– Как вам известно, существует всего четыре группы крови. Однако, на самом деле, это не совсем так. Есть такое понятие – «бомбейский феномен». Этот термин применяется к разновидности крови, которая очень похожа на первую группу, но таковой не является. Напомню, что у первой группы крови в эритроцитах нет антигенов или агглютиногенов, но в плазме есть агглютинины a и b. Так вот, у обладателей «бомбейского феномена», помимо a и b агглютинина, есть ещё и третий – h.

– Интересная лекция, но к чему нам эта сенсация?

– К тому, дорогой Алексей Николаевич, что у нашей неизвестной была именно такая группа крови.

– А вот это уже любопытно. Ещё что-нибудь?

– Да, да. Конечно. Вся штука в том, что тут такая же история, как и с первой группой крови, переливать её можно только людям с такой же группой. А процент ее носителей по всему миру весьма незначителен. Соответственно, они все в обязательном порядке являются донорами. Основной контингент это бомбейцы, почему, собственно говоря, феномен так и назвали. Количество таких представителей среди белого населения значительно меньше. Кроме того, я выяснил, что в России таких индивидуумов порядка десяти, и пять из них обитают как раз в нашей столице.

– И что ты из всего этого успел рассказать Петровскому? Хотя можешь не отвечать. Давай, я сам за тебя отвечу. Ты, гнида, рассказал ему все ещё вчера и заключение написал такое, потому что Петровскому это на руку. Так?

– У меня не было другого выхода…

– Выход есть всегда, Максим. Да, видать, не для таких тварей, как ты. Хрен с тобой, живи пока. Но, учти, еще один такой залет, и потом не обессудь.

– Алексей Николаич, прости, Христа ради…

Алексей Николаевич, не прощаясь, направился к выходу. Дальше слушать жалкое нытье этой гниды было выше его сил, еще немного и обязательно «съездил» бы по его фальшивой физиономии, что допускать было никак нельзя. За годы, проведенные на службе, Морозов, в совершенстве овладел умением сдерживать подобные порывы, а в случае с Максимом, почему-то ни один прием не работал.

Морозов и Дроздов покинули здание судмедэкспертизы, чувствую себя вполне удовлетворёнными, хоть и с каким-то неприятным осадком и ощущением досады. В их работе, конечно, встречались подобные кадры, однако до конца принять, что все в нашей стране, да что там, и во всем мире, покупается и продаётся, не могли. Разумеется, они тоже не являлись примером благочестивости и не раз нарушали правила, но потом их изнутри съедало осознание вины. Наверное, эта самая внутренняя борьба их так сблизила. На предательство друг друга они никогда бы не решились.

Визит к Швыдко очередной раз напомнил им о своих прошлых ошибках и ненадолго погрузил в неприятные раздумья. Лишь, когда они сели в машину, все ненужные мысли быстро улетучились. Офицеры полиции почуяли след, и теперь они знали, что делать. Дело, наконец, сдвинулось с мёртвой точки.

– Как ты понимаешь, Николаич, я с утра рву на станцию переливания крови.

– Не распаляйся, боевой товарищ, ишь, как заерзал. У меня есть план получше, едем ко мне.

– Пить не буду, хоть стреляй. Я ещё от вчерашнего не отошёл.

– Слабак, и как таких на службе держат? Расслабься, я тебя не за этим приглашаю.

– А зачем тогда?

– Ты что, правда, полагаешь, что ты нужен своему начальству только для совместного распития крепких напитков? Неблагодарная у тебя натура, Андреич, ох, неблагодарная.

– Да перестань. Но не больше бутылки.

– Совсем другой разговор, конструктивный. А если серьёзно, Серёга, есть у меня на тебя определённые виды.

– Вот сейчас не понял. Требую разъяснений.

– Потерпи. Доберёмся, и все узнаешь.

– Виды у него. Что-то мне это совсем не нравится. Может мне и впрямь уволиться?

– Ты меня шантажировать вздумал, щенок? Пристрелить тебя что ли, в самом деле?

В подобной манере они разговаривали нечасто, как правило, только когда у обоих было гадко на душе. А, как известно, мальчики не взрослеют, вот и стравливали наболевшее, как могли. И пусть, порой, они вели себя как мальчишки, но за годы знакомства они уже так прикипели друг к другу, что даже шутили на одной волне. Со стороны их поведение походило больше на отношения двух братьев. И братские узы, в определенном смысле, их, конечно, связывали, а связь эта, как хороший коньяк, крепла день ото дня.

