– Ха-ха-ха! – разразился он омерзительным смехом. – Я не могу нормально разговаривать, и жизнь мне недорога! Я гоблин нахуй!

– Сука! – рыкнул Гронг. – Совсем забыл, что даже проклятое золото не пахнет! Это воняют гоблины!

– Какие гоблины?! – воскликнул я. – Настоящие?!

– Ну, а какие ещё?! – проскрежетал хрен за столом.

Гронг подошёл к столу и обратился к этому существу:

– Значит так, мудила. Ты сейчас нам всё тут покажешь, или мы вышвырнем тебя на помойку.

Мне показалось, что, судя по облику, на помойке мудила не заметит особой разницы, однако он неожиданно произнёс просительным тоном:

– Может, всё-таки убьёте?

– Ты эту хуйню можешь городить другим, – в тоне Гронга зазвучало веселье. – А я-то орк, знаю вашу натуру очень хорошо! Мы вышвырнем тебя на помойку – ты будешь жрать дерьмо и больше никогда не увидишь даже медной монетки, не то что проклятого золота!

– Не, в принципе, я не возражаю! – заговорил гоблин с гаденькой улыбочкой. – Но раз уж ты нас хорошо знаешь, должен понимать, что мы скорее подохнем на помойке, чем сделаем хоть что-нибудь бесплатно! Хотите экскурсию? По серебряной монете с рыла!

Я вытащил из кошеля серебряшку и бросил её на стол, сказав:

– Это за всех, сдачи не надо.

Гоблин шустро спрятал монетку в карман, подскочил со стула, и стало понятно, что это э… не совсем человек: тощий, худые ноги кривые, штаны короткие, на заднице висят, пиджак топорщится на сутулой нелепой фигурке. Он принялся рассказывать, показывая рукой с какими-то скрюченными пальцами:

– За этой дверью проход в хозяйственные службы. Это секретный проход в катакомбы, туда ходили только мастер Жиго и его друзья с его позволения. А там казначейство.

– Наверное, сначала в казначейство? – обернулся я к спутникам.

– Да, пожалуй, – Володя солидно выразил общее желание, впрочем, и так легко читаемое на физиономиях.

Гоблин подбежал к двери напротив входа, широко её открыл и прогундосил торжественно:

– Добро пожаловать!

– Сначала ты, – сказал я.

Он пожал худыми плечами и прошёл внутрь. Обернулся, посмотрел на меня, ухмыляясь. За ним вошла Настя, повела головой влево-вправо и вдруг расправила большие крылья. Раздался её восторженный демонический рёв:

– Ёбаный в рот! Вот нихуя себе блять! Агхр-аха-ха!

Народ оторопело замер, а я поспешил взглянуть, что произвело на неё такое впечатление. Оказался я в довольно просторном зале с невысоким сводом, что поддерживали грубо отёсанные каменные столбы. На столбах висели масляные фонари, горящие красно-жёлтым светом. Разглядеть в их свете что-либо было трудно, ибо воняло так, что глаза резало. И фонари были не причём.

В зале находились довольно много похожих на нашего экскурсовода сутулых, нелепых фигур в сереньких костюмах и воняли. Вонь им не мешала, они даже не обернулись на Настины восклицания и ацкий хохот. Одни у стены слева из большой сверкающей кучи деревянными лопатами насыпали на носилки жёлтые монеты, несли к длинным столам и высыпали. За столами стояли другие сутулые, нелепые создания, монеты они отсчитывали и складывали в мешочки. Третьи уёбки в серых засаленных костюмах монеты из мешочков высыпали на свои носилки и несли их к тускло сверкающей куче у другой стенки.

– Что здесь происходит?! – воскликнул я.

– Ревизия, – сказал гоблин-гид равнодушно. – Тут всегда ревизия.

– И какие результаты? – спросил я строго.

– По данным последнего пересчёта в казне было один миллион шестьсот пятьдесят четыре тысячи двести семьдесят восемь проклятых монет, – доложил гоблин.

Действительно охуеть! За мной в зал вошли рейнджеры с Чивагором, Рене, Гронг, Кэрри с папой и братом и дяди Фрол с Фомой. Стояли, прикрыв ладонями носы, даже орк прикрыл, и потрясённо таращились на кучи золота и суету гоблинов.

– Вы своё золото сразу заберёте? – спросил я Володю.

