Опыт смерти – очень полезный опыт. В процессе смерти человек сразу догадывается, что должен умереть вовсе не так, а абсолютно иначе. На Индейском Холме умирала девушка одинокая, беспросветная, и не особо нужная окружающему миру. Но сейчас совершенно же иное дело! Сейчас девушка повзрослела, у нее уйма обязательств, масса друзей и знакомых (и даже родственников), которые всерьез огорчатся столь безвременному уходу пусть далеко несовершенного, но хорошего человечка. (О Фло в данном контексте даже вспоминать нельзя!)

— Ладно бы ночью зарубили, – прошептала Катрин каютному потолку. – Все ж как-то благородно: подлунный бой на широком приречье. А то вдруг пыль…

— Мадам? – на соседнем диванчике подняла голову переводчица.

— Чушь, говорю, снится.

— «Чушь»? Кто то есть?

— Никто. Сниться заунывная ерунда, настроение портит, тоску нагоняет.

— Мне тоже, – помолчав, призналась Анис. – Страх как ил.

Нильский ил: сложная густая гамма от жирного желтовато-красного до буро-зеленого. В принципе ничего страшного, полезная вещь, местные феллахи ил вместо мыла используют. Но если представить что с головой засасывает в вязкую бездонную гущу… Ничуть не лучше любой серости.

— Нужно на ближайшей пристани редиса купить. Или еще чего полезного и оздоравливающего, – пробормотала Катрин. – А что там вояки подстреленные? Живы?

— Вполне! Благодарят Мадам-с-Гор. Ваш лекарь делал странный кровопусканий наоборот. Очень действенно.

— Да, уколы – чудесная штука.

— Вы его бить? Лекаря?

— Я? Зачем же? Он сам рвался: дайте полечить, омыть-помыть-кровь закачать, уши прилатать, пули выковырять, зубы вставить! Страшно любит свою работу.

Анис хихикнула:

— Мадам не только через спальню убеждать уметь.

Катрин подумала, что «через спальню» как раз вообще не получается, а ведь как бы процесс упростился. Не дано. Ну и ладно. Сны нужно гнать, поскольку не вернуться домой – немыслимо. А дома отоспимся.

Под утро серость приснилась вновь, но как-то нерешительно. Вроде бы Катрин даже с ней, с серостью, разговаривала и в чем-то убеждала. Видимо, в гости понаведалась общительная шизофреническая разновидность смерти.

Хлопали паруса – большой передний  назывался «кумаш», кормовой – «трикэта» – дахабья вновь ловила изменчивый ветер. Не такой уж изменчивый этот речной ветер, но в сочетании с изгибами русла доставляет уйму хлопот и матросы практически непрерывно работают с реями. На мелководье шкот постоянно в руках самого опытного речника, и как только барка садится на мель, шкот отпускается, звучит многословная арабская «полундра», матросы раздеваются и сигают в воду. С призывами к Всевышнему и жалобными стенаниями, но весьма живо «Легкая Шеп» оказывается выпихнутой обратно на фарватер. И вновь берегами тянутся обработанные и брошенные поля, леса финиковых пальм, то показываются желтые равнины обеих пустынь, то вновь загораживают мир голые горные склоны и отвесные обрывы, проплывают деревушки и городки, напоминают о тщете времен развалины вымерших селений и руины древних храмов. Стонет в досаде, не отрываясь от подзорной трубы, алчная профессор.

Маячили впереди белые паруса флотилии, силилась их догнать «Шеп», никто не стрелял с берегов, беспрепятственно маршировала сухопутная часть корпуса. Сгинул Мурад-бей, растворились в пустыне мамлюки, никто не мешал французам входить в Африку подобно граненому галльскому стилету, пронзающему мешок верблюжьей шерсти. (Как там правнук бедуинов? Небось заскучал без зрелищ?) Катрин хотелось и не хотелось спать, она вяло слушала болтовню раненых и назидательные краткие пояснения переводчицы о местных нравах и обычаях. Ох, как строга и правильна красивая девчонка, если пришлось под никабом навечно спрятаться-укрыться.

