— Доброе утро, Елена Васильевна.

— Доброе, Литочка. Завтрак скоро будет готов. Жорочка еще спит. Как ангелочек. Как вы спали? — не прекращая колдовать над чем-то очень приятно пахнущим пряностями, спросила Стеблова.

— Спала плохо. Мне откровенно мешал наш с вами последний разговор. Он достал меня даже во сне. — Лита увидела, что Елена Васильевна напряглась. — Чтобы избавиться от неприятного чувства, я после пробежки задам вам несколько вопросов. Надеюсь, вы любезно ответите мне на них. Ведь мы с вами взрослые люди и ко всему умеем относиться с пониманием.

— Лита, — Стеблова резко повернулась лицом к хозяйке, оставив на время приготовление завтрака. — Я не стану говорить ничего о первой семье Георгия Ивановича. Все, что посчитал нужным, он и сам рассказал, а добавить мне нечего.

— Вы так боитесь моих вопросов, что уже этим вносите хаос в мою душу. Чего вы боитесь? — Лита всплеснула руками и оперлась о стену, почувствовав обычное утреннее недомогание в виде слабости и головокружения.

— Ничего я не страшусь. Начитавшись умных книг в библиотеке Георгия Ивановича, я поняла, что нужно бояться только желания преждевременной смерти и все. Остальное — суета.

— Тогда перестаньте каждый раз повторять, что я многого не знаю! Когда я прошу мне помочь, вы, как улитка, прячетесь в свою раковину.

— Литочка, я считаю, что вы умная женщина. Потому прошу вас оставить эту затею. — Стеблова вдруг подумала о предсмертной кассете Светланы Мартовой, которую до сих пор хранила. «Нужно будет выбросить ее от греха подальше, что уж теперь ворошить прошлое двух смертных». — Занимайтесь своим здоровьем, маленьким сыном, прекрасной работой и наслаждайтесь жизнью. Она так быстротечна, что не стоит разменивать ее на поиск призраков. Вы ведь знаете, что я считаю этот дом своим. Почему же вы думаете, что я захочу выносить из него сор? Это не в моих правилах. Согласитесь, что нам хватает проблем, забот. Давайте жить настоящим. Только оно лишено наносного, полно смысла. Простите, из меня плохой оратор. Я лучше закончу готовить для всех завтрак.

Стеблова, улыбнувшись, посмотрела на свою хозяйку. Та улыбнулась в ответ.

— У вас все замечательно получается, Елена Васильевна. И уговаривать, и готовить. Я сдаюсь. Мне и так слишком тяжело на душе. Порой мне кажется, что я существую в нереальном, придуманном мире. Только Жорка может выводить меня из состояния невесомости, балансирования между прошлым и настоящим.

— Перестаньте, Литочка, не бередите свои раны. Ей-богу, есть дела поважнее. Вы сильная, вы должны быть такой, ведь, как ни говори, а воспитывать сына должны вы.

— Что вы имеете в виду? — Лита удивленно подняла брови. Приступ дурноты прошел. Стеблова в порыве откровенного разговора ничего не заметила. Это было к лучшему, иначе начала бы говорить, что это результат диет и попыток выглядеть изящной.

— Я думаю, что вы еще слишком молоды, чтобы делать прогнозы на всю оставшуюся жизнь. Сердцу не прикажешь. — Лита поняла прозрачный намек и отчаянно возмутилась. Ей показалось кощунственным даже предполагать, что рядом с нею может оказаться другой мужчина. А Стеблова решила, что это очень даже возможно. Мартова почувствовала разочарование. Перехвалила она Елену Васильевну. Оказывается, та, подобно многим, считает ее красивой куклой, которой в жизни не хватает только любовных приключений. Все это промелькнуло на ее лице, и было замечено. — Не обижайтесь, Лита. Сейчас вы ненавидите меня за то, что я осмелилась предположить окончание вашего добровольного затворничества. Поверьте, нас рассудит время. И сказанное ничуть не умаляет вашего и моего отношения к Георгию Ивановичу.

— Все, довольно. Понедельник — день тяжелый. Ничего другого сказать не могу: умный человек это заметил. — Лита сделала предупреждающий жест, показывая, что она не желает больше ничего слышать. — Я займусь зарядкой. Моя голова должна освободиться от всего.

