«Умер бы вместо него», — повисли в воздухе непроизнесённые слова.

— Я думаю о победе, сир Стефан, — сдержанно ответил Адам.

— Так выполняй приказы без лишних сантиментов, — Стефан собрался уходить, но напоследок обернулся и произнёс тихо. — Когда командир погибает, твой долг подхватить его знамя, а не падать на колени в слезах. Ты не рыцарь. Ты даже не воин. Можешь притворяться, но в душе так и остался простаком из деревни. Не знаю, что Брейгон в тебе увидел.

Боеспособная часть войска осталась ночевать на другом берегу. Все командиры вернулись в основной лагерь, где слуги уже накрыли длинный стол на помосте под красным навесом, какие делают для зрителей на турнирах. Остальные столы стояли внизу. С помоста хорошо просматривалась клетка-арена, но в последние дни в ней не сражались.

Солдатам на том берегу достались лишь похлёбка и по куску жирной солонины. Всё лучшее поднесли к столу короля. Зажарили со специями и чесноком гуся и несколько кур, достали из горшков сберегаемые для особого случая фрукты в сахаре, потушили на огне овощи с луком, сварили густой суп из засушенных грибов со сливками и сладким укропом. Налили в серебряные вазочки душистый мёд и миндальное молоко, чтобы макать сухари. Расставили в кувшинах забористое вино с пряностями.

Слуги играли на двух лютнях и барабане, чирикала одна свистулька и дудочка — не то, что играют в помпезных дворцовых залах, но для военного лагеря музыка должна быть весёлой и вдохновляющей, и ей здесь наслаждались.

Арчивальд вымылся и переоделся, вышел к солдатам свежим и довольным в расшитом драгоценными камнями камзоле и идеально белой рубашке. Рубины сияли на его цепи и в короне, отражали огонь факелов и костров, переливались всеми оттенками крови от тёмно-красного до ярко-алого.

Когда начали праздновать, уже стемнело. Впрочем, не все считали этот пир праздничным. Один сотник поднял кубок и помянул Брейгона, и Арчивальд так разозлился, что велел избить нерадивого сотника палками и впредь запретил поминать имя «опозоренного старика». После этого настроение на пире стало натянутым. Но не у всех. А после нескольких кубков даже недовольные расслабились и стали наслаждаться вечером и вкусной едой.

Сир Адам тоже присутствовал. Он сидел у дальнего конца стола, одетый в скромную тёмную тунику и кожаный колет, вопреки нарядным камзолам других командиров. Адам ел мало и с неохотой, а вина и вовсе не пил. Просто смотрел перед собой с каменным лицом.

Сир Стефан сидел точно напротив короля, в бордовом бархате с вышитым на груди конём. Он не поддерживал скорбь и громче других произносил тосты во славу Адаманта и короля, чем только радовал и раззадоривал Арчивальда.

Король повелел устроить на арене драку собак, но таких не нашли в лагере. Тогда он приказал сразиться людям и ткнул пальцев в двух случайных. Те подчинились и сражались на кулаках так серьёзно, словно король обещал в награду полкоролевства. В конце концов они оставили друг на друге столько синяков, что на завтра их лица и тела должны будут опухнуть, а верх так никто и не одержал. Впрочем, король был доволен. И не только этим.

Он прислал слугу с настоятельным приглашением, чтобы королева явилась на пир, а сам усадил себе на колени какую-то девку и бесстыдно лапал её округлости весь вечер на глазах у рыцарей и законной жены. И Ланс, который, как и было приказано, находился подле короля и прислуживал ему, смущался и отводил взгляд при виде пышной обнажённой груди женщины и задранной почти до верха бедра юбки.

Арчивальда не смущало ничего. Он даже заставил Ланса взять в руку грудь куртизанки, отчего мальчишка исполнил приказ, но тут же сделался красным как помидор. Арчивальд громко захохотал, и ему вторили остальные — кто искренне, а кто из чувства сохранения. Кроме сира Адама. Но на него король не обращал внимания.