Он помотал головой и, кивнув на двери, пошёл прочь. За ним из зала вышли остальные. Я взглянул на Настю, а она вдруг спросила умильным голоском с очаровательной демонской хрипотцой:

– Можно я тут пока побуду?

– Ну, побудь, – разрешил я.

Демон захохотала, взяла короткий разгон и прыгнула в самую большую кучу золота, посшибав крыльями гоблинов с носилками. Захохотала ещё громче, принялась закапываться в монеты. Гоблины ползали на карачках, собирая рассыпанное из носилок золото.

– Пойдём, – сказал я нашему экскурсоводу и направился на выход.

Гоблин вышел из зала за мной, снова уселся за стол, открыл большую книгу и принялся писать. Я заглянул ему через плечо, разобрал:

«Пришли грабить какие-то придурки и заплатили за осмотр ими же награбленного золота серебряную монету. Ты, читающая это тварь, можешь сдохнуть от зависти»!

– Что это ты пишешь? – спросил я строго.

Гоблин прикрыл страницу грязной ладонью и возмущённо проскрипел:

– Это личное! То есть служебное! Журнал дежурств!

Я грустно посмотрел в его гноящиеся правдивостью глазки. Ну, хуль с ним делать – гоблин. И в конце концов, не моё дело, что он себе пишет. Есть вопросы поинтересней. Я обернулся к Владимиру и спросил:

– Так в чём, говоришь, дело? Почему вы не хотите забрать золото?

– Оно же проклятое! – очень убедительно заявил Вова.

Я перевёл взгляд на Кэрри. Она тихонечко вздохнула и принялась объяснять:

– Вот чем обычный предмет отличается от амулета? У амулета есть э… условно аналог души, эфирная проекция или составляющая… это зависит от точки зрения и задач…

Я недовольно поджал губы, Кэрри попробовала объяснять проще:

– Короче, у амулетов есть душа. Маги, создавая волшебные, заговоренные вещи, сознательно передают предметам частичку своего эфирного тела. Ещё искусные мастера, в основном орки и в меньшей степени эльфы и гномы, вкладывают душу в свои творения. Но это немного другое – они не могут задавать характер предметов, тупо наделяют их своими характерами…

Мне тут же припомнился мой эльфийский меч, я понятливо закивал.

– Во-о-от! – обрадовалась Кэрри. – А в самом простом, массовом случае предметы получают свои души от обычных людей, если они к ним относятся как к чему-то одушевленному. Это должно быть связано с сильными эмоциями… Вих, какие эмоции у людей самые сильные?

– Любовь к родине, – проворчал я.

– Злоба, страх, алчность! – убеждённо закричала девушка и, резко сбавив тон, сказала почти спокойно. – А этими монетами платили за убийство.

В принципе, мне всё почти стало ясно, но я всё-таки уточнил:

– И почему их нельзя брать?

– Ну, как же ты не понимаешь?! – удивилась Кэрри. – Проклятое золото впитывает эти чувства и передаёт, навязывает и, в конце концов, подчиняет простого человека! Лишает разума!

– А непростого? – спросил я с интересом.

Кэрри недовольно поморщилась и нехотя ответила:

– Вообще-то, для большинства сильных тёмных артефактов проклятое золото – обязательный элемент. Колдуны Тьмы и Смерти платят десять обычных монет за одну проклятую. Они умеют как-то защищаться от проклятья, хотя их, вообще-то, вполне разумными назвать трудно…

– Если что я маг Тьмы и Смерти, – проговорил я строго.

– Вот именно! – воскликнула эта непосредственность. – А нормальные маги даже с очень сильным духом теряют удачу, наказывает карма…

Гоблин опять что-то старательно записывал в журнале. Я украдкой заглянул в его каракули и легко уловил смысл:

«Пиздят всякую хуйню о золоте, дебилы блядь. Заебали уже нахуй! Опять пиздят! Эта писклявая сучка особенно заебала! Какая пытка сидеть тут с этими уёбками, слушать их ебучие бредни о золоте и знать, что оно за дверью! Сука! Когда уже кончится это сраное дежурство! Мой вонючий сменщик! Чтоб ты обкончался, читая эти строки, злорадная тварь»!

Поэт, бля! Мне его даже стало немного жаль.

– А если проклятое золото просто переплавить? – спросил я.

Гоблин резко обернулся ко мне перекошенной ненавистью и без того отвратительной мордой в очках. Ну, чисто всё прогрессивное человечество, каким я его себе представлял!