– Не надо, не надо, нет, нет!

Киншоу не знал, что делать. Он нагнулся и шлепнул Хупера по лицу – раз и другой.

– Молчи!

Пощечины вышли звонкие. Он подумал: «Вечно я его луплю». Он даже сам испугался, вскочил и отбежал.

Хупер умолк. Он открыл глаза и сперва дико озирался, а потом заплакал. Киншоу снова подошел.

– Слушай, все хорошо, я тоже не сплю.

Хупер взглянул на него не соображая, в каком-то недоуменье. Потом снова лег и закрыл рукой глаза.

– Мне жарко. Голова болит. Мне жутко жарко. – Слезы потекли между пальцами. Он стал сбрасывать джемпер.

– Ты не надо лучше.

– Жарко, не могу, я весь мокрый.

– Но ведь же ночь, ты простудишься.

Хупер постанывал.

– Тут одна штучка аспирина осталась, – сказал Киншоу, – я воды принесу. Может, тебе лучше станет. Может, уснешь.

Хупер не ответил. Киншоу взял жестяную кружку и сквозь тьму пошел к реке. Он встал на коленки. С реки поднимался чудесный дух прохлады, и сладко и мокро пахла трава. Вода журчала преспокойно, мирно. Он растянулся на земле, лицом в траву, и закрыл глаза. Его пробрал холод. На дереве ухнула сова, но теперь он нисколько не испугался. И опять все стихло.

– Киншоу! – Хупер чуть не плакал со страху.

– Иду!

Он зачерпнул кружкой воду и немножко отпил, а остальное выплеснул на лицо и на голову. Лечь бы в реку и лежать и лежать, а вода пусть течет и течет.

Он зачерпнул еще кружку, нашел в рюкзаке последнюю таблетку и дал Хуперу. Потом поправил костер. Валежник, который он натаскал с вечера, почти весь кончился.

– Мне жарко, – сказал Хупер снова.

– Наверно, у тебя температура. Поэтому.

– У меня зимой воспаление миндалин было. В школе. Дико высокая температура была. – Он макал в кружку пальцы и мочил лицо.

– Ничего, обойдется, – сказал Киншоу. Но сам он в этом сомневался.

Костер почернел, потому что новые сучья снизу еще не занялись. Киншоу сидел у костра, он слышал голос Хупера, но его не видел. Он сказал:

– Если к завтраму не выздоровеешь, придется тут остаться.

– Ну вот еще.

– А чего без толку во все стороны тыкаться?

Хупер шмыгнул носом.

– В общем-то, за нами все равно придут. Даже лучше сидеть на месте, так нас найти легче.

– Не найдут они нас. Он на сколько миль тянется, лес этот. Он же громадный. Где уж тут найдешь.

– Собак пригонят.

– Каких еще собак?

– Ищеек. Из полиции.

– Думаешь, они в полицию заявят?

– Могут и заявить.

Сам-то помнил, что он вчера решил. Что мама и мистер Хупер искать их не станут. Он и сейчас так думал.

– Ох и влетит тебе, когда нас найдут, – сказал Хупер. – Все ведь из-за тебя.

Киншоу вздохнул. Ветер шептал в листве и не приносил прохлады. Вот он стих, и не осталось ни шороха, вообще ни звука.

Хупер спросил:

– Что делать будешь?

– Когда?

– Когда за нами придут. Снова удерешь?

– Не знаю. Не думал пока.

– Погоди, тебя еще в колонию упрячут.

– За что? Что я сделал?

– За то, что сбежал.

– Ну и подумаешь, кому какое дело, если человек сбегает?

– Нет уж, извини. Возвращают, как миленького. И мы из-за тебя заблудились.

– Я же не нарочно.

– И меня в лес затащил.

Киншоу так и подскочил от ярости.

– Брешь ты все, врун проклятый! Неужели ты. такое будешь говорить!

– И скажу.

– Да кто тебе поверит? Ты сам за мной увязался, больно ты мне нужен, я от тебя отделаться хотел. – Он чуть не расплакался с досады. Мало ли что Хупер наплетет, и ему могут поверить. Просто смех, если они поверят, будто он подбил Хупера бежать. Просто смех, а все равно могут поверить.

– Я убежал сам по себе, – сказал Киншоу, – а ты просто обезьяна несчастная, и тебе больше всех все надо.

– А вот и нет. И мне тут не нравится. Хочу домой. Не хочу потеряться.

– Да утрись ты, плакса! Думаешь, ты умный больно, привык тут командовать. А сам прямо как маленький.

– Хочу домой!

