И вместе с тем она уже знала, что так не будет, что это просто затишье, которое она должна принять с благодарностью и пребывать в нем, пока не грянет буря.

В эту ночь Рут почти не сомкнула глаз. Отупение, изнеможение сходили с нее, как наркоз, и она чувствовала себя так, словно огромная волна подхватила ее, выбросила на берег и оставила лежать там, без сна. Дождь еще шел. Значит, Бен был прав - это еще не весна, и те два дня чистого неба и солнца, казалось, отодвинулись далеко-далеко назад, в детство.

Она уже не чувствовала больше присутствия Бена в доме. Она пыталась воскресить это ощущение и снова заговорила с Беном, но комната оставалась пустой. И теперь она не могла не думать о том, куда они унесли его потом, после того, что случилось, и что они делают с его телом. Она пыталась представить себе, как все это было и чем они теперь заняты, как готовят тело к похоронам. Ей еще никогда не доводилось видеть смерть вблизи. Крестная Фрай умерла во сне, неделю спустя после отъезда Рут домой, а мать умерла давно, когда Рут было всего три года. Ее всячески оберегали тогда и отвезли погостить к кузинам в Дербишир.

Должно быть, он в больнице, в морге, лежит... Где он может лежать? На кровати или на носилках? Или на мраморной плите? Какой он теперь? Такой же Бен, каким был, или совсем, совсем другой, белый и окоченевший, как тот мертвый поросенок, которого они нашли однажды у ворот? Бен взял его и похоронил в саду под яблоней. А она смотрела, как он это делает. Теперь они похоронят Бена. Может, он весь забинтован, или его уже зашили в холщовый саван. Какие-то люди прикасались к нему, люди, у которых нет на это права, ибо они чужие ему, и чьи-то безликие руки раздевали его, и обмывали тело, и закрыли ему глаза, и все в ней восставало против них, так как он принадлежал ей и никто не имел права осквернять его. У нее уже пропало это чувство, что тело его - ничто, просто оболочка. Она уже больше не воспринимала Бена отдельно от его тела, от его крови, костей, волос от всей его живой плоти. И она не осмеливалась задать вопрос, который так ее мучил: что сделало с ним дерево - раздробило ему череп или грудную клетку, где дышали легкие, пульсировало сердце? И что они сделали с ним? Наложили швы на разверстые раны его мертвого тела или почли это бессмысленным и оставили все как было?

В четверг его принесут в Фосс-Лейн. Так захотела Дора Брайс, а Рут сказала, что ей все равно, и сказала тогда правду. Но теперь ей уже было не все равно, теперь ей хотелось, чтобы он был здесь, ей хотелось касаться его, сидеть возле него, пока у нее хватит сил. Он должен быть здесь.

Рэтмен, священник, приходил насчет похорон и чтобы поговорить с ней, но она убежала наверх, спряталась в маленькой комнате, и ему пришлось передать все через Джо. Почему она так боялась встретиться с ним? Он ведь хороший человек, и она верила в то, во что верил он. Но она не хотела, чтобы он говорил с ней о смерти Бена и о воскресении для вечной жизни, потому что все это она знала, а то, чего не знала, должна была познать сама, без чужой помощи, как сумеет.

Похороны будут в пятницу, и кто-нибудь придет за Ней.

- Не надо. Я приду сама. Так будет лучше.

У Джо был обеспокоенный вид.

- Что с тобой, Джо?

- Ты должна... Они хотят, чтобы ты вошла в дом первой. Потом соберутся вместе все остальные и следом за тобой пойдут в церковь.

Все соберутся. Она не хотела видеть никого из них. Ее отталкивало чужое горе, ведь она знала, что оно будет острым, потому что все любили Бена и каждый будет чувствовать утрату. Но ей хотелось быть единственной, кто оплакивает его, единственной, кто его лишился.

Похороны маячили где-то впереди, словно зловещий утес, на который ей предстояло взобраться, так как его нельзя обойти и нет пути назад. Она сидела, вцепившись руками в подлокотники, и молила бога, чтобы он послал ей силы вынести все это и не потерять рассудка.

Сначала она не поняла, что это за крик долетел до нее сверху. Она вся ушла в себя, не видя ни комнаты, ни сгущавшегося мрака, не чувствуя последнего тепла угасавшего очага.

Потом она вскочила. Ведь Джо был здесь. Значит, это Джо.

Он сидел на постели, закрыв лицо руками.

- Джо...

Он не пошевелился. В комнате пахло сыростью.

Рут присела на постель, коснулась его руки; но когда он наконец отнял руки от лица, она увидела, что он не плачет, как ей сначала показалось, огромные глаза на широкоскулом лице были сухи, туго натянутая кожа блестела, и все выражало страх.

- Джо... Все в порядке. Я здесь. Что случилось?

Он ответил не сразу и, казалось, не заметил ее прикосновения. Потом глубоко вздохнул несколько раз подряд и откинулся на подушки.

- Мне приснился сон. Не знаю, где я находился.

- Ты здесь.

- Это все деревья.

Она молча ждала, страшась того, что услышит.

- Я был в каком-то лесу. Там было очень красиво - солнечно и тихо, знаешь, как это бывает? Я чувствовал себя счастливым, и у каждого дерева было лицо, и все они смеялись. И я тоже смеялся.

Он снова глубоко вздохнул, по телу его пробежала дрожь. Рут приложила руку к его щеке.

- А потом стало темно, и все лица изменились. Стали безобразными, как те химеры, что на звоннице. Это были демоны. Они все стали склоняться надо мной, и я упал и не мог убежать от них.

Кошмары. Но, быть может, они помогут ему в конце концов победить свое горе и страх. К ней ее демоны еще должны прийти.

- Дать тебе попить?

- А который час?

Она не знала.

- Но я посижу здесь, с тобой. А сначала сварю нам какао.

Когда она вернулась, напряжение уже сошло с лица Джо, щеки его порозовели и в широко раскрытых глазах уже не светилось воспоминаний о пережитом страхе.

Он сказал:

- Что ты будешь делать, Рут? Потом? Что будет с тобой?

Потом? Об этом она не думала, такое время для нее еще не существовало.

- Я не хочу никуда уезжать.

- Уезжать? Нет... О нет.

Ведь если бы даже эта мысль не была такой непереносимой, куда она может уехать? Здесь был ее дом. Теперь она не сможет жить где-нибудь еще.

Она приехала сюда три года назад, погостить у крестной Фрай, после того как ее отец обвенчался с Элин Кейдж. С Элин, которая была добра к ней, старалась полюбить ее и понравиться ей и быть хорошей женой ее отцу. Рут была рада этой женитьбе, главным образом потому, что теперь она обрела свободу, перестала быть единственным существом, которое привязывало ее отца к жизни, и он уже не стремился удерживать ее возле себя. Элин пришлась ей по душе, но после их свадьбы Рут захотелось уехать, почувствовать, что теперь, когда ей минуло восемнадцать, она может быть сама по себе.