Несомненно, Арчивальд задумал это не час назад, так как ближайший бордель находился далековато от лагеря. Женщины в военном лагере были под запретом, но королю Арчивальду подобные законы не писаны. То ли ему просто захотелось себе девку, то ли досадить королеве, а, скорее всего, и то, и другое. Арчивальд не забыл, как она возразила ему при всех и защищала Брейгона. Он никогда не забывал обиды и рано или поздно мстил, да так, как от него не ожидаешь.

Микая оделась в тёмно-зелёное платье с длинными рукавами и высоким квадратным вырезом на груди. Такое могла надеть любая обеспеченная горожанка, и только диадема и серебряные шпильки, что держали строгую причёску в порядке придавали простоватому наряду хоть какой-то статус.

Микая по-прежнему придерживалась стратегии «королевы с дурным вкусом», чтобы самой не оказаться на коленях у короля. Учитывая его ненависть к жене, возможно, это было излишним, но Микая привыкла ступать осторожно среди голодных львов.

Королева пила вино, разбавленное мёдом и корицей, чтобы оно стало не таким крепким, пока Арчивальд опустошал один кубок за другим. Микая сидела весь вечер с непроницаемым лицом и не реагировала на неприличные шутки короля, которые он явно направлял в её сторону. Смотрела на пирующих командиров и боялась, что будет, если завтра на них нападут.

Слишком крепкое вино подали сегодня, слишком часто произносят тосты, слишком много пьют. У некоторых уже покраснели лица.

«Глупый король даже в победе может погубить армию, — качнула головой Микая и посмотрела в сторону Адама. — Хоть один из них будет в состоянии вести войска».

Микая вздрогнула, когда захмелевший король ударил ладонью по столу. Снова смялся над своей же шуткой и запускал руку под юбку куртизанке. Та хихикала и облизывала губы, трясла своими жидкими кудрями, прижималась голой грудью к золотой цепи, проводила пальцем по огромным рубинам.

— Мой король, а мне полагается награда за службу? — вкрадчиво спросила она.

— Конечно, — заверил Арчивальд и повернул голову к Микае — Жена, отдай-ка ей… что там у тебя на голове?

Микая напрягла плечи и спину.

— На моей голове диадема, Ваше Величество. Её может носить только королева, — сухо ответила она.

— Так вот она, — кивнул Арчивальд на женщину у себя на коленях. — Чем не королева на один вечер? Уж получше тебя будет.

Все замолчали и, кто напряжённо, а кто с любопытством, смотрели, что сделает королева.

— Неужели великий король Арчивальд настолько беден, что расплачивается за свои развлечения украшениями жены? — ответила Микая, глядя вперёд и не опуская головы.

— Я не беден! — возразил Арчивальд. — Так что дам ей… как там тебя?

— Мальвена, мой король, — промурлыкала куртизанка.

— Дам Мальвене сто золотых монет!

Все вокруг удивлённо выдохнули, а женщина ахнула. Напрасно. Когда Арчивальд протрезвеет, то поймёт, какую цену имеют сто золотых, и не даст этой девке и медяка. Но этого хватило, чтобы он оставил Микаю в покое. На некоторое время.

Стояла уже поздняя ночь, и Микая начинала замерзать. Хоть от факелов и жаровен исходило тепло, но весенние ночи были ещё холодны. Король уже совсем опьянел, и его поведение с куртизанкой становилось всё более вызывающим.

Королева кивнула Линн позади и тихо встала из-за стола. Ей удалось пройти незамеченной всего несколько шагов, как её остановил Арчивальд.

— А ну стой. Куда это ты собралась?

— Почивать, Ваше Величество. Время позднее и холодное.

— Я не разрешал тебе уходить. Ты задумала ослушаться меня?

Микая обернулась, и её лицо было подобно побелённой маске. Арчивальд смотрел на неё, сузив красные от алкоголя глаза.

— Упаси боги, Ваше Величество. Я лишь считаю, что необходимо выспаться, так как завтра может настать новая битва. И было бы печально, если бы «генерал» и всего его командиры оказались застигнуты врасплох, потому что слишком долго праздновали и… развлекались.

Арчивальд согнал с коленей куртизанку и медленно поднялся. В руках у него был столовый нож, измазанный в жире, которым он указал на Микаю.