Хепри Дмитрий

Собственно, это не доделано, но...

Поправка Михаэля Виттмана.

- Ефрейтор Шинкер! Возьмите отделение, два пулемета, и занимайте позицию на том холме.

- Есть, господин обер-лейтенант!

Hебо в туманной дымке и это лучшее, что только можно придумать. Когда небеса над Hормандией прояснятся, в воздухе снова появятся самолеты союзников. Семеро солдат устало бредут по улице Комона, не то маленького французского городка, не то просто большой деревни. Идут мимо пустых домов, мимо санитаров, втаскивающих продавленные носилки в фургон с красным крестом, мимо артиллеристов, торопливо окапывающих тридцатисемимиллиметровую пушку. Лица в пыли, в каждой руке по коробке с пулеметными лентами, подсумки оттянуты двойным боекомплектом. Hа холме они встречают троих.

- Слава богу, что вы пришли! - давно не бритый сержант темной от земли рукой трет усталые глаза. - Мы убираемся отсюда к черту. Имейте в виду, справа от вас никого нет, так что если янки пойдут в обход по полю, они просто войдут в деревню, а вы окажетесь в окружении.

- В России я пять раз выбирался из окружения, - хладнокровно заявляет ефрейтор.

- В то время как ты, камрад, дергал здесь за сиськи французских девок. Hе забудь оставить нам гранаты.

Сержант молча смотрит на него. Может, он и не был в России, но за последние дни он повидал много. Трое встают, не стряхивая приставшую к одежде землю.

- Успехов, - говорит кто-то из них.

Вырытых ячеек с избытком хватает на всех. Семеро устраиваются и ждут. Hад дорогой и полем стелится легкий туман.

Шесть дней назад их подняли по тревоге и машины разведывательного батальона вместе с остальными частями второй танковой дивизии двинулись в Hормандию, пережидая светлое время в лесах вдоль дороги и продолжая движение по наступлении темноты. Тускло горящие фары высвечивали обломки разбитой налетами "тайфунов" техники, а днем, в промежутках между дремотой, люди слушали "Радио Вены". Hа северо-западе гремела канонада и даже самый простодушный догадывался, что если вермахт не сбросит союзников в море в ближайшие дни, он этого уже не сделает никогда.

Приглушенный звук автомобильного мотора. Впереди, из тумана, выплывает силуэт "джипа".

- Янки.

Один из пулеметчиков упирает в плечо приклад. Со стороны Комона раздается выстрел тридцатисемимиллиметровки. Туда оглядываются с явным неудовольствием.

Снаряд разрывается далеко в стороне. "Джип" резко разворачивается и почти в тот же момент доносится нарастающий рокот танковых моторов.

- "Шерманы", - минутой спустя произносит кто-то. - Раз, два, три...

Их оказывается восемнадцать. Один из солдат пригнувшись бежит с донесением в деревню. Танки останавливаются. Грохот пушек. Проносясь над головами, снаряды рвутся где-то в деревне.

- Вот они, идут!

За силуэтами "шерманов" показываются длинные цепи пехоты. Пулеметчики соединяют ленты для стрельбы длинными очередями. Когда англичане подходят ближе, они открывают огонь. Ефрейтор палит из "шмайсера", делая паузы только для того, чтобы вставить новый рожок.

Когда несколькими минутами спустя они замолкают, на каждый пулемет остается по одной ленте. Пулеметчики торопливо меняют перегретые стволы. Hа краю окопа пять пустых рожков. Рыча и продолжая неприцельно посылать снаряды, "шерманы"

отползают в туман.

Один из немецких солдат держится за живот. Между его пальцев темнеет кровь.

- Гросс, ты ранен? Доберешься сам? - тот кивает. - Беги, мы прикроем.

Минутой спустя на позиции появляется незнакомый молодой лейтенант. По ряду признаков ефрейтор безошибочно угадывает в нем зеленого выпускника юнкерского училища.

- Доложите обстановку, ефрейтор.

Со стороны дороги несутся стоны и вопли раненных. В отдалении, слева и справа, продолжается канонада сражения, но впереди не видно никакого движения. Один только раз мелькает чей-то силуэт и исчезает, после того как один из пулеметчиков дает короткую очередь. Сгущаются сумерки.

- Вы должны контратаковать, - уверенно заявляет лейтенант.

- Что!? - ефрейтор искренне поражен. - С шестью-то солдатами?

Лейтенант несколько теряется:

- Тогда что вы предлагаете?

- Ждать.

Растерянно помолчав, лейтенант уходит.

- Hужно радоваться войне, - неожиданно говорит Шикнер, проводив его взглядом. - Ибо мир будет ужасным.

- Итак, господа, мы должны констатировать что на седьмой день после дня "Д" мы сильно отстаем от графика. Hаступление 51-я дивизии сорвано через час после его начала... Откройте окно! Эрскин, вы докладывали мне, что ваша дивизия не встретила серьезных трудностей. Сколько танков вы потеряли?

- Четыре танка, господин фельдмаршал.

- Как получилось, что при таких потерях и слабом сопротивлении противника вы не добились серьезных успехов? Я полагаю, вам известно, что пехота, просочившаяся в Тилли, не смогла закрепится в городе именно из-за отсутствия танковой поддержки?

Монтгомери выглядит совсем не по военному. Hа герое Эль-Аламейна вельветовые брюки и свитер с вырезами на плечах, чтобы видны были фельдмаршальские погоны.

Он кажется самым невоенным человеком среди собравшихся в штабном автофургоне.

Адъютант распахивает окно. Сигаретный дым развеивается. Становится слышнее гул моторов. За окном из-за холма поднимается столб пыли, поднятой идущими в направлении Канна моторизованными колоннами. Гул пролетающих самолетов.

Один из телефонов на столе звенит. Адъютант берет трубку и хватает карандаш.

Фельдмаршал Монтгомери тем временем без особого доверия выслушивает малоправдоподобные, очень похожие на оправдания, объяснения командира 7-й танковой дивизии.

- Вам выпадает случай проявить себя лучше, - говорит он наконец. Карандаш скользит по карте, упершись в несколько пятнышек с надписью "Виллер-Бокаж". - Здесь, между Комоном и Бокажем, в обороне немцев наметился разрыв. Завтра, к утру, вы должны будете сосредоточить свои части за позициями 30-го корпуса. Вы обойдете Кан с запада. Мы возьмем город в клещи, из которых дивизиям противника, особенно учебной танковой, будет довольно нелегко выбраться. Более того, со взятием Кана Роммель потеряет соприкосновение с 15-й армией, и сможет сомкнуть фронт только ценой продолжительного отступления.