«Нет, нет, не может быть», – словно говорил он, качая головой, при этом подаваясь вперед, обеими руками притягивая ее к себе, вынуждая наклониться ближе.

– Я не должна была позволять тебе сделать с собой подобное, – выдохнула она в его приоткрытые губы. – Прости меня.

– Это не важно, – отозвался Виктор. – Уже не важно.

Он лгал себе, что это не имеет значения, он выбрал обмануть себя – насколько сильно было желание раствориться в этой манящей неге, в этом желании… в ней.

– Ты самое ценное, что у меня есть. Я люблю тебя, Виктор.

Когда-то давно он в наивных мечтах представлял себе эту сцену… Их объяснение в любви. Их близость. Их счастливое будущее двух влюбленных ученых, меняющих мир к лучшему.

Сейчас они были другими, искалеченными, существующими лишь за счет бесконечной агонии и борьбы живого и мертвого внутри их тел.

Сейчас ее слова звучали иначе. Глубже. В самое сердце. Из правды их общей боли и одного одиночества на двоих.

Только сейчас он поверил.

Он не успел ответить, набрав в грудь воздуха, так и не признался во взаимности – она поцеловала его. Тысячи фейерверков взорвались в голове, тысячу нервных клеток умерли и возродились, и он жадно впивался в ее рот, будто страдая от неутолимой жажды.

Алекс села Виктору на колени, лицом к нему, он держал ее так крепко, как позволяли ослабевшие руки. Он не мог оторваться, и она не могла, и его тело, казалось, бросило все свои ресурсы на то, чтобы он прочувствовал полноценно момент их воссоединения.

У него была эрекция… удивительно. Виктор отметил этот факт вскользь, он вообще старался не думать о том, что происходит, о том, что де Блан уже стаскивает с него жилет, расстегивает комбинезон и рубашку.

Она отстранилась и слезла с него, чтобы раздеться полностью. Он таращился на нее с широко распахнутыми глазами, восторженно, не понимая, как он еще жив, наблюдая такую красоту.

Она была прекрасна. Как молодое тело с правильными формами, как совершенная комбинация прогресса науки и магии в живом существе. Она чувствовала, что ему нравится. Она, быть может, даже дразнила его, не сразу возвращаясь к нему на колени.

Она не была слишком напориста, она его щадила. Он был хрупок и беззащитен в своей отчаянной искренности, в девственной чистоте чувств и мыслей.

Они чуть не свалились со стула, когда Виктор потерял равновесие. Де Блан хихикала ему в ухо, порождая миллиарды мурашек, бегущих по спине, и они переместились на пол, на ворох одежды, лежавшей в центре лаборатории причудливым узором.

========== 19 ==========

Это было неудобно, порой нелепо и неуклюже, но ему было все равно. Рот наполнялся слюной, сердце бешено колотилось в груди, он то и дело задыхался, забывая дышать, уже не сдерживая стонов.

Они только начали, а он уже будто умирает.

– Дыши, – коротко и шепотом напоминала ему де Блан, а он, вместо того, чтобы следовать ее указаниям, делал лишь судорожный вдох, как перед погружением в воду, и вновь целовал ее, лежавшую на спине под ним.

В какой-то момент выставленные вперед руки, которыми он упирался в пол, уже начали трястись от усталости, и женщина крепче обхватила его бедра разведенными в стороны ногами, поддерживая и выравнивая положение.

Она гладила его по голове, запускала пальцы в густые волосы на затылке, притягивала к себе, а затем отстраняла, чтобы он совершил необходимый глоток воздуха.

– Если я так умру, – в полубреду говорил Виктор, – это будет приятная смерть.

– Даже не думай, – отвечала Алекс, не больно кусая его за губу, возвращаясь к поцелуям.

Они только начали.

В какой-то момент, когда он запутался в штанинах наполовину снятого комбинезона, она перевернула его на лопатки, помогая раздеться. Она вновь нависала над ним, щекоча распущенными волосами лицо, лаская руками его плечи и грудь, пропуская лишь то, что скрывалось под механическим корсетом, служившим для того, чтобы держать искривленную спину. Она целовала его щеки, шею, опускаясь поцелуями ниже к животу, скользя по его телу своим телом, сея легкие искры от соприкосновения.

