Двойка ленинградцев сделала первопрохождение маршрута пятой категории сложности в отдаленном районе Заилийского Алатау. Веером промотались сложными ледовыми перевалами и вот, дохаживали маршрут вниз, к людям.
Им, спортсменам, вниз дотопывать, что щелкать семечки. Выбравшись живыми из хитросплетения пропастей, морен, ледников и скальных склонов, мужики расслабились откровенно.
Когда подвернулось такое классное место для роздыха, и думать не стали. Откопали со дна энзэшную фляжечку, набрали грибков на соседней полянке, - и разморило.
Песни пели, жаль, что без гитарки. А когда облачко туманом на ночь залегло, упали спать и ничего такого в голове не держали. Может и прошло бы все пучком, да одного из них гидробудильник среди ночи прижал. Вышел он до ветру...
Второй проснулся от дикого, нечеловеческого крика товарища. Когда обезумевший друг ввалился в палатку и стал собирать вещи, он вспомнил все. Да опять же поздно. К утру было кончено.
Захоронив товарища, он сделал белую затесь на ближайшей ели. Написал громадными буквами: "БУДЬ ПРОКЛЯТО ЭТО МЕСТО, НЕ ОСТАНАВЛИВАЙТЕСЬ ЗДЕСЬ!!!" и двинулся вниз к людям. Больше в это ущелье не захаживал никто и никогда.
Мы протопали два перевала высотой более четырех тысяч метров. Десятки разнообразных озер попадались нам на пути. Мелкие, глубокие, иссиня-черные, белые как парное молоко, холодные, суровые, уходящие в толщу ледников, теплые среди знойного разнотравья - они притягательны каждое по-своему. Были и такие, от которых уже ничего не осталось. И только белая бугристая масса соли указывала на их прошлое существование.
Наши глаза просто не могли вместить бесконечной череды образов, так легко вызванных к существованию дикой природой. Горные отроги, цирки, хребты сплетались в запутанный, бесконечный клубок. Но наш тренер уверенно и привычно выводил компанию из каменного лабиринта, находил места переправ, роздыхов, ночевок. Настоящий мастер спорта в своей туристической стихии.
Остановились на дневку у реки Чон-Кемин. Полноводный, бурлящий поток делит надвое Заилийский и Кунгей Ала-Тау. Здесь особенный, абсолютно неповторимый мир, непохожий на все видимое мной ранее.
Зеленое травное царство мириадов кузнечиков и тысяч сурков. С каждым шагом, из-под ноги выпархивают тысячи усатых прыгунов. Их так много, что кажется, они сидят на любой травинке.
А в каждой ложбинке есть свой сурок с лично отстроенной системой норок. Будто маленькие фигурки божков, зверьки сидят в отдалении и провожают нас испуганными, настороженными взглядами.
Мы не вписываемся в их мир, а они в наш. Зачем они стоят часами, наблюдая за окружающим? Пищи хватает, вода рядом. На солнышке не понежишься - слишком жарко, а то и пернатые в гнездо могут утащить, тогда каюк. Зачем высовываются?
У последнего перед Иссык-кулем перевала натолкнулись на юрту семьи чабанов. Встретили нас радушно, как видно, человек здесь редкий гость, а нас столько и мы такие непонятные, под рюкзаками, премся черти куда.
Хозяин улыбался во всю необъятную широту бронзового лица, пробовал накормить нас шурпой из сто лет немытого казана, но мы не соглашались. Тогда появился холодный, свежий айран - кефир в конском исполнении. Изголодавшись по прочим кроме чая и воды напиткам, я приналег и выдул целую бездну. Это меня и подвело.
Мы преодолели перевал, когда мой до сих пор мирный желудок, нежданно объявил революцию. Глаза застелила поволока боли, и я шагал вниз скорее по инерции, чем в сознании. Взгляд сузился до тоннеля с ногами впереди идущего. Очень боялся отстать.
Переходили вброд какой-то ручей, когда небо вдруг оказалось у меня под ногами. Я перевернулся через рюкзак и не смог встать. И вот тогда боль прихватила меня по настоящему.
Наутро было все еще очень плохо, но не так фатально, как казалось в начале. Ведро марганцовки, так гадко входившее в меня, вышло замечательно во все имеющиеся дырки, за исключением ушей. Желудок пуст, вернее, накачан одним воздухом. Сдуваюсь в стороне от прочих, но под чутким контролем кого-нибудь из пацанов. Съел килограмм активированного угля, сделал дерьмо черным, не помогает. Заснул в отдельной палатке, подальше от людей, и это было благом.
Но горы кончились, если бы не мое отравление, мы были бы на Иссык- Куле на день раньше. Ничего не ел целых два дня, Архипов поит меня таблетками и жидким бульоном. Ему смешно, а мне не очень. Но оклемался, отлежался и начал входить во вполне праздную, сутолочную жизнь отдыхающего на море. Такой вот бесславный конец похода.
26.
Делать, в общем-то, нечего. Безнадежно жужжат родители. Приводят благочестивые примеры труда однокашников. Ирина конкретно готовится к экзаменам, чего-то суетится в политех друг Журбин. Ты - просто трус, утверждают сестра и предки. А вот не хочется. Ну никак.
Бегать по поликлиникам и собирать кипы справок о телесном и душевном здоровье. Объяснять про рабочий стаж или отсутствие такового в собесе и домоуправлении. Вымаливать в школе у Сапога характеристики для поступления в вуз. Зачем унижаться без крайней необходимости? Выламываться, подпрыгивать для будущей хорошей жизни.
Хочу делать то, что у меня получается - лазать. Все-таки какая гадость эти экзамены. Собраться плотной, важной кучкой преподавателей, чтобы поймать нас на тупости и незнании. И куда лезут эти поступающие? Рылом то вышли? Таких, как я, там не ждут.
Телефонный звонок, как черта поперек жизни. Так бывает, заверещит аппарат, и течение событий сворачивает на девяносто градусов. Звонил Архипов:
- Ты отдохнуть на турбазе Алма-Тау не желаешь? Потренируешься, еще раз в горы сходишь, да и совершенно бесплатно.
Случай. В республиканском управлении горели две путевки в школу инструкторов горного туризма. Смешно спрашивать, что мне делать в дышащем зноем каменном городе? Задохнуться легче, чем прожить. А тут и дел-то, сходить в тур. клуб, забрать путевку и вписать в нее родное Ф.И.О. Поехали.
