— Это не я погубил их, — возразил он спокойно.

— Ты создал того, кто это сделал, — прошипела Муйонго. — Ты стал тем, кто это сделал. Кому ж, как не тебе, отвечать? — она снова взглянула на меня. — Я давно ждала этого, Бергара. И теперь я хочу прервать твою жизнь, как ты не раз прерывала мою.

— Жаль, что я не сделала это в прошлый раз, — пробормотала я.

Не лабелла в руке Муйонго беспокоила меня, а эти призраки, тянувшиеся к Джулиану, призраки тех, кого погубил порождённый им демон Кратегус. Мне было жаль их, и я боялась за него. Было ясно, что мечом он ничего не сможет с ними сделать. Их было слишком много, и они не боялись боли. Их страдания взывали к мести. К тому же они тоже выбрали свой ад и слишком долго томились в нём.

— Я не тороплюсь, — заметила Муйонго. — Пусть сперва они распотрошат твоего беса, а мы с тобой посмотрим на это. Плоть демона крепка, он будет умирать долго. А потом мне будет легче пронзить твоё захлебнувшееся слезами сердце…

— Я справлюсь, — упрямо произнёс Джулиан, стиснув рукоятку меча.

Но я положила ладонь на его руку и покачала головой.

— Ты — не он, — шепнула я. — Ты — другой. Ты искупил свою вину, и все признали это. Ты — Джулиан МакЛарен. Ты — врач и рыцарь-госпитальер. Ты — сердце, в котором есть место каждому страждущему, ты — рука, которая снимает боль и врачует раны. Наше оружие не из железа, именно поэтому оно непобедимо. Его нельзя сломать. Его нельзя выбить из рук. Его нельзя уничтожить. Любовь объединяет миры. Потому что любовь — это Свет, родившийся в сердце Тьмы.

Он взглянул на меня, и лабелла исчезла из его руки. Он обернулся и посмотрел на сомкнувшееся вокруг нас кольцо призраков.

— Мне жаль, — произнёс он, глядя в лицо каждому по очереди. — Я прошу у вас прощения. Я люблю вас и желаю вам покоя и освобождения. Я прошу за вас Тьму и Свет.

— Это не сработает, — рассмеялась Муйонго. — Они не слышат тебя.

— Если в душе есть ненависть, значит, её можно пробудить для любви, — возразила я. — Я не собираюсь биться с тобой сегодня. Живи и ты, ведьма, ведь и ведьмам хочется жить.

Я сжала пальцами руку Джулиана и закрыла глаза, вспоминая тот сон, когда стояла на вершине белой пирамиды и принимала в себя потоки сияющей энергии, а потом, преумножив в своём сердце, изливала их из себя, возвращая Миру его сияние. Я снова вспомнила то чудное чувство всеобъемлющей любви. Странное и приятное ощущение зародилось в моём теле, в сердечной чакре. Мне казалось, что там зажглась тёплая золотая звезда, лучи которой уверенно и спокойно проникли сквозь оболочку моего тела и вышли наружу, заполняя золотым сиянием всё вокруг.

— Свет — это любовь, зародившаяся в сердце Тьмы, — прошептала я с улыбкой.

Вокруг нарастал шум, словно призраки устроили митинг. Они кричали и свистели. А сквозь мои веки проникал такой яркий свет, что они казались алыми. «Неужели это я так засветилась?» — мелькнула у меня мысль, и я от удивления открыла глаза.

Я снова стояла на вершине пирамиды посреди площади перед царским дворцом в Тэллосе, а вокруг в нетерпении бушевала толпа, требуя Битвы. Я увидела, как обессилено упал на свой трон Мизерис и сжал пальцами виски. Переволновался, бедняга! А потом я начала озираться в поисках мужа, вдруг испугавшись, что он остался там, в этом тумане с призраками и Муйонго. Но он был здесь, в нескольких шагах от меня, измученный и усталый, с поникшими крыльями и опущенной головой.

Взглянув на меня исподлобья, он тихо проговорил:

— Пора!

И в тот же миг пирамида дрогнула у меня под ногами, и в толпе послышались крики ужаса.

За его спиной в небесах начала сгущаться Тьма, густая, глубокая, такая насыщенная, что её, казалось, можно было потрогать руками. В глубине этого плотного мрака проскакивали тонкие красноватые молнии, словно там копилось напряжение, готовое выплеснуться в мир яростью и болью. Оттуда потянуло холодом, а сзади из-за моей спины пахнуло раскалённым зноем, словно там открылась заслонка мартеновской печи. Я обернулась назад и невольно зажмурилась, потому что за моей спиной небо сияло ослепительной, жаркой белизной, пронизанной голубыми искрами.

