Не нашли они его ни на рейде Либертада, ни в маленьких портах дальше по побережью. Над Чамперико поднимался дым, и Хорнблауэр, направив подзорную трубу, понял, что это – не вулкан. Чамперико горел, – видимо, войска Эль-Супремо, неся просвещение, дошли и досюда, – но «Нативидада» нигде не было видно.

В Тегуантепекском заливе их поджидал шторм, ибо в этой части Тихого океана штормит всегда – сюда через понижение в сьерре проникают ветра из Мексиканского залива. Хорнблауэр заметил перемену, когда изменился характер движения корабля: «Лидия» вздымалась и раскачивалась куда сильнее, чем обычно, и порывистый ветер сильно накренил ее набок. Только что пробило восемь склянок. Позвали вахту; Хорнблауэр, выбегая на шканцы, слышал крики боцманматов: «Подъем! Подъем! Койки вязать и убирать! Койки вязать и убирать!» Небо над головой было синее, солнце пекло, но море посерело и волновалось. «Лидия» начала раскачиваться под давлением парусов.

– Я только что послал к вам, сэр, за разрешением убавить парусов, – сказал Буш.

Хорнблауэр посмотрел на паруса, на облака и на берег.

– Да. Уберите нижние прямые паруса и брамсели, – сказал он.

При этих его словах «Лидия» ухнула вниз и вновь тяжело поднялась; вода пенилась под ее носом. Весь корабль наполнился скрипом древесины и пением такелажа. Под уменьшенными парусами «Лидия» пошла легче, но ветер с траверза все крепчал, и корабль, разрезая волны, кренился сильнее и сильнее. Оглянувшись, Хорнблауэр увидел леди Барбару: она стояла, одной рукой держась за гакаборт. Ветер трепал платье, свободной рукой она пыталась удержать разметавшиеся по лицу пряди. Ее загорелые щеки порозовели, глаза сверкали.

– Вам надо спуститься в каюту, леди Барбара, – сказал Хорнблауэр.

– О нет, капитан. Это так восхитительно после жары.

Ливень брызг перехлестнул через борт и окатил их обоих.

– Я беспокоюсь о вашем здоровье, мэм.

– Если б соленая вода была вредна, моряки бы умирали молодыми.

Щеки ее горели, как нарумяненные. Хорнблауэр не мог отказать ей ни в чем, несмотря на горькие воспоминания о вчерашнем вечере, когда она в тени бизань-вант разговаривала с Джерардом так увлеченно, что никто другой не мог насладиться ее обществом.

– Если желаете, мэм, можете остаться на палубе, пока ветер не усилится, – а я полагаю, он усилится.

– Спасибо, капитан, – отвечала она.

Глаза ее словно говорили, что вопрос, пойдет ли она в каюту, если усилится ветер, далеко не так однозначен, как представляется капитану. Однако, подобно своему великому брату, она не форсировала мостов, к которым не подошла.

Хорнблауэр отвернулся; он несомненно предпочел бы беседовать под градом брызг, но надо было заниматься делами. Когда он дошел до штурвала, с мачты крикнули:

– Вижу парус! Эй, на палубе, парус прямо по курсу. Похоже на «Нативидад», сэр.

Хорнблауэр взглянул наверх. Впередсмотрящий цеплялся за ограждение, вместе с мачтой описывая в воздухе головокружительные петли.

– Поднимитесь наверх, Ниветт, – крикнул Хорнблауэр мичману. – Возьмите с собой подзорную трубу. Сообщайте, что видите.

Он знал, что сам в такую погоду будет никуда не годным впередсмотрящим, – стыдно, но это так. Вскоре сквозь шторм донесся мальчишеский голос Ниветта:

– Это «Нативидад», сэр. Я вижу его марсели.

– Каким курсом он идет?

– Правым галсом, тем же курсом, что и мы. Мачты все на одной линии. Теперь он меняет курс. Поворачивает через фордевинд. Наверно, они увидели нас. Теперь он идет в бейдевинд левым галсом, сэр, направляясь в наветренную от нас сторону.

– А, вот как, – мрачно сказал про себя Хорнблауэр.

Что-то новенькое для испанского корабля – самому напрашиваться на поединок. Впрочем, это уже не испанский корабль. Как бы там ни было, нельзя уступать ему выгодное положение на ветре.

– К брасам! – крикнул Хорнблауэр, потом рулевому: – Лево руля. И смотри, приятель, держи так круто к ветру, как только можешь. Мистер Буш, командуйте всем по местам, пожалуйста, и подготовьте корабль к бою.

