ЗЕННА ГЕНДЕРСОН

ЧТО-ТО БЛЕСТЯЩЕЕ

Пер. с англ. 3. Бобырь

Помните ли вы Депрессию? Эту черную тень, упавшую на Время? Это больное место в мировом сознании? Возможно, не помните. Возможно, это все равно что спрашивать, помните ли вы средние века. Но разве я знаю что-нибудь о ценах на яйца в средние века? А о ценах в эпоху Депрессии я знаю хорошо.

Если у вас есть четверть доллара - но сначала найдите эти четверть доллара - и пятеро голодных детей, вы можете разогреть им на ужин две жестянки супу и дать краюху черствого хлеба или две кварты молока и ту же краюху. Это сытно и (если вдуматься) питательно. Но если вы - одна из этой голодной пятерки, то вы в конце концов ощущаете внутри себя пустоту и зубы у вас начинают тосковать по чему-нибудь существенному.

Но вернемся к яйцам. Они были драгоценной пищей. Можно было неторопливо смаковать их или жадно проглотить - будь то яичница иди яйца всмятку. Вот одна из причин, почему я помню миссис Кливити. У нее яйца были на завтрак! И каждый день! Вот одна из причин, почему я помню миссис Кливити.

Я ничего не знала насчет яиц, когда она пришла к нам вечером. Ма только что вернулась домой после

c Перевод на русский язык, "Мир", 1978

12-часового рабочего дня: она ходила по домам убирать, и ей платили по 30 центов в час. Миссис Кливити жила с нами в одном дворе. Собственно говоря, так это место называлось из вежливости, ибо все мы просто пользовались одной душевой и двумя туалетами посреди двора.

Все мы, кроме, разумеется, обитателей Большого Дома. Там была собственная ванная, и радио, вопившее "Не ваше дело" и "Скажу ли я", и лампочки, в отличие от наших прикрытые абажурами. Но Дом не был частью двора; туда выходила только дверь черного хода, да и та была не такая, как прочие двери. Она была двойная - деревянная и сетчатая.

Наш флигель тоже отличался от других. У него был второй этаж. Одна комната, размером с наши обе, и там обитал Верхний Жилец. О его существовании можно было узнать преимущественно по отголоску шагов над головой и изредка - по пирожку для Дэнны.

Как бы то ни было, миссис Кливити пришла раньше, чем ма успела положить свою сумку с халатом и даже разгладить морщины усталости, избороздившие ее лицо за десять, если не больше, лет до срока. Мне миссис Кливити не очень нравилась. Она меня стесняла. Она была такая толстая, медлительная и такая близорукая, что всегда страшно щурилась. Она встала в дверях, похожая на груду кирпича, на которую наспех натянули платье, а сверху изобразили нечто вроде лица под спутанной куделью волос. Мы, дети, собрались в кучку поглазеть - все, кроме Дэнны, устало пыхтевшей мне в шею. Ходила ли она в детский садик или оставалась дома, день для четырехлетней малышки всегда был длинным и утомительным.

- Я пришла узнать, не сможет ли одна из ваших девочек ночевать у меня эту неделю.

Говор у миссис Кливити был такой же медлительный, как и походка.

- У вас? - Ма растирала руку там, где оставались глубокие следы от ручек сумки. - Войдите. Присядьте.

У нас было два стула, скамья и два ящика из-под яблок. Ящики царапали голые икры, но груда кирпича едва ли это почувствует.

- Нет, благодарю вас. - Наверно, она просто не умеет гнуться! - Мой муж уехал на несколько дней, и мне не хочется оставаться в доме одной по ночам.

- Конечно, - сказала ма. - Вы должны чувствовать себя очень одиноко.

Единственным одиночеством, доступным ей при заботах о пятерых детях и двух комнатах, оставалась напряженная скрытность ее тайных мыслей, когда она мыла, убирала и гладила в чужих домах.

- Конечно, одна из девочек с удовольствием составит вам компанию.

Ее прищуренные глаза быстро обежали нас, и Ланелл поспешила укрыться в безопасности среди платьев в отгороженном углу другой комнаты, а Кати мгновенно присела за комодом.

- Анне уже одиннадцать. - Мне, с Дэнной на руках, спрятаться было некуда. - Она совсем большая. Когда вы хотите, чтобы она пришла?