Она сняла с Виктора белье, глядела на него любовно, дразняще, вернулась к податливым губам, вновь двигалась вниз, оставляя холодящие дорожки слюны. Ее ладони уже держали его член, а она смотрела ему в глаза, и он не мог ничего поделать… Он уже ничего не соображал, он просто наблюдал, до тех пор, пока ощущения не превысили предел терпимости.

Виктор едва себя помнил, когда обеими руками держал де Блан за волосы, пока ее влажный и теплый рот ласкал его. Виктору уже казалось, что ничего лучше на свете просто не существует, и одновременно ему было мало.

Он что-то бормотал, о чем-то умолял… Он притянул Алекс к себе, ловя ее губы своим ртом, крепко прижимая, будто желая слиться воедино. Их тела уже оплетали искрящиеся языки, они были деталями механизма, который вот-вот начнет свой стремительный и неустанный бег.

Это было похоже на танец, в котором Виктор не знал движений, но импровизировал, и выходило неплохо. В распаляющем сладострастии, в бесстыдном вожделении он ощущал силу и единство.

А они еще только начали!

Он любовался ей, лежавшей на спине перед ним, он не замечал, как уже болят колени, как пот течет по лбу, шее, он гладил руками ее сияющее в бликах лабораторных ламп тело, ощущая каждый сантиметр, ее упругую грудь, помещающуюся в ладони, изгибы ее талии и бедер, жар низа живота.

Если бы он был создателем, он бы сотворил ее – совершенную, сильную, только для себя. Во имя великой эволюции!

Он хотел ее всю, эгоистично, жадно и отчаянно, без остатка. При каждом объятии его пульсирующий член касался ее живота и бедер, в каждой каждой позе переплетенных тел он словно постигал тайну, до которой не мог дотянуться всю жизнь.

Он вошел в нее, растворившись, перемешавшись, теряя страх и боль, обретая смысл. Он хватал ртом воздух, тонул и выплывал, под грохот сердцебиения, под собственные стоны и рыки.

Виктор был готов сожрать ее, он прерывался только чтобы перевести дух. Ни время, ни место не имело значения – они властвовали над мирозданием, завершая трансформацию под неслышные аккомпанементы кодов и агонии вспышки Сверхновой, в которой была возможна жизнь, не сыгранная ранее.

Они поменялись местами, и теперь де Блан сидела на Викторе, нанизывая себя на него, дразня и доводя до исступления, целуя в приоткрытый рот, откидываясь назад, позволяя ему любоваться ее телом, крепко сжимать на ее грудь, бедра, переплетать пальцы рук.

Виктор поднялся с лопаток, упираясь дрожащими ладонями в пол, по-прежнему ощущая себя внутри Алекс, державшей его за затылок, неистово целовавшей его лицо, шею и плечи. Он уже не мог сдерживаться, блаженство спуталось со сладким мучением… Волна рассыпающихся звездным дождем искр прошлась по ее телу, передаваясь Виктору, и он, ощущая стремительно подступающую лавину эйфории, захватывающую и тело, и разум, не сдержал растерянных вскриков.

Он думал, он умер – настолько освобождающим, срывающим оковы, был экстаз, – но он лишь кончил. Она помогла ему лечь на спину, иначе он бы просто рухнул, цепляясь за нее руками, как за спасительный круг.

Слюни вперемешку со слезами, тепло еще горячих тел, мерцание и осознание.

Новая эра человечества началась с них, с их интеграции и манифеста во имя прогресса, трансцендентного перерождения.

========== 20 ==========

Зал заседания Консулов тонул в закатном багряном мареве, проникавшим в витражное окно купола. Круглый стол в центре по обыкновению занимали члены совета, и повод, по которому проводилась внеплановая встреча, был весьма скорбный.

Пилтоверу предстояла война с Зауном… если не будут приняты меры. Нижний Город был уже в огне, отделенный от столицы армией, перекрытыми мостами, непреодолимой пропастью предрассудков и жестокости.

Заун под предводительством своего лидера Силко отказался отдавать украденный Хекс-самоцвет, выдавать полиции того, что совершил кражу – ни под каким предлогом. Внутренние распри и отношения между бандами Нижнего Города не имели значения… У них было оружие, сила, безрассудство и накопившаяся с годами ненависть к тем, кто сидел в своих позолоченных дворцах по ту сторону.