Лита исчезла за проемом двери, а Стеблова не сразу продолжила готовить. Она подошла к окну и посмотрела хозяйке вслед. Та сначала медленно пошла по одной из дорожек, ведущих к озеру, а потом побежала. Ее движения были легки, красивы. Елена Васильевна наблюдала за нею, пока та не скрылась из виду. Плач Жорки вернул женщину из состояния задумчивости. Она быстро вымыла руки и стала подниматься наверх.

— Здравствуй, маленький, — беря на руки малыша, сказала Стеблова. Жорка довольно улыбнулся ей в ответ и прижался кудрявой головкой к плечу. — Пойдем умываться и завтракать. Мама тоже встала, скоро придет к своему сыночку.

Жорка доверчиво смотрел огромными голубыми глазами на Елену Васильевну, пытаясь засунуть кулак поглубже в рот. Его беспокоили прорезывающиеся зубы. Попадая на болезненный участок, малыш кривился и был близок к слезам, но Стеблова умело отвлекала его. Она нежно прижимала к себе крохотное тельце мальчика. Своего крестника она любила больше всех на свете. Он дарил ей непередаваемое ощущение покоя и сознания того, что ее жизнь прожита не зря. Елена Васильевна решила для себя, что этот малыш — самое близкое и дорогое существо на свете. Она была готова на все ради него. Ей часто казалось, что Лита уделяет малышу слишком мало внимания и старалась компенсировать это своим участием в воспитании Георгия Мартова-младшего. Конечно, она проводила с мальчиком гораздо больше времени, чем мама, бабушка и дедушка, вместе взятые. Но каждую свою инициативу она всегда согласовывала с Литой. Стеблова ни на минуту не забывала, кто в доме хозяйка. Только в мыслях она иногда позволяла себе мечтать, как в глубокой старости ее будут навещать Ванечка, Мила и Жорка. Они станут предлагать ей провести хоть немного времени в их семьях. Это была самая волнующая и приятная фантазия из тех, которые приходили в голову женщины.

Но чаще ей было невыносимо больно оттого, что все вокруг вдруг становилось чужим. Она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Ничего своего, только пожизненное следование желаниям хозяев. Стеблова впадала в состояние безразличия, и выходить из него каждый раз было все тяжелее. Усилием воли она принималась стыдить себя за греховное поведение. Она прятала свои чувства глубоко внутри, говоря, что никому нет дела до того, плачет или смеется ее душа. Она должна выполнять свои обязанности и уметь получать от этого удовольствие. Ей казалось, что Мартова иногда проникается к ней состраданием, но, предлагая отдохнуть, отвлечься от каждодневных хлопот, молодая женщина встречала только сопротивление. Вся ее жизнь почти тридцать лет состояла из этих будничных забот. Лишиться их означало для Стебловой перестать дышать и умереть от недостатка воздуха. Благие намерения хозяйки отнимали у нее на время покой. Ей казалось, что в ее услугах больше не нуждаются и только ищут предлог, чтобы избавиться от нее". Лите приходилось успокаивать ее, объясняя, что у нее и в мыслях не было ничего подобного. Мартовой это было сделать очень легко, потому что, осознав возможность отдаления от Жорки, дома, Стеблова вдруг становилась беспомощной, плаксивой. Она, всхлипывая, готовила еду, которая не была такой же вкусной, как обычно. Она машинально убирала, не замечая, что в одной и той же комнате дважды вытерла пыль. А когда Лита однажды за ужином сказала, что скоро отдаст сына в садик, Елена Васильевна молча встала из-за стола и вышла из столовой. Оставлять Жорку одного на высоком стульчике Лита не стала. Поэтому, докормив малыша, она взял его на руки и пошла с ним в детскую. Стеблова сидела на диване, перебирая разбросанные по ролу игрушки. Она медленно подняла глаза и тут же отвела взгляд.

— Простите меня, — сказала она, прежде чем Лита успела высказаться по поводу ее поведения. — Я понимаю, что поступила плохо. Простите, ради бога. Это больше не повторится.

— Я очень надеюсь на это, — ответила Лита.

— Литочка, я так привязалась к нему, — глядя на разыгравшегося малыша, произнесла Елена Васильевна. В ее голосе было столько тепла, что у Литы окончательно пропало желание читать нотации.