Мигеля и его покровителя, перехвативших церковного курьера, по
ложному следу, ищут их совсем в другом месте и недоумевают, куда
они пропали… Он ничего этого не знал, и, наверное, к лучшему.
Он не ведал, сколько прошло времени, сам был уже несколько раз
ранен – по счастью, легко – но он не обращал внимания ни на боль, ни на кровь и подступающую слабость. Он трижды пытался пере-кричать гвалт драки и велеть Элеоноре бежать, но не мог: голос его
тонул в лязге металла и грохоте пистолетных выстрелов. Он просто
сражался – яростно, отчаянно, как будто это был последний в его
жизни бой, и он собирался продать свою жизнь как можно дороже.
Все закончилось внезапно и трагично, как бывает только в
романах, потому что в кино герой всегда побеждает противника, каким бы сильным и страшным тот не был. Но… это был даже не
совсем роман и, к сожалению, не игра. В какой-то момент громыхнул выстрел. И прозвучал он не в шуме, а в неожиданно нависшей
18
Второй шанс для героя
тишине, после чего Генри вдруг понял, что остался один и находится внутри кольца из шестерых человек, чьи клинки нацелены в
него. А потом ледяной голос произнес среди безмолвия:
– Опустите оружие, дон. Или ваша королева умрет.
Генри позволил себе оглядеться, пользуясь моментом, что его
никто не атакует. Полдюжины бойцов окружала его, еще четверо
с заряженными мушкетами держали под прицелом поляну. Чуть в
стороне он заметил командира отряда, с которым схлестнулась Элеонора, он стоял, сжимая левой рукой распоротое плечо. Поодаль
двое держали его спутницу, а третий с нахальной улыбочкой прижал нож к ее шее.
– Ну, поживее, граф! – с вызовом бросил командир, и его голос показался Генри знакомым, но он отчего-то не мог припомнить, кому именно этот голос принадлежал. – Не валяйте дурака. Или последнее, что вы увидите, будет ее кровь, которой вы умоетесь. Мне, честно говоря, плевать: я свои деньги уже получил. Но, поверьте, будет лучше для нас всех, если вы сдадитесь.
Повисла пауза. Генри и командир наемников сверлили друг
друга презрительными взглядами, потом молодой человек взглянул в глаза своей попутчице, и их выражение ему не понравилось.
В темных зрачках молодой женщины плескались отчаянная решимость и вызов, и, неровен час, она могла выкинуть что-нибудь такое, о чём потом пожалеет. Генри молчал и не двигался.
– Считаю до двух, – в тоне командира появились нотки раздражения. – Раз уже было…
– Хорошо, – с ненавистью выдавил Генри, медленно опуская
клинок. Еще неизвестно, на что был способен этот подонок без намека на честь и благородство: он мог блефовать, а мог действительно перерезать пленнице горло.
Окружающие бойцы плотнее сомкнули кольцо.
– Вот и славненько, – ухмыльнулся наемник. Генри пожалел
в тот момент, что лицо нападавшего скрывала маска – уж он нашел
бы этого негодяя потом, на узкой дорожке темной ночью, а дальше
оставил бы его искромсанный труп догнивать в какой-нибудь канаве! Нападать такой толпой на двоих… фи! – Теперь – оружие на
землю. Живо!
19
Юлия Каштанова
Генри еще раз взглянул на спутницу, в глазах ее он прочел
отчаянную просьбу не поддаваться угрозам, но пальцы как-то сами
собой разжались. Клинок, глухо звякнув, ударился о землю. Как человек порядочный, не мог позволить какому-то мерзавцу убить без-оружного, тем более, близкого ему человека.
– Я знал, что вы человек сознательный, – удовлетворенно
произнес командир и рявкнул солдатам. – Связать его. Оружие забрать… – он бросил плотоядный взгляд на Элеонору и с ухмылкой
добавил: – Ценности тоже.