Когда загремел барабан и матросы высыпали на палубу, Хорнблауэр вспомнил о женщине у гакаборта, и его фатализм сменился тревогой.

– Ваше место – внизу, леди Барбара, – сказал он. – Горничную возьмете с собой. До конца боя оставайтесь в кокпите… нет, не в кокпите. Ступайте в канатную кладовую.

– Капитан, – начала она, но Хорнблауэр не намеревался слушать возражений – если она и впрямь собиралась возразить.

– Мистер Клэй! – прогремел он. – Проводите ее милость вместе с горничной в канатную кладовую. Прежде чем оставить ее, убедитесь, что она в безопасности. Это мой приказ, мистер Клэй. Кхе-хм.

Трусливый способ избавиться от ответственности – переложить ее на Клэя, но Хорнблауэр злился на женщину за ту тошнотворную тревогу, причиной которой она была. Леди Барбара ушла, улыбнувшись и помахав рукой. Клэй потрусил следом.

Несколько минут на корабле кипела работа: матросы повторяли доведенные до автоматизма движения. Пушки выдвинули, палубы присыпали песком, к помпам присоединили шланги, огни потушили, переборки убрали. Теперь с палубы был виден «Нативидад» – он шел встречным галсом, явно стараясь держаться как можно круче к ветру, чтобы заполучить более выгодное наветренное положение. Хорнблауэр смотрел на паруса, не заполощут ли.

– Держи ровнее, черт тебя подери! – крикнул он рулевому.

«Лидия» накренилась под штормовым ветром, такелаж исполнял какую-то дикую симфонию. Прошлой ночью корабль мирно скользил по спокойному, залитому луной морю, теперь, двенадцать часов спустя, он сквозь шторм несется навстречу бою. Шторм, без сомнения, крепчал. Яростный порыв едва не развернул «Лидию» прямо против ветра. Она шаталась и кренилась с боку на бок, пока рулевой не позволил ей немного увалиться под ветер.

– «Нативидад» не сможет открыть нижние пушечные люки, – злорадно объявил Буш.

Хорнблауэр поверх серого моря взглянул на неприятеля. Он видел облако брызг под носом «Нативидада».

– Да, – сказал он. Капитан не стал обсуждать предстоящий бой, остерегаясь проявить излишнюю болтливость. – Мистер Буш, я побеспокою вас просьбой взять два рифа на марселях.

Идя встречными галсами, корабли сближались под тупым углом. Как Хорнблауэр ни ломал себе голову, он не мог решить, кто из них будет на ветре, когда они встретятся в вершине треугольника.

– Мистер Джерард, – крикнул он (Джерард командовал батареей левого борта главной палубы). – Следите, чтобы фитили в кадках горели.

– Есть, сэр.

Когда корабль осыпают брызги, нельзя полагаться на кремневые замки, покуда пушки не прогреются. Приходится поджигать по старинке – на этот случай в кадках на палубе лежали бухты огнепроводного шнура. Хорнблауэр посмотрел в сторону «Нативидада». Там тоже зарифили марсели, и корабль под штормовыми парусами шел, кренясь, в крутой бейдевинд. На мачте реял синий флаг с желтой звездой. Хорнблауэр поднял глаза наверх, туда, где трепетал на ветру флаг Белой эскадры.

– Они открывают огонь, сэр, – сказал Буш.

Хорнблауэр вновь поглядел на «Нативидад» – как раз вовремя, чтобы увидеть последний клуб дыма, уже разорванный в клочья ветром. Выстрела они не слышали, и куда упало ядро, было неизвестно: поднятый им фонтанчик затерялся среди бурных волн.

– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр.

Даже имея хорошо обученную команду, глупо открывать огонь с такого расстояния. Первый бортовой залп дается из пушек, заряженных старательно и не впопыхах, у канониров есть время подумать и прицелиться. Не следует тратить его попусту. Как ни томительно бездеятельное ожидание, первый залп надо поберечь до того времени, когда он сможет нанести противнику наибольший ущерб.

– Мы пройдем сильно близко, сэр, – заметил Буш.

– Кхе-хм, – произнес Хорнблауэр.

По-прежнему нельзя было угадать, какой корабль окажется на ветре, когда они сблизятся. Казалось, если оба капитана будут держаться избранного курса, они столкнутся борт к борту. Хорнблауэр усилием воли замер, не шевелясь, и, вопреки растущему напряжению, изобразил полнейшее безразличие.