Техническое оснащение звонивших вызывало уважение хотя бы потому, что исказитель голоса был явно не нашего производства. Наш бы он точно определил. Какой же мог быть заказ?
Он прохрустел свежим номером газеты "Сегодня", которая, пожалуй, больше всех и обстоятельнее всех писала о произошедших, правда, не сегодня, а вчера, а то и позавчера убийствах, перестрелках, пожарах и ограблениях. Пробежал по диагонали полосу "Происшествия". Вроде ничего интересного.
Швырнул ее на столик. Газета упала рядом с фотографией, которую он уже две недели держал чуть ли не на самом видном месте. На снимке был Белый дом, на фасаде которого серым шаром лежал разрыв танкового снаряда. Нет, Иванов не находился в здании, когда его обстреливали с набережной и моста. Он сидел в молчаливой, как на похоронах, группе человек из двадцати в кабинете шефа и со стыдом и болью смотрел за тем, как смакует чужое горе холодная, как стекло, дама из "CNN". Наверное, он смалодушничал и не сдержался, а, может, наоборот, совершил смелый поступок, но он все-таки сказал, он выкрикнул все, что думал о тех, кто давал команду на танковый обстрел. Он назвал их трусами, потому что только трус может быть храбрым за чужой спиной.
Через сутки его уволили из Федеральной службы контрразведки. Без всякой пенсии. Впрочем, при его двенадцати годах выслуги она ему и не полагалась. Хорошо, хоть выходное пособие выплатили.
Неделю Иванов жил затворником. Но мир слишком настырен, чтобы от него отгородиться насовсем. И когда Петров, квадратный, громогласный и мрачный Петров, который тоже собирался уходить из органов, но уходить не из-за политики, на которую ему всегда было начхать, а из-за мизерной зарплаты, предложил ему напару создать частное сыскное бюро, он вяло согласился. Только потому, что не верил, что к ним хоть кто-то обратится за помощью. Но заказы, к изумлению Иванова, пошли. И серьезные, и глупые. Одни просили отыскать угнанную машину, другие же - последить за якобы изменяющей женой. Одних волновал украденный из квартиры "видак", других - пропавшая кошка.
Он брался за все подряд, чтобы быстрее забыть горечь от унижения, и с удивлением замечал, что поиск похищенного ему удается лучше, чем раньше гонка за наркобоссами. Может быть, потому, что угнанных машин в Москве было все-таки больше, чем наркобоссов.
Когда казалось, что жизнь налаживается, Петров вдруг заявил, что увольняться не собирается. Наверное, своей угрозой ухода он кого-то там, в органах, напугал, а, может, "подключил" новые рычаги, но, в итоге, ему предложили не первосортную, но все-таки денежную спецкомандировку на пару лет в Латинскую Америку. В их тандеме Иванов играл роль "негра", ищущего пропавшее, а Петров - "мозга". Именно он непонятно откуда приносил заказы. И когда он улетел на другую сторону "шарика", Иванов кожей ощутил, насколько хуже пойдут дела. Он, правда, сделал несколько зацепок в отделениях милиции и ГАИ, но толку от этого было мало. По Москве вовсю уже разворачивались огромные, отлично оснащенные сыскные агентства, и фирме, состоящей из одного человека было так же тяжело с ними состязаться, как в одиночку играть матч по футболу против полной команды из одиннадцати человек.
Он уже подумывал о том, чтобы бросить свое бесполезное занятие и уйти или в охранники, или, на крайний случай, в продавцы "воздуха" - как он называл оптовиков всех уровней. И вдруг - звонок.
Ноль девять ноль семь. А если на минуту опоздать? Мысль показалась забавной, но от этих "ноль семь" веяло такой суровостью, таким немецким педантизмом, что он сразу передумал опаздывать. Оделся потеплее, накинул коричневую кожаную куртку и, сунув под мышку зонт, вышел из квартиры.
За дверью соседей без остановки, словно ей за это заплатили, выла овчарка. Иванов ее не любил. Наверное, за то, что у нее были очень грустные и очень умные глаза, и когда изредка он встречался с ней взглядами, ему казалось, что собака что-то знает о нем и вот-вот это скажет.