– Послушай ты, – не выдержал Генри, – я не знаю, какое у
тебя ко мне дело, потому что я не знаю, кто ты. Забирай, что хочешь, хоть подавись нашими деньгами и драгоценностями. Но отпусти Элеонору! Ты обещал ее не убивать…
– А я и не собираюсь, – осклабился тот. – Мне заплатили за нее
живую и невредимую. И за ее спутников тоже, иначе я бы пристре-лил вас обоих, как только вы пересекли границу леса. По коням, ребята, – крикнул он своим. – Королеву – в повозку, а этого привя-жите к седлу. Если будет рыпаться – угомоните. Только не совсем.
Генри молчал. Молчал, когда ему заломили за спину руки и
стянули запястья так, что он едва мог шевелить пальцами, молчал, когда били – просто так, из желания поизмываться над поверженным противником, которого смогли взять только подлостью, но не
смогли силой… Лишь проходя мимо Элеоноры, чувствуя на себе ее
взгляд, он на мгновение остановился и тихо произнес:
– Прости меня, Эл.
– Это ничего. Ты всё сделал правильно, – прошептала она, и от слов ее на душе у Генри стало еще хуже. Так мерзко, как не
было уже давно, с глубокого детства, когда он частенько становился
жертвой несправедливости, как все честные дети… Впрочем, нет.
Тогда была обида, а здесь… чувство сложно было именовать одним
словом. Он как будто нарушил обещание, предал доверие и совершил фатальную ошибку, а его за это вовсе не винят.
– Шевелись! – тычок в спину заставил Генри двинуться с места. Раны давали о себе знать, и если дух его был крепок, то вот тело
совершенно не горело желанием страдать дальше.
Его усадили на лошадь и привязали к седлу (то ли чтобы не
рухнул, то ли чтобы не сбежал), но всё равно конвоировали вчетве-20
Второй шанс для героя
ром, под дулами двух пистолетов. Боялись! В глубине души Генри
ощущал слабое тепло удовлетворения. Элеонору он не видел: ее
запихнули в повозку и в сопровождении полутора дюжин охраны
куда-то увезли. Куда точно – он не знал, потому что спустя четверть
часа, как он не старался держаться, сознание начало «раздваивать-ся», в ушах нарастал шум, в глазах поплыли цветные пятна. Несколько раз он проваливался в беспамятство, и его приводили в
чувство то ледяной водой, то пинками и тычками. Но так или иначе
чувство направления он утратил. Ехали они следом за похитителя-ми Элеоноры или нет, он тоже не знал, а думать о побеге и спасении
подруги – был слишком слаб. В конце концов силы оставили его
окончательно, и он провалился в состояние полусна-полубреда, в
коем пребывал довольно длительное время.
В себя он пришел в каком-то сарае. Возле него по-прежнему
бдительно дежурила охрана и суетился какой-то человек, пожилой, с лысиной, в монашеской рясе – судя по всему, врач. Его пленители
отчего-то не желали его смерти… правда, к чему его готовили, ему
было неведомо. Опять же, он был слишком слаб, чтоб думать.
– Падре… – прошептал он, заметив, что охрана не прислушивается к ним. Голос его был слаб и тих, потому разве что священник
и мог его услышать: – Где я, падре?
– В Лохе, сын мой, – мягко произнес священник. – Но полно, не разговаривай, тебе это сейчас вредно.
Молодой человек, быть может, и рад был бы помолчать, но
слишком много вопросов занимало его. Говорить было тяжело, дыхания на целую фразу не хватало, но стремление узнать было сильнее и боли, и усталости.
– Падре, скажите… а здесь не проезжала… молодая девушка?
Очень красивая… и грустная… В сопровождении наемников…
– Здесь – не видел, сын мой, – так же шепотом отвечал священник, – но слышал о такой… если, конечно, слухи не лукавят…
– Где она, падре? – хрипло воскликнул Генри, так что его охранники начали оборачиваться. – Куда ее повезли?
– Делай свое дело, брат, – рявкнул один из них, недвусмысленно поигрывая пистолетом, – тебя позвали лечить, а не болтать с
пленником.
21
Юлия Каштанова
Монах закивал, потом бросил на «пациента» ободряющий
взгляд и произнес едва слышно:
– В Хеменес, мальчик.
Генри улыбнулся: хоть одна приятная новость – какое-ника-кое, а успокоение. Через Хеменес вела только одна дорога, и одним
