Голос Даниэля
Меня занимают такие фильмы, в которых есть потенциал для открытий, для постоянного роста. Я люблю лишь дерзкое кино, делающее то, чего делать не должно.
Сегодня очередной фильм может войти в Историю Кино только из-за людей вроде Гриффита, которые – вместо того чтобы, как раньше, установить камеру на одном месте и заставить актёров перед ней вертеться – отважились показать крупный план, слёзы на лице героини, простую часть целого, что, разрастаясь до гигантских размеров, перекрывает всё остальное12.
Не люблю имитаторов!
Мне нравится новоявленная жестокость того же Эриха фон Штрогейма: когда он садистски выдавливает ногтями на своём жутком лице белый прыщ! Когда мы видим, как высокомерный офицер почему-то не спешит поднять упавшую дамскую сумочку, а позже на экране появляются его омерзительные изувеченные руки13. Но имитаторов я не люблю!
Мне нравится такое кино, в которое Эйзенштейн со своим «Броненосцем “Потёмкиным”» внедряет социальную символику. Толпа разбегается, люди давят друг друга на ступеньках под градом пуль, а армия неумолимо надвигается, точно бесчеловечная машина древнегреческой предрешённости.
Контраст между детской коляской, одиноко летящей прочь от трагедии, и чеканным шагом солдатских сапог обнажает всю суть революционной истории.
Не люблю имитаторов Эйзенштейна!
Нам известно, что Чаплин впервые использовал косвенную аллюзию в «Парижанке»: мы видим не сам отъезжающий поезд, а мелькание света из окон вагонов на лице женщины.
Я увлёкся кино из-за сюрреалистического образа в «Андалузском псе» Бунюэля: рассекающее Луну облако уподобляется бритве, которая разрезает глаз. А глазная орбита изрыгает тошнотворную радужку, словно каплю дождя.
Голоса вразнобой
Да знаем мы всё это! – Тоже мне! – Ай, браво! – Долой! – Ещё что расскажешь?
Голос Даниэля
Эй, там, в зале! Да заткнитесь вы, тетери! Я просто пытался сказать, что не хочу снимать фильмы, пользуясь чужими ошибками. Ради спасения собственной души я хочу преодолевать свои опасности. Мне нужен личный рай или ад.
Голоса вразнобой
Эгоист! – Ишь, буржуйчик какой!
Голос Даниэля
Во-первых, я считаю, что кинематограф слишком богат. Он ожирел. Он раздулся до предела, до максимума. При первой же попытке расширения кинематограф лопнет! От застоя эта набитая жиром свинья разлетится на тысячу кусочков. Я объявляю о разрушении кинематографа, о первом апокалиптическом предвестии расчленения, расщепления этого толстобрюхого и вспученного организма под названием фильм.
Свист и голоса вразнобой
Анархист!
Голос Даниэля
В сегодняшних фильмах есть что-то законченное, совершенное, умиротворённое. Причина тому – гармония элементов композиции, классическое единство составляющих: слова-изображения. Чтобы завоевать, нужно разбить. Необходимо отправить некоторых представителей этого семейства – самых молодых – в авангард, и пусть в движении за независимость они попытаются вспахать собственное поле.
Голос
Как в эпоху массовых миграций или империалистических завоеваний!
Голос Даниэля
Да, нужно оторвать у кинематографа оба крыла – звук и визуальный образ.
Голос
Живодёр!
Голос Даниэля
Необходимо разрушить эту естественную связь, в которой слово – лишь соответствующая сторона взгляда, стихийный комментарий, порождённый кадром. Мне хочется отделить ухо от его кинематографического хозяина – гла2за.
Я хочу наложить на плёнку вой, не имеющий ничего общего со сценами на экране. Череду визуальных образов нужно обособить от дикой звуковой истории, которая влетит, ворвётся в темноту зала. Следует разрубить сцепление с последовательностью кадров, быть может, и согласованных между собой, но так или иначе противоречащих звуковой теме.
Свист
Голос
Ерунда!
Комментатор (на фоне шума)
…Интеллектуалы – те, что крепки умом лишь на хорошо знакомой территории, – замкнуты в собственных привычках и условностях, точно жвачные животные, не ведающие ничего, кроме мелких естественных нужд. Слова Даниэля потонули в возмущённом шуме зала…
Голос Даниэля
Если до сих пор слова были лишь комментарием к плёнке, то теперь плёнка станет всего-навсего дополнением – обязательным, а может, и ненужным – к крику!
Голос
Это не крик, это скрип, это карк, это кряк, это криминал…
Другой голос
Тихо! Дайте ему договорить, дураки!
Голос Даниэля
Если проанализировать композицию любого фильма, то можно заметить, что он состоит из последовательности кадров, в которых речь, диалог молниями пронзают движения героев.
Недавно я видел подобный диалог; ведь так же дело обстоит и с титрами, которые раньше, в немых фильмах, были вставлены между эпизодами: если читать их отдельно, то ровным счётом ничего не понятно.
Я хочу, чтобы отныне сама по себе говорящая масса14 превратилась в чёткий и прочный слой, наносящий ущерб изображению. Разрушить кадр ради речи, совершить противоположное тому, что было сделано в этой области, обратное тому, что мы называем кинематографом. Кто сказал, что кино, вся суть которого сводится к движению, обязательно должно быть движением изображения, а не движением слова?
Голос
Сопляк! И что ты собираешься делать с изображением?
Голос Даниэля
Изображение в кино меня не устраивает (свист одного из зрителей) по многим причинам, да, представьте себе, вы, кучка недоумков! Изображение слишком избито! Все перепробованные сочетания ракурса, светотени, наложений и нерезкости лишь доказывают, что необходимо сделать следующий шаг, выйти за пределы изображения, преодолеть его. Теперь нужно взяться за плёнку.
Голос
Смех да и только!
Голос Даниэля
Для начала нужно испортить изображение!
Комментатор
…В зале воцарилась тишина. В общем-то Даниэль выглядел совсем неглупо, даже с точки зрения тех, кому не нравилась его внешность.
Даниэль
Тот факт, что изображение перешло от первичного точного воспроизведения к эффектам, то есть от фотографии, от предполагаемой копии действительности к художественной съёмке, от реальности к чудовищной ирреальности, от отчётливости к игре светотени, доказывает неуклонное обесценивание изображения, его деградацию и бессмысленность. Когда мы начинаем мусолить какую-нибудь вещь, чтобы получить из неё нечто иное, мы выжимаем из неё всё внутреннее обаяние, мы её убиваем!
Голос
Такое с жёнушкой твоей случится, если будешь слишком часто её мусолить!
Даниэль
Вот именно! Вспомните хотя бы маркиза де Сада и его отношения со слабым полом. Божественный маркиз познал столько «цыпочек», что в погоне за неизведанным пришёл к особому виду любви – к извращению. Чем более опустившейся была женщина – страшной, беззубой, отвратительной, – тем больше она заводила его, и тем больше удовольствия он получал от любви. Кино сейчас достигло той же стадии, на которой остановилась живопись с импрессионистами и кубистами, а также поэзия от Бодлера до леттристов и даже современная музыка. Чем более извращённой, испорченной, прогнившей кажется их сущность, тем они прекраснее. И чем сильнее плёнка будет замусолена, поражена гангреной, обезображена, тем ценнее она для кинематографиста. Творца занимает лишь новизна творения! Вот почему его привлекает уродство нашего времени – потому что оно, как и красота, ново.
