Ветров и Клишин окончили одно военно-пехотное училище. Они друзья, и вне службы обращаются друг к другу по имени. Мне нравятся эти офицеры. Живёт в них что-то не военное, домашнее, семейное.

Младший лейтенант Полтавец, командир второго взвода, кажется мне непонятным. Смуглый и скрытный, он говорит с сильным украинским акцентом. К службе относится добросовестно, даже с подчёркиванием своей дисциплинированности. Он моложе меня. Никакого опыта в командовании взводом, в обращении с людьми старше его, у него нет. Мне кажется, что в училище, где он учился, была плохая дисциплина и плохо поставлено обучение: учить взвод ему трудно. Мы оба понимаем это. Ему я стараюсь помочь больше, чем другим командирам взводов.

Первое отделение первого взвода по положению – отделение разведки. Не торопимся, постепенно отбираем с Ветровым в разведку самых толковых, находчивых и физически сильных солдат. Кого назначить командиром отделения? По предложению Ветрова, назначаю толкового, дисциплинированного солдата Петра Зверева. Мне он тоже нравится. Петр Никифорович Зверев, рядовой, родился в 1925 году в Удмуртской АССР, в г. Глазове. Вскоре ему присваивается звание младший сержант. Комсомольца Зверева единогласно избирают комсоргом роты.

Петр Зверев не сильного сложения, не богатырского роста; белокур, с худощавым, даже болезненно бледным лицом и доброй мальчишеской улыбкой. Он окончил полковую школу. У него были хорошие учителя-офицеры. Они дали ему прочные знания оружия, тактики отделения. Он рассудителен, сообразителен, толков. Решаем – быть комсоргу роты и командиром отделения разведки роты.

Солдат И.В. Сорока – белорус. Высокий добродушный богатырь – красавец, с лицом смугловатым, по девичьи круглым. У него серые добрые глаза. Он первый номер ротного ручного пулемёта системы Дегтярева. Когда он стоит, поставив пулемёт перед собой, положив огромные крестьянские руки на раструб, тяжёлый пулемёт кажется лёгким посошком, с которым он обращается играючи. Солдат Сорока – пулемётчик отделения разведки.

Помкомвзводом у Ветрова младший сержант Николай Русанов. Исполнительный, грамотный. С лицом совсем мальчишеским, круглым и добрым. Ему нужно было родиться девушкой.

Высокий худощавый солдат с санитарной сумкой. Через плечо у санитара большая, как надутая воздухом, зелёная сумка с красным крестом на клапане. Мы возвращаемся с занятий. Идёт густой и сырой, тяжёлый снег. Шапки и шинели облеплены снегом. Просёлок – два санных полоза. Идти строем по четыре в ряд нельзя. Идём по двое, растянувшись «гуськом». Санитар оказался рядом со мной. Все устали. Я смотрю сбоку на его лицо с тонким большим носом. Он, видимо, устал больше других. Ему, наверное, сорок, возможно – больше, мне он кажется стариком; он тяжело дышит, пот и струи от таящего на лице снега стекают по щекам.

– Устали? – спрашиваю я.

– Устал, товарищ младший лейтенант.

– Как здоровье?

– Да так, здоров, только случается со мной… – Он говорит какая у него болезнь и что с ним случается, но называет это по-латыни. Я не понимаю, что с ним случается, но переспросить не решаюсь.

– Почему вас санитаром назначили?

– Курсы я кончал… Ещё в Румынии, в своей деревне, и за врача, и за фельдшера, и за акушерку был – и дома, и в округе.

Он с каким-то женским, заботливым характером и благородством. Всегда побрит, опрятен. Вижу, как он делает перевязку: у него длинные чуткие пальцы. Солдаты признают за ним право врачевать.

Солдат Барба – прямая противоположность пулемётчика: молчаливый, словно вечно сердитый. Среднего роста, плечист, угловат, крепок. Черноволосый, с лицом смуглым, скуластым и неулыбчивым, даже мрачным. Лоб низко надвинут над спрятанными глазами и мне кажется, что он постоянно хмурится или зол. Слова у Барбы не вытянешь: он молчун. Но учится упорно и вынослив на учениях.

Вечерами к Барбе приходит солдат из другого подразделения. Как я выяснил, это – его родной брат из взвода ПТР нашего же батальона. Они уединяются, я вижу их вдвоём: сидят рядом, сутулятся, пряча глаза, молчат. Братья очень похожи друг на друга.

