Литмир - Электронная Библиотека

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на Катькины поглаживания. В голове закрутились картинки сна.

«Та, что убила твою мать и забрала отца. Она умерла недавно. Когда тело сожгут, она обретёт свободу и явится за тобой».

Я вздрогнул и открыл глаза. Блин!

Нет, что-то не то. Мы же хоронить будем, а не сжигать. Бред какой-то. Лидуня – ведьма?!

– Дрю, всё хорошо? – прошептала мне в ухо Катька.

– Угу, задремал немного.

– Держись. Неприлично спать по дороге на похороны. Хочешь, я буду тебя в бок тыкать?

– Угу, – промычал я, чтобы отстала. А в голове летели мысли: получается, Фиолетовый и Оранжевый не враги, мачеха – враг, они хотят помочь? Ага, нашёл, кому верить. Я вспомнил два предыдущих сна, где они вели себя не слишком дружелюбно, и понял, что совсем запутался.

Первым порывом было написать Коляну. Но я боялся спугнуть единственного человека, который способен не то что поверить, а хотя бы не послать с такими историями куда подальше. Если начать путаться в показаниях, то он перестанет воспринимать мои слова всерьёз. Значит, нужно просто дождаться ночи. Тем более что кремировать Лидуню никто не собирался. А чтобы она пришла во сне, тело надо сжечь. Так говорили Фиолетовый и Оранжевый? Может, всё вообще сегодня и закончится? Пусть медленно гниёт на кладбище и оставит уже всех в покое.

Я вздохнул и отвернулся к окну. Только бы закончилось.

Машина затормозила, и тонкие Катькины пальцы ткнули меня под рёбра.

– Приехали, Дрю.

И вправду, за окном возвышалась церковь, Покровская, кажется. Забор новый вокруг неё поставили, кругом газоны, тротуары плиточкой выложены. Давно я здесь не был, больше пяти лет точно. С тех пор как дед умер.

Мы припарковались. Отец не стал дожидаться меня и поспешил к катафалку.

Я вылез из машины и поморщился от ветра, бившего в уши, но наушники были надёжно спрятаны в Катькиной сумочке. Надевать их на похоронах и вправду было как-то неуместно.

Из «Ритуальных услуг» вылезли четверо парней в чёрных костюмах и отворили створки-двери катафалка. Ребята казались какими-то одинаковыми: примерно одного роста, с коротко постриженными чёрными волосами. Отбирают их, что ли, там специально? Зато работают слаженно, вон как быстро вытащили гроб. Лакированный деревянный бок блеснул на солнце. Дорого, наверное, стоит. Только вот какая разница покойнику? Лидуня роскошь любила, вот и гроб ей такой же крутой забабахали.

Тело я увидеть не смог. Крышки не было, но высокие стенки закрывали обзор. Гроб быстро очутился на плечах ребят, и они двинулись к резным воротам кладбища. Следом ещё двое понесли крышку.

Хорошо работают сотрудники ритуала. Наверное, каждый день вот так таскают. Я прикинул, за сколько бы я согласился на такую работу. Гробовоз, или гробонос…

Катька ткнула меня в бок:

– Пойдём поближе к отцу, что встал. Нам положено первыми после гроба идти.

Вот же на мою шею проклятие. Я взял девушку под руку и поспешил за отцом. За нами двинулись остальные.

Стараясь со скорбным выражением лица смотреть под ноги, я думал о мачехе. Не то чтобы желал ей смерти. Просто ведь ни капельки не жалко.

Когда парни поставили гроб на землю у разрытой могилы, я наконец увидел Лидуню. Как живая! Она лежала на бирюзовой ткани в нежно-розовом длинном платье и выглядела совсем молодой. Юной. На щеках играл румянец, полные розовые губы выделялись на бледной коже. Светлые волосы обрамляли лицо. Казалось, она сейчас встанет и улыбнётся. Даже сейчас будто чуть улыбается. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это всё грим от тех же ритуальных услуг. Обманка.

Взглянул на отца. Никогда не видел у него такого скорбного выражения. Брови изогнулись черными треугольниками над широко раскрытыми влажными глазами. Губы сжались в тонкую линию.

Я отвернулся: многие тоже смотрели с жалостью. В том числе и группа мужчин в строгих костюмах, которые наверняка были коллегами отца и едва знали покойную. Даже Катька пустила слезу. Наверное, это общее чувство накрыло всех: такая молодая, так рано ушла. Все замерли, устремив взгляды на гроб с покойной, повисла тишина. Я вздрогнул, когда отец заговорил:

– Мы прожили вместе девятнадцать лет. Слишком мало…

Катька сжимала мою руку, а я продолжил разглядывать собравшихся.

