Когда пришел эшелон из житомирского лазарета в Славуту, немцы пустили слух, что привезли штрафников. Такая "реклама" привлекла к нам внимание многих. Особенно же заинтересовался житомирскими делами пленный, молодой врач Лопухин.

О человеке этом можно и нужно сказать много хорошего. Роман Лопухин - одна из самых светлых личностей, виденных мною за долгую жизнь. Сколько людей обязаны ему, его стойкости и отваге своим здоровьем, жизнью и даже больше чем жизнью - освобождением!

Уже на свободе я узнал его нехитрую биографию.

Вот она. Роман Александрович Лопухин родился в 1916 году в Донбассе в небольшом городе Чугуголь.. Он русский, отец его работал врачом на руднике, мать учительствовала. В годы гражданской войны отец Романа лечил тифозных больных, сам заразился и умер. Мать переехала с маленьким Ромой в Краснодар, где поступила преподавательницей английского языка в пединститут. Рома кончил в Краснодаре среднюю школу и, избрав специальность отца, поступил в медицинский институт. Став в 1940 году врачом, Роман ушел в Красную Армию.

С первых же дней войны молодой врач вместе с полком попал на фронт и лично участвовал во многих боях.

Осенью 1941 года на Украине под Борисполем во время боя Poмaн Лопухин был вместе с ранеными взят в плен. Немцы направили его в Шепетовку, а позднее в Славуту, где он как мог и лечил пленных, А как выяснилось позднее, этот хрупкий, с очень чувствительной душою молодой человек смог многое...

Услышал я о нем впервые при следующих обстоятельствах.

Однажды мне посчастливилось необыкновенно: я достал книгу. Была она растрепана, зачитана до дыр, без обложки, но судя по тому, что ее передавали из рук в руки, от одного "поколения" заключенных к другому и не жгли на цигарки, книга считалась ценной. Повествовалось в ней о каких-то древних рыцарских делах и походах. Я только начал "входить в курс". Утренний обход лазарета немцами был закончен, и можно было рискнуть почитать без опаски.

Надо сказать, что гитлеровцы очень подозрительно и настороженно относились к пленным, которых заставали за чтением. Читаешь - значит, о чем-то еще думаешь. А думать пленному не полагалось.

Найдя по мере возможности укромный уголок, я расположился с книгой во дворе. Ко мне подошел мужчина средних лет с небольшими рыжеватыми усами и улегся рядом, довольно бесцеремонно пяля свои голубые глаза в мою книгу.

Я понял, что уединиться не удалось. Спросил подошедшего, почему он хромает;

- Результат войны? Он охотно ответил:

- Был тяжело ранен в ногу. Теперь вот рана зажила, а хромота осталась.

Я посоветовал пленному поговорить с "медициной", может быть, как-нибудь помогут вылечиться.

- А то как же к жене вернетесь с таким дефектом? При воспоминании о доме у него сразу лицо засветилось и глаза засияли. Он сказал:

- Лишь бы живым вернуться, а жена примет. Не важно, что хромой, она у меня не трепушка.

Мы как-тo очень легко, доверительно разговорились. О медицинских работниках нашего блока он отзывался подчеркнуто уважительно. Выяснилось, что и сам он фельдшер.

Я сказал:

- А я думал, что вражеская пуля: нашу медицину обходит.

Он ответил тоже шуткой:

- Пуля-то, может, и обходит. Меня осколком мины ранило. Наши отступали. Вот я на поле и остался.

Возникла пауза, но я уже чувствовал, что разговор на этом не кончится.

Фельдшер поинтересовался, что я читаю. Я показал ему свою книгу без начала и сказал: - Хорошая книга. Героики много. Он сказал как бы между прочим:

- В романах-то все хорошо, в жизни часто не так получается. Но и в жизни Романы есть хорошие.

Последнее существительное во фразе он так подчеркнул, что я, конечно, спросил его, о каком Романе идет речь.

Фельдшер рассказал мне о старшем враче второго блока Романе Александровиче.

Так познакомился я в этот день с двумя чудесными людьми, настоящими патриотами, с одним - воочию, а о другим пока заочно.