В ноль девять ноль семь встречный прохожий задел его за локоть. Зонт выпал на асфальт. Он нагнулся за ним, но прохожий сделал это ловчее и внизу хриплым шепотом приказал: "Пойдете за мной. Дистанция - тридцать метров." Выпрямившись, с извинительной улыбкой на невзрачном лице инженера-неудачника пояснил:
- Простите. Все над диссертацией думаю, - и пошел в подземный переход.
Тоскливым взглядом влюбленного, к которому так и не пришла на свидание девушка, Иванов обвел площадь от здания "Известий" до кинотеатра "Россия", изучил за пару секунд "пятачок" перед памятником и, не найдя ни одного типично крутого лица, не без недоверия поплелся за "инженером".
Хорошо еще, что не стал больше времени тратить на осмотр окрестностей, а то ты точно потерял своего нового знакомого. Тот хоть и был ростом не выше среднего, но перебирал короткими ножками с быстротой хорошего бегуна. Из подземного перехода он сразу нырнул вниз, на Большую Бронную, мимо почти мавзолейной очереди в "Макдональдс". Иванов с трудом удерживал означенные тридцать метров, хотя вряд ли дистанция между ними действительно соответствовала столь точной цифре.
Попетляв по переулкам, "инженер" вышел к Патриаршим прудам и резко сбавил ход. Иванов подумал, что заказчик ждет где-нибудь на одной из скамеек, стоящих вдоль прудов, но "инженеру", кажется, не хотелось повторять булгаковский сюжет. Он по подземке перешел Садовое и двинулся к Тишинке. Это уже начинало надоедать. К тому же на сером асфальте редкими черными точками стал обозначать себя дождь и, продлись этот бестолковый марафон еще на десяток минут, он бы психанул и пошел к ближайшему павильону метро, а не за узкой, в дешевой серой курточке с глупыми синими полосочками, спиной "инженера". Но на Большой Грузинской он вдруг услышал просящее: "Вы не местный?"
Оглянулся на блекло-желтый "Москвич-ИЖ" с транспортно-грузовым кузовом. Такие уродливые конструкции почему-то в народе звали то "пирожками", то "каблучками".
- Я спешу, - лишил он парня, сидящего в машине за рулем, возможности спросить хоть что-то.
- Ноль девять ноль семь, - громко сказал он ему в спину.
Иванов обернулся и все понял.
Он быстро сел на место пассажира, и симпатичный, улыбчивый парень, похожий на артиста, которые в кино играют роли любовников и мошенников, пояснил:
- Все чисто. "Хвоста" нет, - и тронул машину от бордюра.
Вдоль лба парня, параллельно бровям, краснела странная полоса. Таким ровным может быть след от фуражки, но он сходит через полчаса после того, как фуражку снимешь. А эта красная полоса с синими прожилками не меняла цвета.
- Далеко? - спросил Иванов, неприятно ощутив, как вспотела от бесконечной ходьбы спина, и как ноют ноги. По одной лишь машине парня он понимал, что заказ явно не от него и к обладателю металлического голоса еще ехать и ехать.
- Не очень, - развеял его плохие предчувствия "артист" и вяло покатил по Большой Грузинской в сторону Пресни...
На одной из бесчисленных Магистральных улиц он припарковал машину, посидел с видом волшебника, знающего таинственное заклинание, но не очень готового его сказать, и все-таки проскороговорил:
- Квартира двадцать один, шестой этаж, код ноль семьдесят пять.
Нагнув голову, Иванов посмотрел через лобовое стекло, по которому брызгал серый, нудный дождь. Справа тянулись гаражи, слева стояли два новеньких, кажется, пахнущих даже сквозь металл машин, шпатлевкой и мыловаром, семнадцатиэтажных дома. И оттого, что "артист" не назвал номер дома, Иванов понял, что это - два корпуса одного и того же номера, а, значит, номера квартир в одном из них продолжают нумерацию того, которому досталась табличка "корпус 1"...
Подъезд был пуст и тих, как будто дом еще не заселяли. Лифтом поднялся на шестой этаж, послушал тишину и уже хотел было звонить, как вдруг остановил руку над кнопкой.
- Фамилия? - с подчеркнутой грубостью спросили сзади.
- Иванов, - ответил он, не оборачиваясь и не опуская руки.
- Здесь, - явно в радиотелефон доложил обладатель грубого голоса и тут же потребовал от Иванова: - Руки вверх, прижать к двери, ноги шире плеч, наклон тела вперед.
