Левая нога пульсировала и ужасно болела. На ней лежал здоровенный булыжник. Никита вспомнил свой первый перелом: вот-вот пойдёт шок, и станет невыносимо.

Он зажмурился и напряг все мышцы: взять боль в кольцо, локализовать и не дать  разлиться по телу. Обязательно нужно было избежать вдоха. Немного воздуха – и слёзы хлынут сами собой. Долго продержаться не удалось. Вдох получился слишком жадным, в горле запершило от клубящейся над поляной пыли, и наружу хлынуло всё разом: кашель, слёзы и ребяческий полустон-полувой.

Поляна теперь походила на свалку: ошметки и обрывки, обломки вещей и предметов, в которых угадывались предназначения, отступившие в прошлое, размеренность, уют, покой. Руль и вилка от первого велосипеда, глобус без подставки, напоминавший сувенирный баскетбольный мяч, самодельный деревянный меч, как у Конана-варвара… вещи-вещи-вещи. В детстве предметы несут в себе так много… Японский цанговый карандаш, подаренный дедом, и с ним прозрачная погремушка футляра с запасными грифелями, которая тогда почему-то казалась ценнее, самого карандаша. Каждый обрывок, клочок бумаги здесь хранит чистый детский восторг. Никита оглядел всю поляну разом, не цепляясь за детали. Посреди ласковой невинности леса пестрая и унылая мешанина хлама и мусора походила на старика в лаптях, торгующего дровами на центральной площади мегаполиса. Эти груды вокруг ещё недавно были единым целым, олицетворявшим его жизнь. Теперь всё разрушено. И вид бугристой руины вводил его в оцепенение: двинуться, значит действовать, продолжать жить. А Никита не представлял, как теперь это можно.

Никита, шлёпая босыми ногами, пробежал в ванную; переминаясь и пританцовывая на ледяном кафеле быстро почистил зубы и бегом же вернулся в комнату и прыгнул под одеяло. Свежая постель тоже была холодной, но иначе, чем пол – нежной и заботливой прохладой. Но это ничего – скоро она нагреется и превратится спасительную капсулу посреди вселенской зимы; мёрзнуть будет только нос.

– Па, я готов!

Отец притворил за собой дверь, убив вертикаль яркого света из прихожей и неразборчивый хрип телевизора. Он подмигнул сыну, легко поднял тяжёлое кресло и приставил его к кровати. Никита перевёл взгляд на книгу со вчерашнего вечера не меньше мальчика ждавшую этого часа.

– Начнём? – улыбнулся отец и не дожидаясь ответа скользнул пальцем между страниц, вдоль закладки, и вскрыл книгу ровно там, где они  остановились вчера.

Где в такие моменты была мама? Не понятно. Не выходя из гостиной она желала сыну спокойной ночи, когда он бежал из ванной с солоноватым привкусом зубной пасты во рту, и после – исчезала, растворялась в неизведанном до следующего утра, когда надо будет собирать Никиту в школу. Иногда и она читала ему перед сном. У неё выходило хуже. Мама старалась подражать отцу, меняя голос под каждого героя, но маленькому Никите это казалось нелепым и почему-то стыдным. Голос отца же завораживал. Частенько ребёнок прикрывал глаза, восторженно наблюдая за тем, как в оранжевой пустоте произносимые отцом слова выстраивают города, создают людей и животных, и пускают их в хоровод по царствам-государствам, лесам-полям и рекам-долинам. Голос отца стал тише. Он прочёл ещё несколько предложений и умолк.

– Спишь?

– Нет, – испуганно открыл глаза задремавший мальчик. – Не сплю. Давай ещё немного.

Отец прикрутил верньер ночника, сгустив оранжевый полусвет чернотой, и прочёл ещё пару страниц.

– Всё, – он звонко захлопнул книгу. Отец всегда хлопал книгой, как судейским молотком – ставил жирную точку в процессе. Книга легла на прикроватный столик до следующего вечера. Верньер, выкрученный до щелчка, отдал комнату ночи. Чёрный отец перенёс чёрное кресло в ту часть комнаты, где днём стояли стол, шкаф и деревянная лестница шведской стенки; сейчас всё это, как и отец, стало частью темноты.  И в этой темноте реальны были только Никита и его кровать – выхваченные у мрака лезвием лунного луча.

– Спокойной ночи, – донеслось от двери.

– Погоди, пап.  Скажи мне честно, только честно!

– Да. Так честно, как умею.

– Хорошо. А волшебство – есть?

Темнота долго молчала. Та её часть, что была отцом, переместилась и со скрипом уселась на край кровати. Он перегородил дорогу свету из окна, и контур папы, оставшегося всё же Темнотой, засиял.

– Конечно, есть.

Голос отца едва слышно звенел фальшью. Никита обиженно вздохнул и отвернулся к стене.

– Спокойной ночи…

– Будет тебе, – Темнота потрепала мальчика по волосам. Но Никита только туже завернулся в одеяло.

– Погоди, не засыпай.

Отец вышел из комнаты, обдав её внутренности быстрым светом. Через минуту всё повторилось.

– Смотри.

Никита повернулся и приподнялся на локтях. Щёлкнул раскладной нож и тут же блестящее лезвие врезалось в мякоть лунного простенка, делившего комнату. Несколькими движениями лезвие, как из куска масла, высекло из света отдельный кубик. Левой рукой отец извлёк его, на секунду оставив в воздухе посреди комнаты чёрную дыру. Никита проморгался. Он смотрел на черноту, пульсировавшую посреди комнаты. Она была другой, глубокой и страшной. Если в ночной комнате чувствовалось присутствие знакомых вещей, то в этой дыре не было ничего. Большая ладонь отца аккуратно положила светящийся кубик на одеяло перед Никитой. Он тоже пульсировал, переливался, как вода, когда на неё светишь фонариком в темной ванной, но не растекался, оставался кубиком. Когда мальчик наконец смог оторвать взгляд от причудливой вещицы, лежавшей перед ним, прореха посреди комнаты успела затянуться.

– Ого! – Никита выскочил из кровати и крутанул верньер ночника. Отец зажмурился и смешно наморщил нос. – Это как?

– Видишь, я тебя не обманывал, – улыбнулся отец.

– Да, извини, – отмахнулся мальчик. Досада была в прошлом, теперь осталось только любопытство. – Как?

– Не кричи! – шикнул отец. – Вот так.

 Отец проделал несколько пассов в воздухе.

– Ты… волшебник? – спросил Никита, но тут же осёкся. Что за глупости! Конечно, отец был волшебником. Он всегда догадывался. Но сейчас мог узнать наверняка. Отец рассмеялся.

– В каком-то смысле.

– А я?

– Всё может быть, – отец протянул мальчику нож. Это была одна из его любимых отцовских вещиц. Флейта, бабушкин кортик, походные ботинки (круглоносые, на высокой зубастой подошве, с блестящими стальными петлями вместо обычных дырок для шнурков) и этот самый раскладной нож-белочка. «Белочка» потому, что чёрные пластиковые накладки на ручке изображали белку. Мальчик совершенно забыл уже о светящемся кубике, лежавшем на кровати. Он с трепетом принял нож и тут же попробовал вырезать свой собственный кубик.

– Не получается, – сдался Никита после третьей попытки и с досадой посмотрел на отца.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.