Дня через два фельдшер снова нашел меня во дворе и передал мне потихоньку пайку черного хлеба. Я отказался взять хлеб на том якобы основании, что боюсь располнеть, трудно будет передвигаться.

- А куда вы, собственно, собираетесь двигаться?

- Да мало ли куда можно двигаться летом? Вокруг лагеря лес...

Больше они меня не испытывали. В следующую нашу встречу фельдшер рассказал мне о подкопе во втором блоке.

Понятное дело, что после этого сообщения меня ни днем ни ночью не покидала мысль о работе пленных под землей, a также и опасения, как бы не повторилась житомирская история. Одно время я даже начал подумывать о переводе во второй блок, но потом установилась крепкая, деловая связь с Романом Лопухиным и надобность в переводе отпала.

История подкопа во втором блоке была такова.

Еще до прибытия наших "житомирцев" Роман Лопухин начал сколачивать вокруг себя хороших, надежных людей. Во втором блоке, где он был старшим врачом, размещалось более полутора тысяч пленных с желудочно-кишечными заболеваниями. Многие из них были к тому же ранены, раны при голодной диете, естественно, долго не заживали. Во второчи блок попала и часть "штрафников" из Житомира, привезших слух о подкопе, который крайне заинтересовал Романа Лопухина.

Так зародилась идея сооружения подкопа и во втором блоке.

Можно только удивляться изобретательности, четкости организации и тому размаху, который приняла работа по подготовке к побегу в условиях голода, слежки и угрозы пыток и виселицы.

В мае была произведена рекогносцировка всего подземного хозяйства и решены некоторые организационные вопросы. В июне приступили к сооружению подкопа. Душой и главным руководителем подземного "микрометро" стал Роман Лопухин, который очень умело использовал некоторую свою власть, с одной стороны, а с другой - отличное знание людей. Вот когда пригодилась заранее и тщательно отобранная им группа!

Лопухин специально интересовался причинами провала плана массового ухода пленных в лес в Житомире.

Из рассказов пленных "житомирцев" было известно, что провал произошел, когда все уже было готово, причина - слабая конспирация. Поэтому в Славуте с первых же дней вопросам секретности работ было уделено большое внимание.

Надо было прорыть из блока через весь двор метров 70 да еще метров 20 за проволоку. Предстояло вынуть и скрыть под землей же тонны грунта. Для этого были приспособлены бездействующие канализационные трубы первого и второго блоков и ответвления трубы, идущей на общую кухню. Для транспортировки земли были сделаны салазки из досок. Лямки для салазок плели из рубцов одежды мертвецов. Когда подземный тоннель увеличился, потребовалась вентиляция. В значительной части она была осуществлена. А в последнее время был даже проведен из кухни свет. Конечно, все было сделано, как говорят, на живую нитку и часто подводило. Но ведь надо помнить, что такие "грандиозные" работы проводились скрыто от немцев и полиции, хотя и, в полном смысле слова, под носом у них. К работам были привлечены более двадцати человек. Точное количество участников знал только врач Лопухин, остальным были известны лишь несколько человек, с которыми они непосредственно связывались по работе. По документам врача Лопухина, которые позднее стали известны, активное участие в подкопе принимали: Стасюк П. А., Кузенко П. А., Чистяков А,, Мериков Н. А., Федоров Г. К., Остапенко Г. П., Аликов Г. И., Иванов О. Л., Бухляев Г. П. и другие. По словам работавшего на сиг-нально-контрольном пункте Липскарева Н. И., в подземных работах принимали также участие Щеглов, Шишкин В. А., Чигрин, Лукаш, Кротков и Панков.

В сооружении подкопа участвовали пленные самых разных национальностей, возрастов, воинских званий и специальностей, партийные и беспартийные большевики.

Липскарев Николай Иванович был член партии, в армии занимал должность начштаба полка, в мае

1942 года он был ранен и попал в плен.

Другие товарищи попали в плен в разное время и в разных пунктах, кто в Севастополе летом 1942 года, а кто уже в Харьковской операции.