На штабной «Неаполь» сосланная архе-зэка пересела на пристани маленького городка с чисто рейнским дамским именем-названием – Минни. Гавань наполнили суда экспедиции – приказ был «скорейше двигаться к Луксору», капитаны и команды спешили пополнить запасы, остальные военнослужащие – размять ноги и пополниться впечатлениями. Войной здесь и не пахло: пристани тесного порта мгновенно наводнили торговцы съестным и всякой всячиной, вездесущие истошные выпрашиватели «бакшиша» чуть ли не штурмовали боевые барки. Катрин по дороге на флагман прикупила полмешка яблок. Стильный «Латино» начал ныть про дискредитацию высокого звания участника ученой экспедиции, Катрин напомнила, что она по статусу служанка и с хилым багажом выглядит неубедительно. Поскольку заставлять архе-зэка вновь обряжаться в форменную абаю у научного руководства язык не повернулся, Катрин осталась в боевых шальварах и шикарной безрукавке, а арсенал за поясом выглядел несколько вызывающе. Версию насчет служанки пора было признать идейно устаревшей. Но выдумывать что-то новое было лень – и так сойдет. Лицо закрыто – значит, угнетенная женщина Востока, а уж арабского или монтенегрийского, не будем уточнять. Все равно все разумные люди справедливо за шпионку принимают. Протолкались сквозь скопление зевак и мальчишек, требующих у экипажа «Неаполя» кинуть монетку или хотя бы стрельнуть из пушки.

— О! Э… – начал часовой у сходен.

— Это наша прислуга, она приберет каюту гражданки Монтозан, и… – замялся научный помощник уже хорошо знакомый  экипажу «Неаполя».

— Именно. Я специалистка по конюшням и уходу за лошадьми, – подтвердила Катрин. – Солдат, ты за шпионами и поджигателями следи, а с моим жилетом и сорочкой все нормально.

— Мадам! Даже и не думал ничего такого! – запротестовал воин.

— Вот это напрасно и даже обидно. Думать можно. Но незаметно. Ибо войну никто не отменял, – Катрин положила на фальшборт три яблока. – Сменишься с поста, сгрызи. Вкусные, я пробовала. И поясни товарищам по оружию, что научная прислуга – особа простая, но дающая исключительно яблоки.

— Все понял! – часовой молодцевато подтянулся. – Поясню!

…— Как это грубо и прямолинейно, – прошептал шокированный «Латино».

— Что ж мне, реверансы разводить, что ли? – поинтересовалась Катрин, озирая палубу. – Я открыта общению, но сама выбираю, к какому роду общения открыта. Ты сам попробуй, вдруг понравится. Это же не нудная Франция будущего. Нормальные люди, простые разговоры. До письменных взаимообязывающих договоров на флирт еще не додумались.

«Неаполь» на шпионку произвел приятное впечатление. Сразу видно, что флагман: просторно и аж четыре пушки. Правда в реальности «центрального» вектора пушки не особо помогли и флагман флотилии погиб в героическом неравном бою. Будем надеяться, здесь все будет иначе, благо и имя у корабля иное. В любом случае то сражение случилось гораздо позже текущего исторического момента.

Каюта носила следы спешного переоборудования накануне отплытия и последующего хаотичного бытия крайне бесхозяйственной архе-профессорши. Ну и Дикси тут явно отметилась. Впрочем, жить вполне можно. Гораздо важнее, чтоб и спать было можно. Катрин заперла дверь, с удовольствием вспомнила, как удачно «забылась» на «Шеп» окаянная собаченция, и бухнулась на постель. Покрывало снимать не стала – от белья пахло кочевой жизнью, пролитым вином, парфюмерией (вроде бы мужской?), табаком и иными дорожно-археологическими ароматами.

Сон с пыльной пустотой присутствовал, но как-то вполнакала. Потом приснилась почему-то жареная картошка со шкварками, потом, что отплыли и качает (это не приснилось), потом вдруг голодно скулящая Дикси. Во сне Катрин принялась размышлять, как могут приманить снящиеся шкварки снящуюся редкопородную дуру, которая нормального свиного сала в жизни и не пробовала, но тут обнаружилось, что Дикси вовсе не снится, а сидит на подушке и ноет, попихивая лапкой «инструктора по походному конно-собачьему животноводству».