— Это я.

Генри. Его только сейчас не хватало.

Генри похудел. Щеки ввалились еще сильнее, вид затравленный. Он выглядел по крайней мере лет на десять старше Уилли, а не на три, как на самом деле. Никто не счел бы их братьями. Даже в детстве они не были похожи. Лицо Генри, худое и удлиненное, было ближе к материнскому, а Уилли своими округлыми чертами напоминал этого солдата. Ну, того, который так и не вернулся домой.

Генри стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу. Из порванных кроссовок выглядывали пальцы, потому что он был без носков, хотя на улице сегодня было сыро и холодно. День скорее мартовский, чем майский.

— Садись. — Уилли кивнул на стул.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

— Кофе?

— А покрепче?

— Несколько банок пива и немного бурбона. Вот, пожалуй, и все.

— Бурбон подошел бы.

Уилли поставил на конфорку кастрюльку с водой, достал из кухонного шкафа полбутылки бурбона, которую кто-то оставил в его мастерской больше года назад. Подал брату, наблюдая, как он наливает себе рюмку, затем осушает.

— Не можешь подождать, пока сварится кофе?

Генри поднял глаза, хмурые, как обычно. Уилли другим его и не помнил. С тех пор как брат пристрастился к наркотикам, он был неизменно раздражен и готов ссориться с каждым, кто ему возражал. С матерью, с Уилли, с сестрой.

— А в чем дело?

Уилли вздохнул. Ссориться не хотелось.

— Ничего, Генри. Все в порядке.

Генри повертел в руках блюдце с пакетиками сахара, разорвал несколько и отправил в рот. Уилли знал, что это признак тоски героинового наркомана.

— Честно говоря, я рад тебя видеть, братишка. — Генри задержал беспокойный взгляд на лице Уилли. — Последние пару недель мне что-то не везло. — Он налил себе еще бурбона. — Понимаешь, судьба ко мне не так милостива, как к тебе.

Уилли поводил ладонью по лбу, чтобы унять начавшуюся головную боль. В мастерской на полную громкость работал музыкальный центр. Уилли переживал, что не выключил его перед тем, как впустить Генри. Теперь ему не хотелось оставлять брата одного на кухне, поэтому приходилось сидеть и слушать «Отъявленного негодяя», который выдавал что-то насчет «готовности умереть».

— У тебя славные часы, парень. — Генри схватил запястье Уилли. — Сколько ты за них отвалил?

— Это подарок.

— Да что ты? А мне вот таких подарков никто никогда не дарил. Девушка, я угадал? И наверняка какая-то особенная… белая симпампушечка. А? Так сколько стоит эта штука?

— Понятия не имею. Я же сказал, это подарок.

Уилли покривил душой. Эти часы в платиновом корпусе Кейт подарила ему на день рождения, и он прекрасно знал, сколько они стоят, потому что видел похожие в магазине. Цена его шокировала, но одновременно и обрадовала.

Генри кивнул в сторону мастерской.

— Ты неплохо здесь устроился. — Он ткнул большим пальцем в новую картину на подрамнике, с Лэнгстоном Хьюзом. — И тебе удается продавать это дерьмо?

— Да, — сквозь зубы пробурчал Уилли.

— За сколько?

— По-разному, — ответил он, уже не скрывая раздражения. — Пока мы с галерейщиком делим все пополам.

— Вот оно как. Значит, он наваривает на этом не меньше тебя. — Генри налил в пустую чашку из-под кофе еще бурбона. — И все же на сколько тянет твоя половина?

— Не твое дело.

Несколько секунд Генри пристально рассматривал Уилли темными холодными глазами.

— Я тоже мог бы стать таким же гребаным художником. Ты хотя бы это знаешь?

Это была старая грустная — песня о том, что он «тоже мог бы стать».

Уилли нехотя кивнул.

— У меня был талант, братишка, — продолжил Генри. — Большой талант.

— Да, Генри, я это знаю. — Уилли вздохнул. — У тебя был большой талант.

— Вот именно, настоящий. — Генри осушил чашку. — Да я бы такое дерьмо мог делать с завязанными глазами.

«Отъявленный негодяй» продолжал неистовствовать. Эта чертова вещь «Готов умереть» повторялась уже в который раз.

— Тебе всегда фартило, братишка.

Уилли встал. Ему надоело ждать, когда Генри попросит деньги. Он ведь никогда не приходил просто так.