Немного, человек двадцать. Хотя откуда мне знать, много ли это. С маминых похорон я мало что запомнил, а больше на таких мероприятиях, слава богу, бывать не доводилось. Ветер нещадно дул в уши, и они уже начинали ныть. Чтобы отвлечься, я стал рассматривать собравшихся.

Вот дядя Саша, брат отца, с женой, надо бы подойти поздороваться после. Он-то меня теперь заприметил. Сестра отца, Марина. Снова одна. Не везёт ей с мужиками.

Больше знакомых не оказалось. Из толпы выделялись две женщины: брюнетка и рыжая. Я задумался, почему они так бросились в глаза. Наверное, выражением лиц: все либо пытались как-то сделать скорбные мины, либо и в самом деле горевали, но эти выглядели чуть ли не довольными и то и дело переговаривались между собой. Их лица – это в первую очередь. Одежда! Пусть и не яркая, но не чёрная. Рыжая куталась в тёмно-зелёный кардиган, перебирая складки пальцами с ярким маникюром, а брюнетка была одета в бордовое пальто с большой брошью. Тонкой бледной рукой, унизанной браслетами, она время от времени убирала от лица волнистую прядь. Н-да. Ещё и укладка, макияж, как будто с подиума сошли. Может, какие-то светские подруги Лидуни? Когда отец закончил речь, они кивнули друг другу и почти одновременно отступили назад, скрывшись за спинами остальных приглашенных.

– Вот странные, ушли, не дождавшись пока гроб землёй засыпят, – шепнула мне Катька, которая, оказывается, тоже наблюдала за необычными дамами.

Слава богу, мне говорить речь не пришлось. Отец подошёл к гробу и поцеловал покойницу в лоб. Дальше выстроилась очередь желающих попрощаться. Кто-то просто касался деревянного края, кто-то целовал руки. Катька потащила и меня тоже, шипя, что после отца я должен был быть первым. Я подошёл к гробу и наклонился. Повеяло холодом, и этот лоск, наведенный сотрудниками ритуала, сразу обнаружил свою фальшь. Из-под толстого слоя грима просвечивали синяки под глазами. Руки были на тон бледнее лица и замерли в восковой неподвижности. Смерть не спрячешь под гримом, каким бы дорогим он ни был. Я отсчитал два вдоха-выдоха и отошёл от гроба, так и не дотронувшись до рук покойницы, не смог.

Странно, насколько пугающе неестественным и отталкивающим кажется тело, в котором больше нет жизни. Никакая сила в мире не заставит эту грудь подниматься в такт дыханию, губы двигаться, глаза открыться. Всё. Дальше только разложение. Тлен. Почему это вообще происходит? Почему это ждёт каждого из нас? Разве это не ужасно? И ничего нельзя сделать. Ничего!

Я почувствовал, как на плечо легла рука отца, и только тогда понял, что плачу. Неловко смахнул слёзы тыльной стороной ладони. Катька тут же сунула мне платок. Кажется, я наконец-то влился в общее похоронное настроение.

Гроб закрыли крышкой и спустили в чёрный прямоугольник земли. Отец бросил первый ком, я проделал то же самое, почти скопировав его жест. Дальше мы стояли и смотрели, как парни в чёрном работают лопатами, накидывая землю, укладывают венки. В голове было пусто. В душе тоже.

После кладбища Катька всё же уехала на работу, хотя теперь я бы предпочёл, чтобы она осталась. Но в пафосном ресторане «Алая роза» мне пришлось сидеть одному. Отвечать дяде Саше и тёте Марине, кивать, когда отец произносит очередную речь о Лидуне, ловить на себе сочувственные взгляды его коллег. Одно радовало: я мог постоянно заказывать горячий чай, чтобы прогреть уши. Через несколько часов мои мучения наконец-то закончились, приглашённые разошлись. Дядя Саша крепко обнялся с отцом, потрепал меня по голове со словами: «Пацан совсем большой стал». А через минуту я сидел на заднем сидении мерса отца по дороге к его квартире.

Он позвал, а я согласился. Не оставлять же его одного после такого дня. Я, конечно, совершенно не знал, что делать, но, наверное, всё само пойдёт. Поговорим, посидим. Может, ещё одну чашку разобьёт.

10
{"b":"763070","o":1}