– Я люблю тебя… – она снова коснулась рукой его лица.

– Я тоже тебя люблю, но ты же сама понимаешь, отношения на расстоянии невозможны.

– Как у тебя дела в театре?

– Превосходно. Заканчиваем финальный прогон спектакля и скоро поедем на гастроли в Японию. А как у тебя дела?

Стефания пожала плечами.

– Как обычно. Живу двойной жизнью. Иногда настолько долго не могу выйти из ночного образа, что утром боюсь, как бы с этим не прийти на занятие в танцевальный класс к детям.

– Меня очень беспокоит, что ты вынуждена работать в этом заведении. Для твоего уровня и владения балетной техникой танцевать у пилона, это просто унизительно.

– Мне нужны деньги.

– Чёртовы деньги! Вечно всё в них упирается. Аракчеев хоть держит своё слово?

– Да. Я благодарна Петру, за то, что он даёт мне право привилегированного положения в его клубе. Я не танцую приват-танцы, меня не посылают к богатым клиентам, и я защищена от всей той мерзости, что творится в изнаночной стороне этой богемной ночной жизни.

– Хоть это хорошо. Ну а сами танцы. Ты находишь в них что-нибудь? Ведь танцуя на сцене, как балерина, ты должна вкладывать свою душу, а здесь… Что можно вложить в эти танцы? Насколько я понимаю, там душа точно не нужна.

– Ты прав. Душа последнее, что там требуется. Знаешь, переступая вечером порог этих стен, я иногда полностью ассоциирую себя с балетным персонажем, имя которого ношу в этом клубе. И понимаю, что каждый раз вечером мои белые крылья покрываются чёрной сажей, и я становлюсь истинным персонажем этого балета и превращаюсь по-настоящему в дерзкую и страстную Одиллию, которая, не боясь, демонстрирует себя и вызывает желание у этой элитной публики. Если бы ты знал, как я их всех ненавижу, когда вижу их сальные физиономии и пачки денег, которые они бросают перед девчонками за право обладать ими ночью. Меня воротит от всего этого. Я не могу, есть, когда возвращаюсь домой. Потому что уверена, что меня вывернет наизнанку, как только я представлю, как это мерзко и унизительно быть в постели с одним из этих толстосумов, которые покупают нас.

– Бедная моя девочка! Может тебе всё-таки бросить эту работу и лучше попытаться взять ещё несколько учеников.

– Я пыталась. Только ты же знаешь, мой опыт преподавания слишком скромен, и состоятельные родители предпочитают нанимать именитых педагогов для своих чад.

– Понятно.

– Ты знаешь, у меня новая ученица в группе, – Стефания ослепительно улыбнулась. – Дивный ребёнок и весьма одарённая личность.

– Серьёзно?

– Да. Таких у меня ещё не было. Маленькая «Анна Павлова», с таким же поразительным рвением и любви к балету.

– Есть данные?

– Есть и они меня потрясли. Ты знаешь, я хочу уделить ей немножко больше своего внимания, чем остальным ученицам. Потому что мне кажется, из неё можно вырастить настоящую балетную приму.

Николай рассмеялся.

– Сколько ей лет?

– Семь.

– Не рановато ли для таких планов? Ты же знаешь, всё решится в десять, когда ты поставишь её на пуанты.

– Думаю, с ней это случится гораздо раньше и запреты тут не помогут. Я вижу в ней этот огонёк жажды к танцу и если ему помочь, я думаю, он ярко разгорится.

– У тебя самой уже сейчас глаза светятся дьявольским огоньком. Ты действительно так одержима этой идеей?

– Да, потому что она напомнила мне саму себя в детстве. Я ведь тоже мечтала о Мариинке. Только мои мечты… В общем, ты сам всё знаешь…

– Ну и как же зовут твою будущую приму большой сцены?

– Ева Томашевская.

– Имя, подходящее для звезды балета. Послушай, ты сказала Томашевская?

– Да.

– Знаешь, у одного из меценатов нашего театра новый партнёр, с которым он меня познакомил и у него такая же фамилия. Его зовут Эльдар Томашевский. Очень богатый человек, между прочим.

Стефания нервно закатила глаза, услышав знакомое имя.

– Это её дядя.