— У меня сейчас здесь много нет, — сказал он, желая поскорее покончить с визитом. — Я в этом месяце почти все отдал маме.

— Да, я знаю. — Недовольство на лице Генри сменилось грустью. — Но я пришел не за этим.

— Нет? А зачем?

Генри долго смотрел на свои руки, сдирая какую-то болячку.

— Ты считаешь, я прихожу только за деньгами?

— Тогда скажи мне, Генри, почему ты пришел?

Брат начал снова наливать бурбон. Рука дрогнула, и жидкость пролилась на стойку.

— Ты ведь знаешь, что она мне нравилась. Знаешь?

— Ты имеешь в виду… Элену?

Генри кивнул и вылил в чашку остатки бурбона.

Господи, неужели Генри влюблен в Элену? Конечно, он знал ее с детства… но чтобы какие-то чувства?.. Он дурачится?

Уилли внимательно посмотрел на брата. Исхудалый, с воспаленными глазами. Кожа, прежде кофейного цвета, теперь, как и у всех наркоманов, стала серой. Но сейчас вид у него был какой-то побитый. Никакой бравады. Сердце Уилли смягчилось.

— Да, я это знаю. Но ты ей тоже нравишься, Генри. — Говорить об Элене в прошедшем времени было невыносимо. — Ты знаешь, что произошло?

— Она мне так нравилась, братишка, и я…

— Ты уже это сказал, Генри. — Уилли начал терять терпение. — Я спросил тебя, знаешь ли ты, что случилось с Эленой. Дело в том, что она… умерла.

— Да. — Генри передернулся. — Я это знаю.

— Откуда? Откуда ты знаешь?

— Прочитал в газете, — ответил он.

Уилли вздохнул.

— Так что ты хотел о ней сказать? Об Элене?

Но Генри, казалось, ушел в себя. Сидел с остекленевшими глазами, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.

— Так в чем дело, Генри?

— У тебя есть еще бурбон? — Он уставился в пустую кофейную чашку.

— Нет. — Уилли выхватил из трясущихся рук брата пустую бутылку и с силой швырнул в металлическую мусорную урну. Звук бьющегося стекла напомнил аккорды атональной музыки.

Неожиданно Генри подался вперед и схватил Уилли за плечи. На его лбу запульсировали вены.

— Успокойся, Генри.

— Успокоиться? — Глаза брата сверкали злостью. — Значит, ты предлагаешь мне успокоиться?

Уилли с трудом освободился от его захвата.

— Боже мой, Генри. Что с тобой?

Генри смотрел на него несколько секунд, затем обмяк.

— Извини. — Он мотнул головой, как будто стряхивая с себя злость. — Это я так… просто… — В его глазах стояли слезы, — Я тебя понимаю. Это ведь и для меня большая потеря. Мы были с ней очень дружны.

Генри отмахнулся и, шаркая, начал двигаться к двери.

— Подожди. — Уилли исчез в спальне и возвратился с бумажником. — Вот тут у меня есть тридцать шесть долларов. Бери. — Он сунул деньги в руки брата.

— Я тут работал… посыльным. Но… меня уволили. Ничего, братишка, я скоро подышу себе еще какую-нибудь работу. Хотя бы и посыльного. И отдам тебе долг.

— Конечно, отдашь.

— Мне хочется, чтобы ты знал, Уилли. Я ничего плохого не сделал.

— А кто сказал, что ты что-то сделал?

— Но… они могут…

Уилли посмотрел в глаза брату. Зрачки расширены, белки покрасневшие.

— О чем ты говоришь?

Брат тяжело сглотнул.

— Так, ничего. — У него снова начали трястись руки.

— Черт возьми, Генри. Что случилось?

Но Генри теперь уже трясся всем телом и говорить не мог. Уилли привлек брата к себе и обнимал его до тех пор, пока не стихла дрожь.

— Ладно… — проговорил наконец Генри, отстраняясь, — со мной все… в порядке.

— Подожди минутку. — Уилли порылся в гардеробе и достал шерстяные носки. — Надень. Сегодня очень сыро.

Генри сбросил обувь, осторожно натянул носки, как будто мягкая шерсть раздражала кожу. Уилли в ужасе смотрел на ноги брата, опухшие, в болячках. Слезы начали жечь глаза.

— У тебя нет никакой куртки или плаща?

— Потерял, — ответил Генри, глядя в сторону.