Ну, а пока служба нашего главного героя Ивана Змеенко вышла на следующий уровень и стабилизировалась – его, наконец, определили в экипаж. Командиром танка, а так чаще всего в батальоне именовались эти самые «самоходки», был татарин, прапорщик Хайрулин – высокий, стройный симпатяга, но при этом какой-то незаметный. Появлялся он, как привидение, негромко давал задания и снова исчезал.

А водителем танка был Лёха Каушан – низенький, плотненький, а ещё и хитрован. Служил он последние полгода и при всяком удобном случае спал. Умудрялся подремать даже под машиной во время профилактики или ремонта. Устраивался поудобнее, на подстилке из старого бушлата, просовывал руки в лючок, или за какую-нибудь деталь, сцеплял их там и в таком положении дремал.

Третий человек в экипаже был наводчик узбек Мустафа. Худой, поджарый, как гончая, ходил он с каким-то вызывающим подскоком, и всегда подхихикивал. При этом его узкие глазки превращались в щелочки, а весь он дергался и приплясывал от удовольствия.

Ну а Иван был заряжающим – «салягой и салапетом», как говорил Мустафа, а он «старик», что, иногда и демонстрировал. Так, после очередного вождения экипаж приводил самоходку в порядок. Каушан копался в моторе, Хайрулин, покрутившись, исчез, а Иван выбивал грязь из траков. Мустафа же, примостившись на банке из-под масла, бросал в него щебенкой, а когда попадал, то хохотал и дергался.

Ивану это надоело, и он сказал:

– Мустафа, кончай дурью маяться, не работаешь, так хоть не мешай!

Но, это замечание только раззадорило Мустафу.

– Разговорчики, салапет, на танька любишь кататься, вот и чисть её, а мне работать не положено – я «старик».

И он снова стал прицеливаться в Ивана, который был в бушлате и броски, что мухи, но раздражали.

Но вот Мустафа попал Ивану прямо в ухо, что и стало последней каплей. Не помня себя, Змеенко схватил лом и рванул к Мустафе.

Сощурившись, узбек хохотал, но, увидев Ивана, в миг глаза его округлились, и с воплем он так гребанул руками и ногами, что щебенка полетела из-под сапог.

Отбежав метров на пятнадцать, Мустафа опомнился, оглянулся по сторонам, не видел ли кто его позора и, погрозив кулаком, крикнул:

– Ну, салапет, не приходи в казарма!

Вечером Иван сидел в библиотеке и листал журналы, но на душе было муторно. Пришел дневальный по роте и сказал, что его вызывают в каптерку. Она была на третьем этаже, и он медленно побрел наверх.

В каптерке, кроме Мустафы были еще «старики»: двое разгадывали кроссворд, а один – листал свой дембельский альбом. В углу в куче белья копался еще и каптёрщик.

Иван доложил по форме, что прибыл.

Мустафа подскочил к нему, физиономия у него была перекошена, Иван думал, что он ударит и слегка прикрылся, но попрыгав и помахав руками, узбек лишь зло толкнул Ивана в бок и отбежал в сторону.

– Ну, рассказывай, салага, как ты на «старика» руку поднял, а точнее лом, – сказал один из стариков.

Иван рассказал, как было, уточнив при этом, что лом он не поднимал:

– Он у меня в руках был, я им грязь выковыривал.

– Брешет, собака! – возмутился Мустафа и снова подскочил к Ивану, но тот промолчал, а Мустафа, подергался и отошел.

Наступила тягостная тишина. Иван слышал, что «старики», разгадывающие кроссворд, уперлись в «точку небесной сферы» из пяти букв, и сказал:

– Может «Зенит»?

– Что, «Зенит» переспросил один.

– Слово из пяти букв, – пояснил Иван.

– Подходит! А рыба со змеевидным телом из пяти букв?

– Угорь?

– Точно!

«Старики» с интересом посмотрели на Ивана. В это время в каптерку стремительно вошел старшина Ярысько по кличке Ярый: худой, жилистый и быстрый на расправу.

– Это что за сборище? – строго спросил он и посмотрел на Ивана.

Несколько секунд тот тупо смотрел на старшину, но, сообразив, сказал:

– В бане трусы достались рваные, поменять можно?

– Возьми иголку и зашей! – резко сказал старшина.