– Да, ты что? Невероятно! Респектабельные у тебя клиенты, а сама жалуешься на отсутствие нормальных денег. Может раскрутить его на дополнительные занятия для племянницы?

– Коля, ты с ума сошёл? Этот надменный господин уже изрядно мне потрепал нервы, а ты говоришь попросить. Да я его о краюхе хлеба не попрошу, даже если буду подыхать от голода.

– Стеша, ну что за лексикон…

– Прости.

– Кстати, будь с ним осторожнее. Я слышал, что он жуткий бабник и сердцеед, так что не угоди в его плен.

– Ещё чего не хватало. Такие, как он, не в моём вкусе. Терпеть не могу таких типов.

Николай рассмеялся.

– Ладно, девочка моя, мне пора. Большая разница во времени и до сих пор привыкаю к ней с трудом. Я позвоню через две недели. Рад был тебя увидеть.

– Я тоже была рада. Я буду ждать тебя.

– Да встречи, милая.

– До встречи. Пока.

– Пока.

Экран погас, но Стефания продолжала смотреть на него, не моргая. Спустя несколько минут, она сложила руки на столе и, положив на них голову, громко расплакалась.

Маркиза запрыгнула на стол, и негромко мяукнув, осторожно коснулась своим носом её волос.

Стеша подняла голову и, улыбнувшись сквозь слёзы, нежно провела ладонью по её спине.

– Ну что, моя подружка, пойдём спать? – она поднялась на ноги и, подхватив кошку на руки, направилась в спальню. Но внезапный звонок в дверь, заставил её резко остановиться на месте.

Тяжело вздохнув, Оболенская направилась в прихожую. На цыпочках подошла к двери и, взглянув в глазок, снова обречённо вздохнула. Провернув замок, она открыла дверь и с недовольством посмотрела на неожиданного визитёра.

– Помяни чёрта на ночь… – она сложила руки на груди.

– Вы вспоминали обо мне? Как приятно… – Томашевский подошёл к ней ближе.

– Что вам нужно в моём доме? И как вы вообще узнали… Хотя догадываюсь. Ваши тёплые отношения с директором нашей школы открывают вам любые двери.

– Вы правы, госпожа Бунина весьма любезно настроена ко мне, в отличие от вас.

– Видимо, она так настроена только потому, что вы с порога не предложили ей то, что предложили мне.

– Знаете, Стефания, мне очень хотелось бы узнать, почему у вас такое предвзятое ко мне отношение? Причём с нашей первой встречи. В прошлом году вы не удостоили меня ответа, тогда может, сделаете это сейчас?

– И вы за этим пришли ко мне в девять вечера?

– Нет, я пришёл мириться, – Эльдар протянул к ней руку, в которой держал белую розу с огромным пышным бутоном, длинным стеблем, лишённую шипов и благоухающую дивным ароматом.

Стефания смотрела на цветок задумчиво.

– И по поводу чего ваше примирение?

– Вынужден признать, что вчера вёл с вами весьма фривольные разговоры и позволил себе говорить о гостиничном номере и постели. Простите меня за это.

Стефания усмехнулась.

– С чего вдруг такие разительные перемены?

– Просто… Сегодня посмотрел на вас совсем другими глазами.

Она усмехнулась.

– Ладно, будем считать наш конфликт улаженным. Тем более что мне тоже следовало попросить у вас прощение за спущенные колеса.

– Да уж, ваша выходка меня взбесила изрядно. К тому же, она спровоцировала опоздание на очень важную для меня деловую встречу.

– Мне очень жаль, – она протянула руку и взяла розу из его пальцев. – Надеюсь, ваше благосостояние не пострадало от этого?

– Не пострадало. Может, угостите чаем?

– А вы считаете, что это уместно оставаться на чай в доме малознакомой женщины? К тому же, преподавателя вашей племянницы. Кстати, хотела спросить, почему девочкой занимаетесь вы? Где её родители? – она пристально посмотрела на Томашевского и заметила, что её вопрос заставил его нахмуриться.

– Её родители погибли две недели назад в автомобильной аварии. Я теперь официально являюсь опекуном детей моего старшего брата.

– Простите. Простите, пожалуйста, – она осторожно коснулась рукой его пальцев. – Я не знала о вашем горе.

– Ничего страшного.

– Проходите на кухню, – Стефания показала ему жестом в сторону приоткрытой двери.