- Ну, к тому времени, как ложиться спать. - Миссис Кливити выглянула за дверь и кинула взгляд на темнеющее небо. - К девяти. Но сейчас темнеет рано...

Кажется, кирпич тоже умеет тревожиться.

- Как только мы поужинаем, она придет, - сказала ма, распоряжаясь моим временем так, словно для меня оно ничего не значило. - Правда, ей завтра утром надо в школу...

- Только когда темно, - сказала миссис Кливити. - Днем мне никто не нужен. Сколько я должна вам заплатить?

- Заплатить? - Ма замахала на нее рукой. - Анне все равно нужно спать. Ей безразлично где, лишь бы она спала. Стоит ли говорить об услугах между друзьями.

Мне хотелось крикнуть: "Какая услуга, какие друзья?!" Ма с миссис Кливити едва виделись. Я не могла даже по-настоящему вспомнить мистера Кливити - только то, что он был чопорным, сморщенным стариком. Сорвать меня с места и заставить ночевать в чужом доме, в чужой темноте, слушая чужое дыхание, чувствуя, как чужая теплота просачивается в тебя всю ночь, всю долгую ночь...

- Ма... - начала было я.

- Я накормлю ее утром, - сказала миссис Кливити, - и дам ей денег на завтрак, каждый раз, когда она придет ночевать.

Я сдалась без борьбы. Деньги на завтрак, каждый день целых десять центов! Ма не могла бы упустить такую благодать, такой дар небес, безошибочно спешащих помочь там, где гнет готов стать невыносимым.

- Спасибо, господи, - прошептала я, идя за консервным ключом, чтобы вскрыть жестянку с супом. Одну-две ночи я смогу выдержать.

Я чувствовала себя голой и беззащитной, когда стояла в своей тоненькой ситцевой пижаме, поставив одну босую ногу на другую, и ждала, пока миссис Кливити готовила постель.

- Сначала нужно проверить дом, - хрипло произнесла она. Мы не можем лечь, пока не проверим.

- Проверить дом? - Я забыла свою накрахмаленную робость ровно настолько, чтобы задать вопрвс: - А зачем?

Миссис Кливити взглянула на меня в тусклом свете спальни. У них было три комнаты на двоих! Неважно, что между спальней и кухней двери не было.

- Я не смогу уснуть, - сказала она, - если не посмотрю. Я должна.

Итак, мы начали осмотр. За занавеской, в шкафу, под столом. Миссис Кливити заглянула даже в переносную печку, стоявшую в кухне рядом с двухконфорочной плитой.

Когда мы вернулись в спальню, я снова отважилась заговорить:

- Но с тех пор как я пришла, все двери заперты. Что могло бы?..

- Воры, - нервно произнесла миссис Кливити после минутного молчания. - Преступники...

Она повернулась ко мне. Едва ли она видела меня с такого расстояния.

- Двери ничего не значат, - сказала она. - Это может случиться, когда меньше всего ожидаешь, так что лучше быть наготове.

- Я посмотрю, - смиренно ответила я.

Она была старше ма. Она была почти слепая. Она была из тех, о ком в Евангелии сказано: "Если сделаете для одного из них, то сделаете для меня".

- Нет, - возразила она. - Я должна сама. Иначе я не буду уверена.

Я ждала, пока миссис Кливити, кряхтя, опустилась на колени и неловко нагнулась, чтобы приподнять покрывало. Ее пальцы слегка задержались, потом быстро откинули покрывало. Она перевела дыхание - медленно и, как мне показалось, разочарованно.

Она раскрыла постель, и я забралась в серые, измятые простыни и, повернувшись к двери спиной, прижалась ухом к плоской, пахнущей табаком подушке. Я лежала в темноте неуютно и напряженно, чувствуя, как грузное тело миссис Кливити уминает постель рядом со мной. Наступила секунда тишины, потом я услышала ее почти беззвучные, на одном дыхании, слова: "Долго ли, о господи, долго ли еще?"

Я автоматически читала молитву, из которой па был изгнан: "Боже, благослови ма, и моего братца, и сестер", - и в то же время размышляла над тем, что могло казаться миссис Кливити столь нестерпимо долгим.