Киншоу к нему подошел. Ему уже стало невмоготу, но он сказал, даже мирно:

– Брось ты, ну чего ты такая зануда? Хватит нюни распускать. Какая разница – как мы сюда попали? Главное – мы тут и заблудились, значит, надо ждать, пока кто-то придет. Просто ты больной, вот тебе и страшно. Это от температуры.

– А вдруг я умру?

– Не умрешь.

– Ну, а вдруг? А, Киншоу? Что тогда?

Киншоу уже и сам про это думал. Что они оба умрут. Но вот если выговорить такое вслух – получается дико.

– Глупости. Ну, голову расшиб, ну, вымок. От этого не умирают.

– Мне плохо. Меня знобит. Я замерз.

– На вот, надень мой свитер. – Он быстро стянул с себя свитер и бросил на землю.

– Он пахнет, – сказал Хупер, – тобой пропах.

– Надевай. А потом еще куртку наденешь. Мне не холодно. Я у костра погреюсь.

Он увидел, что Хупер весь дрожит. Он стал бледный, как смерть, а глаза так и горели в темных глазницах.

– Киншоу...

– Чего?

– Не уходи.

– Я сказал, мы тут останемся.

– А вдруг ты передумаешь. Ты не передумаешь, нет? Не уйдешь опять искать эту дорогу?

– Нет, сейчас точно не уйду.

– Нет. Совсем. Я не хочу один.

– Может, утром. Погляжу с другой стороны. С веревкой.

– Нет, не надо. Не бросай меня тут.

– Ничего с тобой не будет.

– Нет, нет, нет! Останься. Ты обязан! А то я все скажу. Что ты ушел и меня бросил.

– Ну ладно.

– Что?

– Не пойду.

– Честное слово?

– Да.

– И зачем я только за тобой пошел?

– Ну, теперь-то чего уж.

– Ты не можешь уйти и меня бросить.

– Я же сказал.

– Тогда почему я не слышал?

– Не уйду. Ты прямо как маленький.

– Я спать не буду, буду за тобой следить, глаза не закрою, и ты никуда не уйдешь – я все увижу.

– Я же сказал: не уйду, не уйду, не уйду. И хватит сопли распускать.

– Нет, ты скажи: «Даю честное слово». Ну!

У Киншоу лопнуло терпенье. Он ведь уже дал честное слово.

– Нет, ты скажи, а то не считается. Ну, скажи!

Киншоу посмотрел на него даже с интересом. Он понял, что Хуперу плохо. Что он перепугался. С ним ужас что творилось. Он его таким еще никогда не видел. Ио все равно.

– Слушай, ты всегда такой трус? И в школе?

– Нет, не трус, никакой я не трус. Просто я тебе говорю, что ты должен сказать, и все.

– Ты струсил.

– А сам-то?

– Но я не стану реветь, как ты. Трясучка несчастная.

– Ничего не трясучка. Я тебя ненавижу.

Киншоу подальше запихал в костер большой сук. Он уже сам удивлялся, что это на него нашло, зачем надо было подначивать Хупера, свою власть проверять, что ли. Сейчас Хупер и так поджал хвост. Просто захотелось лишний раз в этом убедиться. И тошно стало, что Хупер так хнычет и клянчит.

Но тут Хупер сказал тихо:

– Если ты смоешься, а они придут и меня найдут, а потом тебя найдут, я тебя убью, я...

– Ну – что?

– Ничего. Вот погоди.

– Ах, напугал!

– Еще как напугаю. Уже напугал. И убежал-то ты со страху.

– Ври больше!

– Да, со страху. Плакал, когда ворону увидел, несчастную птицу какую-то! Плакса-вакса!

– Отцепись.

– Если только удерешь...

– Ох ты, господи, да сказал же я тебе, что убегать не собираюсь.

– А тогда дай честное слово.

Киншоу вскочил. Его уже мутило от одного голоса Хупера. Он заорал:

– Заткнись, слышишь ты? Заткнись! Я тебе башку расшибу, всю морду разукрашу, если ты сейчас же не заткнешься!

Хупер от изумленья сразу смолк. Он приподнялся на коленки и хотел отползти. Киншоу сел на него верхом.

– Ну, теперь заткнешься?

– Да. Я...

– Только пикни еще – изобью. Ты больной, так что я тебя одной левой сделаю. Заткнись лучше.

– Нет, ты не станешь, ты не будешь... – И Хупер опять заревел от страха.

Киншоу секунду смотрел на него. Ему хотелось его стукнуть. Потом он повернулся и зашагал прочь. Он испугался того, что натворил, испугался, что у него вырвалось такое. Он ведь чуть не излупил Хупера, чтоб только не вредничал, не ныл, не приставал. Он сам ужаснулся, что дошел до такого бешенства.