брант - франт: высокий, статный, в темно-синем бархатном пиджаке, светло-голубом пикейном жилете, в мягкой пуховой шляпе, которую он держал на колене. Брант сидел, положив кулаки на край стола. Широкий, тяжелый лоб, казалось, давил на лицо, сплющивал его, может быть, поэтому подбородок выдавался вперед, а губы были тонкие, стиснутые. Разглядывая Бранта, Богушевич подумал, что у этого человека ум побеждает душу, господствует над ней.
Одарка сходила за хозяйкой. Вернувшись, сказала, что та выйдет через двадцать минут.
Брант снова стал расспрашивать Одарку о Соколовском: чем тот занимается, кто к нему приезжал, как часто отлучается из поместья, получает ли что-нибудь по почте? Одарка рассказывала подробно и по-прежнему охотно, с радостной улыбкой, называя Соколовского только по имени-отчеству.
- Они, Сергей Миронович, вечерами читают. В Конотоп ездят - то в банк, то в магазин. Сюда к ним никто ни разу не приезжал. Даже жена его ни разу не бывала. И ни в кого Сергей Миронович не влюбляется, одну жену любит.
Бываленко заусмехался, а Брант нахмурил брови.
"Они будут производить обыск, вот для чего я им нужен, - думал Богушевич. - И почему я не просмотрел все его бумаги, не отпер ящики? А Брант этот и есть тот кузен Клары Фридриховны, о котором говорил Потапенко... Ах, знал бы ты, Сергей, кто тебя здесь ждет! - вздохнул Богушевич - жаль было ему Соколовского. - Хоть бы ты не приезжал..."
Вошла хозяйка. Мужчины встали. Простукала костылем до своего кресла, села в него с помощью Одарки, положила на стол лаковую круглую табакерку. Бываленко и Брант поцеловали ей руку. Бываленко она знала, а Брант назвал себя.
- Рада, очень рада, - закивала хозяйка головой, действительно радуясь гостям. - Это вы из-за пожара приехали? Давно надо было, давно. А то вот он, - показала рукой на Богушевича, - никого под арест брать не хочет. Говорит, что не подожгли, а само загорелось, окурок кто-то нечаянно бросил будто бы... - Она разговорилась, и ее не останавливали, делали вид, что внимательно, с интересом слушают и верят ей. - Я говорю, что это в отместку мне, что мужики мне мстят. Начали с конюшни, а потом и все поместье сожгут, а меня повесят. Все они - пугачевцы. - И стукнула костылем о пол.
- Могут, - согласился с ней Бываленко. - Мужики есть мужики. А скажите, пани, кроме мужиков знаете кого-нибудь, кого можно было бы подозревать в противозаконных действиях?
Старуха не сразу поняла, о чем ее спрашивают. Затрясла головой, повязанной черным платком, ухватилась за костыль, подняла, подержала и не стукнула, тихо поставила на пол.
- А то нет? Все они хотят моей гибели.
- У вас же в поместье работники тихие, бога боятся, законы уважают. Бываленко умолк, кинув быстрый взгляд на Бранта. - Эконом хорошо ведет хозяйство... А скажите, мы его сегодня дождемся?
- Приедет обязательно. Одарка, когда ему было велено приехать?