Солдат Григорий Степанович Боталов прибыл в нашу роту в первых числах января 1945 г. Гриша родился в 1926 году в Пермской области, Чермозском районе, пос. Пожва. Я хорошо запомнил его с первых дней службы в роте. Гриша был небольшого, ниже среднего, роста, с широким, скуластеньким, болезненно бледным лицом, но крепко сложен. У него были серые выразительные глаза и русые, почти белесые волосы и брови. Гриша Боталов не разговорчив, даже молчун. В роте у него нет друзей. На занятиях упорен, настойчив, терпелив. Запомнился случай: шли занятия по теме «Особенности атаки стрелковой роты укреплённого района и сильно укреплённой позиции противника». Занятие исключительно тяжёлое. Несколько часов стремительной атаки с преодолением оврагов, по заснеженным лесам и полям при полной боевой выкладке. Слежу за солдатами: лицо у Боталова мокрое, от спины валит парок, но ни одного слова об усталости.

Стрелковые роты 3-го батальона развернулись в боевой порядок, скрытно, по лесу выдвинулись на опушку, залегли. «Максимы» пулемётной роты – в цепи стрелков и автоматчиков. Минометчики чистят снег в овраге для своих позиций. Командир батальона капитан Ахмеджанов вызвал командиров рот для уточнения задачи, развернул на коленях карту местности.

– Батальон выдвинулся на исходный рубеж, – начал свой приказ капитан. – Наблюдатели установили наблюдение за местностью, за действиями противника, офицеры ведут рекогносцировку, уточняют взаимодействие с артиллерией, минометными и пулеметными подразделениями, ставят задачу командирам взводов.

Мне нравится, как командир батальона ведёт занятия: последовательно, на каждом этапе подробно разбирая действия каждого подразделения.

Верхом на сером красивом жеребце, в сопровождении адъютанта, из глубины леса неожиданно показался командир полка подполковник кавалерии Андже Циренович Санджиев. О нем рассказывают, что до назначения в полк он служил в каком-то крупном штабе инспектором кавалерии. Высокий калмык с крупным смуглым лицом, с живыми чёрными глазами, энергичный, вездесущий, неутомимый. На танцующем жеребце, в хорошо сшитой длинной кавалерийской шинели, весь в порыве, он производит на нас сильное впечатление. Подполковник не подъезжает, он налетает на нас, неизвестно каким образом разыскав в глубине леса, кричит с высоты коня, с лицом горящим страстью сражаться и победить:

– Что вы спрятались в лесу? Чего солдат морозите? Я из первого батальона. Там не ученье – бой горячий: роты с криком ура беспрестанно атакуют один рубеж за другим, миномётчики меняют позиции, подносчики на плечах несут глыбы снега – ящики с патронами. Командир батальона, командуйте. Батальон, в бой!

Жеребец пляшет под ним. Нам не нравится вмешательство командира полка, нарушающее план и темп наших занятий. Я смотрю на капитана Ахмеджанова, жду, как он поступит: мне хочется, чтобы он объяснил командиру полка тему занятия и настоял на своём. Но он, вытянувшись, демонстрируя перед нами своё полное согласие с приказом, отвечает:

– Слушаюсь! – и, повернувшись к нам, громко, хотя мы стоим совсем рядом, отдаёт приказ: – Батальон, в атаку вперёд!

Мы бежим в роты, на опушку. За опушкой простирается девственно белое снежное поле. Оно сверкает от солнца. Вдали, справа – чёрные якубовские избы. Поднимаем роты. С криком «ура» батальон обрушивается «на головы противника». «Противник» не оказывает нам никакого сопротивления, но, пробежав по снегу где-то полкилометра, мокрые и усталые солдаты всё же замедляют бег. Подполковник гарцует в цепи батальона, он появляется то на правом, то на левом флангах и, когда цепь замедляет движение, подбодряет солдат и с криком «ура» сам скачет впереди цепи.

Когда в тылу, будучи командиром взвода, я учил солдат, зачастую требования к обучению казались мне противоречивыми, не давали покоя. Я был неопытен, приказ «учить солдат применительно к условиям боя» теоретически мне был понятен. Но когда, по требованию старших офицеров, основная часть полевых учений состояла из бесконечной тренировки красиво развёртываться в боевой порядок и, соблюдая ровную цепь, равные интервалы между солдатами, с криком «ура», до хрипоты, до изнеможения атаковать голую степь, я был уверен, что условиям боя такие «парады» прямо противоречит, и это мне казалось безусловно неверным. Тогда, в запасном полку, я, размышляя, приходил к выводу: старшие офицеры тоже не были на фронте и только теоретически, как я, понимают свою задачу. А парадные боевые цепи и атаки заменяют собой наше недостающее умение научить солдат действовать в подлинном бою. Я пытался успокаивать себя: наши солдаты не сразу пойдут в бой; там, на фронте, офицеры-фронтовики серьёзно дополнят военные знания солдат, научат их действовать в настоящем бою.