История взаимоотношений Анны Керн и А С. Пушкина достаточно известна только по стихам, признанным лучшими в мировой лирике, – «Я помню чудное мгновенье…».

Менее известно то, что встретились два этих незаурядных человека в чрезвычайно трудное для обоих время, особенно для поэта. Время, когда талант Пушкина достиг полного совершенства, однако обстоятельства его жизни ощущались им и в самом деле складывались трагически.

Поэтому мимолетная встреча эта имела для поэта выдающееся значение. Она явилась милосердным подарком судьбы, украсившим и облегчившим время изгнания и тягостных раздумий, с ним связанных.

Ещё менее известны обстоятельства жизни Анны Керн до и после встречи с поэтом. Между тем она является таким типом человека, что в значительной степени наполняют свою эпоху особым содержанием, делают для нас более понятным и близким прошлое.

Житейский подвиг её заключается в том, что она сумела возбудить в гении великое чувство, вдохновившее его сказать величайшие слова о любви и о женщине. Разумеется, достигла она этого не просто исключительной внешностью (в которой, как отмечается, были и недостатки), но и вполне определённым совершенством духовного облика.

Мы знаем только об одном мгновении из отношений великого поэта и любимой им женщины. И для нас звучит откровением, что отношения эти, оказывается, продолжались годами. Не о мимолётном влечении это говорит.

Имя Анны Петровны Керн, урожденной Полторацкой, известно всем читающим людям, а их великое множество. Литературных работ, посвящённых, преимущественно, короткому, бурно пламенному роману Пушкина и Анны Петровны, имеется множество, начиная с коротких газетных статей и до солидных, академического характера исследований. Если бы собрать механически воедино все эти работы, получился, вероятно, немалой толщины том. Если же предположить, что нашёлся бы бесконечно трудолюбивый автор, который посвятил бы десяток лет своей жизни комментированию всех этих произведений, то литература пополнилась бы ещё несколькими томами того же содержания.

В связи с вышеизложенным можно было подумать, что личность Анны Керн и её жизненный путь уже известны весьма подробно и точно.

В действительности, однако, до настоящего времени жизнь Анны Петровны не была столь подробно описана во всём богатстве, противоречивости и разнообразии житейских деталей. Можно поэтому приветствовать жизнеописание удивительной женщины в том виде, как сделано оно Евгением Гусляровым.

Автор данной работы идёт своеобразным путём. Он собрал огромное количество фактов, искусно их группирует, но в большинстве случаев не высказывает своих суждений и выводов. Он как бы предлагает читателю самому поразмыслить и напрячь воображение. Идя по намеченному автором пути, этот читатель вряд ли собьётся с дороги, вместе с тем он с удовлетворением почувствует, что и сам будто становится в некотором роде соавтором воссоздаваемого здесь образа Анны Керн.

Другой особенностью повествования Е. Гуслярова (подчеркнем – сугубо документального) является тот факт, что короткий пушкинский период жизни Анны Петровны, несмотря на всю значительность и драматизм, не заслоняет всё же собой этапы её сложной, многотрудной и в общем интересной жизни.

Да, Керн была очень дружна с Пушкиным, в какой-то момент была предельно близка ему, но не эта интимная связь с поэтом определяла их отношения. Анна Петровна глубоко понимала своего гениального друга и умела ценить его духовную сущность. С другой стороны, материалы, заложенные в книгу Е. Гусляровым, показывают, что и Анна Керн сама была незаурядной, многосторонней и содержательной личностью. Анна Керн осталась бы и была заметным человеком и в том случае, если бы пути гениального поэта и её не пересеклись, чего, на мой взгляд, нельзя сказать о Наталье Николаевне Гончаровой.

Автору в высшей степени свойственно чувство меры, а также чувство такта, которое не изменяет ему и в тех случаях, когда ему приходится говорить о весьма нелёгких для изложения предметах, В качестве примера приведу тот факт, что в известном стихотворении Пушкин именует Анну Керн «гением чистой красоты», а в не менее известном письме С.А. Соболевскому отзывается об отношениях с предметом своей любви таким образом, что издателям до сих пор приходится обозначать одно из слов многоточием. Е. Гусляров не пытается подвести эти два факта под некий общий знаменатель. Эти отзывы находятся в разных планах, можно сказать, в разных измерениях. В стихотворении мы видим Пушкина в измерении идеальном, в сфере «чистой красоты», а в письме узнаём просто мужчину, добившегося, удовлетворенного желанной, но нелёгкой победой. В общем, то, что сделано Е. Гусляровым, является важным и весьма ценным приобретением для читателя, любящего русскую литературу. В этом небольшом по объёму труде мы видим целый ряд ярких образов, искусно сплетённых автором из биографических нитей, тянущихся из множества разного рода документов.

Прежде всего – это образ самой Керн, красавицы и умницы, беспощадно относившейся к своей жизни, образ Пушкина, по-новому проступающий из мглы времен, черты других, лиц, окружавших Пушкина и Керн.

Реконструкция души. Здесь сделана попытка такого рода.

Жанр, в котором сделано жизнеописание знаменитой женщины, пожалуй, не ново, но названия у него ещё нет.

Это просто цепь документов и свидетельств современников, выстроенных в определённой последовательности, почти без комментариев. Это позволяет с исключительной точностью восстановить дух эпохи, всесторонне и столь же точно воспроизвести реальные взаимоотношения, облик и подлинную жизнь многих людей, которые оставили яркий след в истории отечественной культуры.

Читатель будет, несомненно, благодарен автору за умелое воссоздание достопамятной эпохи, в которую жили и действовали эти люди, творившие русскую историю.

Н. Раевский, пушкинист

Несколько слов от автора

Тот, кто роется в ворохе старых бумаг с заранее обдуманной целью, сходен в своих желаниях с человеком, пришедшим расспрашивать.

Я и расспрашивал бумагу, узнавая, как много человеческой души сохраняет она.

И ещё я узнавал, что бумага бывает откровеннее души, потому что она выдаёт порой даже то, что относят к сокровенному.

Может быть, со временем мы дойдем до того, что сможем восстанавливать человеческую душу, как умеем уже восстанавливать облик давно ушедших людей.

Реконструкция души. Здесь сделана попытка такого рода.

Мой стол и сейчас еще завален книгами, журналами, оттисками газетных статей с не совсем привычным начертанием шрифта более чем столетней давности.

Когда я сажусь за этот стол, старые строчки будто обретают голос.

Я не могу избавиться от иллюзии, что слышу живых людей, которых давно уже нет.

Я вслушиваюсь в эти голоса с естественной робостью человека, не вполне освоившегося в хорошей компании, собравшейся много раньше моего прихода.

Они говорят о другом человеке, об отсутствующем. Говорят, с нежностью, восхищением, сочувствием, иногда с иронией, грубоватым добродушием.

Многое из того, о чём говорится в этой компании, не укладывается в устоявшееся представление о том человеке, впрочем, как и о тех людях, которые выступают со свидетельствами…

В своем рассказе я сознательно поставил себя в жёсткие рамки, которыми ограничивает автора документ.

Недостаток любого комментария заключается в том, что он поправляет, вольно или невольно, документ, а, значит, мнение человека, который, в данном конкретном случае, уже не может его защитить. Потому в этом повествовании комментариев почти нет. Ни своих, ни тех, которые считаются общепринятыми.

Фантазия и домысел – вещи хорошие, но, когда они касаются реально существовавшей личности, они могут оскорбить её даже в том случае, если лакируют и приукрашивают.