– И мы ему это же говорим, – с готовностью подхватили игру «старики». – Совсем обнаглела молодежь! Все им только новенькое подавай.

– Так, кончай базар, марш все отсюда! – строго сказал старшина.

Иван выскочил первым и побежал вниз.

После отбоя Мустафа несколько раз пнул его снизу ногой (на двухъярусной кровати Иван спал над ним), потом встал, взял ремень, сказал:

– Подставляй задница, салапет!

Иван не двигался. Мустафа стал дергать одеяло и кричать: «А ну, поворачивайся!» Но один из «стариков», что был в каптерке, лениво сказал:

– Мустафа, кончай шуметь, спать не даёшь.

– А салага воспитывать!?

– Завтра будешь воспитывать.

Но завтра уже ничего не было. Мустафа еще пару раз, демонстративно ткнул Ивана под бок и успокоился, но с тех пор больше не трогал. Лом оказался аргументом весьма убедительным.

Красотка Лиза и любовь по переписке

Ну, а дальше служба пошла уже по распорядку дня: подъём, зарядка, завтрак, занятия, работы, караул, кухня, полевые учения, стрельбы, кроссы и всё это превращается в однообразную обыденность. Но и с редкими удовольствиями по воскресеньям, в виде увольнений, в основном для тех, у кого ещё не пропало желание гулять по пустынным, по выходным, улочкам немецких деревушек и городка, расположившихся неподалёку.

Но главное, что со временем всё происходящее становится привычным, понятным, и ты уже не так напрягаешься, особенно по пустякам, а исполняешь и делаешь многое, что называется на автопилоте и, оказывается, что служить не так уж и трудно.

Ну, а дни, которые раньше тянулись, убыстряют свой бег, а за ними не отстают и недели, месяцы, и ты уже больше смеёшься, чем грустишь, да и воспоминания о прошлой жизни уже не так бередят душу, хотя и не уходят. Дом, родные, друзья – они рядом, в тебе и с тобой, но и далеко, отсюда не видать, да и время там другое.

…Когда дома наступают сумерки, а на танцевальных площадках включают музыку, здесь солнце только садится за зелёные холмы и над долиной разносится гул колокола. Монотонный звон плывёт над землёй и бередит душу, обостряет тоску по родным местам.

Вот и сейчас где-то там, на вечерних площадках зазвенели гитары, а здесь бумкает колокол, и солдаты расходятся на посты. Сегодня заступил в караул и наш Иван, а пару дней назад был в наряде на кухне, ну, а сейчас дело посерьёзнее – караул.

Бетонка идет на взгорок, потом через рощицу, а чуть в сторонке от дороги несколько строений – это и есть шестой пост, его называют ещё и Дальним – полчаса уходит на то, чтобы смениться на нём. И здесь, в течение предстоящих суток, вместе с другими ребятами, по очереди и будет нести службу Иван.

Шестой пост – это: бокс учебно-боевых машин, небольшой склад, классы для занятий, а дальше полигон, поросший редким кустарником и, примыкающий к нему сосновый бор, чистый, как парк. А вообще, леса здесь ухожены и полны зверья.

Что в центре Европы, на обжитой веками земле Германии так много дичи, для новобранцев было неожиданным. Когда они пересекли границу, то первыми их встретили зайцы. Они паслись на осенних лугах и при виде поезда усаживались на задние лапки и с интересом смотрели на эшелон. А меж рощиц с достоинством трусили косули, появлялись на опушках и выводки диких свиней.

Сегодня Иван идёт на шестой пост, и у него первая смена. Впереди топает разводящий – сержант Русаков, командир танка: аккуратист, службист. Он хочет остаться на сверхсрочную службу, и поэтому с новой энергией взялся за исполнение своих обязанностей. Стал придирчив и занудист, даже голос изменился: сделался высоким и писклявым, но вологодский выговор не исчез.

Рядом с Русаковым шагает разводящий третьей роты, черный, похожий на цыгана парень. Сегодня Иван и Русаков меняют их, чернявый уведет своего часового, а Иван останется.

Пост Русаков принимает дотошно: окна, замки, двери, пожарный инвентарь и все остальное.

– А печать где? – спрашивает он, подойдя к двери одного из складов хозвзвода.