Добравшись до жилища Морозова и, как водится, расположившись на кухне, беседа перетекла в более серьезное русло. Традиционная бутылка водки, как нельзя лучше, способствовала выбранному направлению разговора по душам. Тон Алексея Николаевича стал непривычно отеческим, что сильно удивило Сергея.

– Сереж, мы нечасто разговариваем на личные темы. Скажи мне, ведь ты уже далеко не пацан, не пора ли тебе подумать о семейной жизни? Не спеши бунтовать, дай мне закончить.

Как никто другой, ты лучше всех знаешь, насколько сильно я изменился после смерти супруги, моей ладушки. Тяжело мне без нее, понимаешь? И, да, я часто был не прав, но она все понимала и от многих ошибок меня удержала. А работенка у нас с тобой та еще. Тебе тоже нужна такая путеводная звезда по жизни, иначе мы обречены, согласен? Таким, как мы, без баб никак, можем оскотиниться. Да вообще никому нельзя идти по дороге жизни одному. Природой все по-другому устроено.

Прости, что напоминаю, но ты ведь совсем один, ни отца, ни матери. Ты мне как сын, которого у меня никогда не было, да, уже и не будет больше. Не дал нам бог с Наденькой испытать такое счастье. Одна племянница осталась, а у тебя еще есть время.

Алексей Николаевич замолчал и изучающе посмотрел на своего оппонента. Тот ответил не сразу, но Морозов наседать не стал, дав время обдумать сказанное. Сначала они выпили по две рюмки, покурили, после чего Сергей решился ответить на эмоциональный монолог своего старшего товарища.

– Твою мать, Николаич, как на экзамене, ей богу. Я, грешным делом, подумал, ты меня сосватать решил.

– А что, если и так?

– Здрасьте, чего не ждали.

Но Морозов не отступал, по взгляду было видно, что он настроен более, чем серьезно.

– Да перестань, тебе то это все зачем, или интерес какой?

– Обидно, право слово. Но интерес и впрямь самый, что ни на есть, настоящий. Внуки мне нужны, брат. Своих уже не будет, так хоть названные появятся. Ведь я, как ты заметил, уже не молод.

Дроздов сначала подумал, не сбрендил ли подполковник на старости лет. Но Морозов лишних слов не говорил, а чутье подсказывало, что именно в этих словах кроется нечто действительно важное для него. К тому же, обижать старого вояку ему не хотелось.

– Хорошо, скажу иначе. Не получается у меня длительных отношений, в быту я не подарок. А семья – это немалый труд, вряд ли из меня выйдет хороший семьянин. Хотя, детишек я люблю.

– Знаю, потому и поднимаю этот вопрос. Пора тебе уже, товарищ, испить из этого колодца. И мне отрада на старости лет.

– Даже не знаю, что тебе сказать. В данный момент тебя ни одним доводом не прошибешь.

– Вот и не надо. А племянница у меня ой как хороша.

– Опять двадцать пять. Как-то это все не по-людски.

– Брось, я же вижу, что ты ей нравишься, и как сам на нее смотришь.

– О чем ты, я знать не знал, что у тебя есть племянница.

– Ну, это как сказать.

– Что за загадки, Николаич? Развел «Санта-Барбару», понимаешь. Не знаю, за каким хреном я продолжаю все это выслушивать.

– Ой ли? Признай, ведь тебе интересно?

– Допустим, но к чему все эти игры?

– Не лишай старика последней отдушины.

– Да что ты заладил, в самом деле. Рано тебе еще помирать.

– Тут ты, брат, не прав. Для мужиков вообще дожить до пятидесяти это уже подвиг.

– Все, я сдаюсь. Знакомь.

– Какой прыткий. Но, как говорится, спокойствие, только спокойствие. Предлагаю выпить за новые начинания.

– Шут с тобой, Николаич. Однако ж, впечатлил ты меня сегодня.

– Погоди, то ли еще будет.

Через полчаса пришла та самая племянница, и изумлению Сергея не было границ. Теперь ему стало понятным необычное поведение старика, ведь той самой единственно оставшейся у него родной кровью оказалась их стажерка Катенька. «Хитер, подлец», – подумал Сергей, до самого последнего скрывал свою родную кровь. Как ему вообще удается сохранять такой юношеский задор в свои-то годы?