И только тут я поняла, что Битва Света и Тьмы — это не аллегорический поединок двух инопланетных воинов, это схватка двух изначальных сил, столкнувшихся здесь, в этом безумном мирке в яростной и непримиримой вражде.

— Боже… — прошептала я в испуге, лихорадочно соображая, что теперь делать.

Две стихии Света и Тьмы реально восстали друг против друга на крохотном пятачке этого несчастного города, готовые уничтожить его в смертельной вспышке аннигиляции.

Раскалённые и леденящие потоки воздуха начали закручиваться вокруг нас, превращаясь в яростный ветер, срывавший с голов собравшихся на площади людей платки и покрывала, которые неслись по воздуху вместе с мусором, сухими ветками, обрывками тканей и мелким сором.

Толпа тревожно затихла, а потом сквозь треск молний и завывание ветра прорезался один голос. Кто-то плакал, и в этом жалобном стоне было столько отчаяния и ужаса, что у меня сжалось сердце. К первому голосу присоединился ещё один, потом ещё, и причитания, жалобы и мольбы заполнили площадь. Больше никто не требовал крови. Люди молили о пощаде, прижимаясь друг к другу и с ужасом глядя в небеса. Пирамида под ногами судорожно вздрагивала, словно желая стряхнуть нас вниз.

— Ты по-прежнему считаешь, что это — не наше дело? — спросил Джулиан, глядя на меня.

Я с трудом разбирала в этом шуме его голос, но его взгляд и без того был красноречив. Его глаза полыхали ярким зелёным пламенем, черты лица заострились, волосы и перья крыльев трепал ветер. Потом молнии за его спиной сконцентрировались в извилистую, протянувшуюся сверху вниз линию, которая расширилась, затрепетала, и из неё соткался дракон, огромный, чёрный, с огненными прожилками на чешуйчатой шкуре. Его словно выточенная из чёрного опала голова протянулась вперёд, и из пасти донесся утробный рёв, перекрывший крики ужаса. У него были зелёные глаза, с желтыми узкими зрачками, и они с яростью смотрели куда-то за мою спину.

Я обернулась и увидела там дракона, похожего на него, только белого, с голубыми прожилками и глубокими серыми, как полированный гранит глазами, и огненно полыхающими зрачками. Он с неистовым рёвом изогнулся, готовясь напасть на своего брата.

И глядя на эти существа, которые были прекрасны, и ужасали своей яростью, я вдруг подумала: «Вот они, настоящие Дети Небесного Дракона! А какие ещё дети могут быть у него? Только драконята».

И они готовились к схватке, а небеса чёрные и белые гудели от напряжения за их спинами.

— Возьми меч! — приказал Джулиан, и я увидела в его руке гудящую от нетерпения лабеллу, а мой Налорант завис рядом со мной в воздухе, воинственно сверкая опоясывающим его кольцом синих самоцветов.

И только Кристалл Истины, Камень Воинов Духа тускло поблескивал, не желая разгораться, как обычно, перед боем. Я упрямо взглянула на Джулиана, и увидела его горящий взгляд и плотно сжатые губы.

— Нападай! — крикнула я, и порыв ветра ударил меня в спину.

Я невольно подалась вперёд, а Джулиан поспешно отдёрнул назад меч, чтоб случайно не поранить меня. И тут мне всё стало ясно. И в душе воцарился покой, словно бушевавшие вокруг стихии были лишь картинками на экране. Океан безмятежного спокойствия заполнил меня до краёв, потому что я вдруг вспомнила: он меня любит.

— Хватит… — тихо проговорила я и, не обращая внимания на мечи, шагнула ему навстречу.

Я стояла совсем близко, глядя ему в глаза, и видела, как отчаяние в них растворяется в нежности. Я положила руки ему на плечи, обняла за шею и притянула к себе.

— Мне холодно и страшно, — шепнула я ему на ухо.

Лабелла исчезла, а с ней и Налорант. Я уже не видела и не слышала ничего, я тонула в его глазах и объятиях, и думала лишь о том, как безумно я люблю этого мужчину.

— Ты мне нужен, — добавила я. — И никуда я тебя не отпущу.

Я уткнулась лицом в его грудь, чувствуя тепло его тела и слыша стук его сердца. Его сильные и нежные руки обняли меня крепче. Его щека прижалась к моему виску.