Между тем Семендяев продолжал свой утренний разбор.
- Не нравишься ты мне, Сахно, - с легкой укоризной и даже с нотками сочувствия говорил Семендяев, - не растешь ты. Был у тебя осенью - плохо. Зимой был - не лучше. Вот уже почти лето - и опять все не так. Нет роста. Растет только, как мне докладывают, куча говна возле казармы. Вонь с твоего обосранного дивизиона дошла уже до Норвегии. Народ там в панике. Смотри, Сахно, делай выводы. "Прыжок", я слушаю вас.
Затараторил "Прыжок" (деревня Заозерье), он же майор Василий Шипунов, закадычный приятель и собутыльник Волкова, знаменитый своей технической и ракетно-стрелковой толковостью, человечностью, добротой по отношению к бойцам и офицерам. "Доброта тебя, Василий, рано или поздно погубит, - не раз предупреждал его Волков, - командир не может быть добрым. Добрые командиры в армии обречены на вымирание, как мамонты".
- А что, Шипунов, - обратился к нему Семендяев, - расскажи-ка нам всем, как ты из Белого моря сделал Черное.
- Я не виноват! - моментально отозвался Шипунов, видимо, ждал этого вопроса. - Налетел шторм и смыл уголь с причала! Вот и все!
- Сколько смыло? - полюбопытствовал Семендяев.
- Примерно полторы тысячи тонн...
- И где, ты думаешь, я теперь тебе достану еще полторы тысячи тонн угля?
- Я же не виноват! - обиженно повторил Шипунов. - Что я тут сделаю. Стихия! Против природы не попрешь.
- Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, Шипунов. И все-таки - а почему же ты не оттарабанил уголек в глубину подвластного тебе острова, а?
- Машина бортовая была сломана. И не работает до сих пор.
- Так чини, в чем же дело?
- Дайте запчасти, товарищ командир, починю.
- С запчастями и дурак починит. Ты вот попробуй, Шипунов, как-нибудь без них. Одни ищут способы выполнения поставленных задач, а другие, и ты в их числе, - причины, чтобы оправдать собственное бездействие.
И так далее, и тому подобное, каждый день...
Волков, вполуха слушая эту болтовню, думал о своем. Совсем недавно в полку узнали, что их часть будет подвергнута проверке Главной инспекцией министра обороны - наивысшим проверяющим органом в армии. Уже был утвержден перечень подразделений, представляемых на проверку. Не минула чаша сия и четвертый дивизион. К Волкову зачастили всякого рода "помогающие" - представители корпусного и армейского штабов. Реальной помощи такие наезды начальства не оказывали, а времени и нервов отнимали изрядно - каждый гость требовал внимания, автомобиля, еды, приличного ночлега, каждого надо было встретить и проводить, да еще и выслушивать их зачастую бестолковые речи, изображая на лице внимание и почтение.
Но на этот раз Волкову не повезло больше, чем когда бы то ни было. "Оказывать помощь" перед проверкой приезжал заместитель начальника зенитных ракетных войск армии полковник Пасюк и за три дня довел Волкова до той грани нервного истощения, за которой уже вплотную буйное помешательство - с битьем посуды, стекол, дикими воплями... В особую муку превратились обычные совещания, разводы и постановки задач на день. Что без Пасюка занимало пять минут, с Пасюком длилось часа два. На каждое совещание надо было составлять подробный план, Пасюк их проверял, делал замечания разноцветными карандашами, после чего планы старательно подшивались. С вечера надо было составлять новый план... Все это было нужно Пасюку, чтобы обезопасить себя лично на случай крупного прокола на предстоящей инспекции. Дельный совет никуда не пришьешь и не приколешь, а планы - вот они, красочные, на много листов: "Я им неоднократно говорил, указывал на недостатки, здесь все отражено, кто виноват, что этот щ-щенок Волков..."
Однажды он так, сквозь зубы, и просвистел Волкову в лицо: "Щ-щ-щ-щенок!" когда Волков в чем-то с ним не согласился. Своей развинченной походкой Пасюк напоминал человека, изнасилованного штрафным батальоном гомосексуалистов, и за те дни, что он "помогал" дивизиону, Волков его люто возненавидел.
Пасюк отбыл, но вместо него приехал (тоже помогать) член Военного совета начальник политотдела армии генерал-майор Квасов, с деревенским лицом, на черной "Волге", в сопровождении полковника, записывавшего за ним в блокнот каждое его "мудрое" замечание: кто из офицеров плохо пострижен, у кого несвежий подворотничок, у кого недостаточно бравый вид...
И тут, словно очнувшись, Волков услышал свою фамилию.
- Волков! Волков! - орал по "громкой" командир полка. - Ты меня слышишь? Ты меня слышишь? О чем ты там думаешь?
- Слышу, - растерянно ответил Волков.
- Так вот! Ты улетаешь через два дня "бортом" на полигон! В Сарышаган! Стрельба по инспекции! С полным расходом ракет! От нашего полка только один дивизион! Твой! Ты меня понял?
- Понял, - ошеломленно отвечал Волков. Новость действительно была из разряда потрясающих.
- Берешь с собой жратвы дней на десять, - тем же взвинченным голосом продолжал командир полка, - сказали, можно будет взять две машины, "уазик" и "Урал", "уазик" свой возьмешь, "Урал" я тебе дам... Ну, там, котелки всякие, хурда-мурда, палатки и дрова, сорок тонн груза можно будет взять, если "Ил-76" будет, да у тебя столько и не наберется... Понял? Два дня на подготовку! Я сейчас к тебе выезжаю, посидим, прикинем все с карандашом... Но запомни, Волков, главное, как хочешь - по колено в говне, по локоть в крови, но чтоб с этого Балхаша вернулся с отличной оценкой! Как хочешь, но чтоб с отличной! А будет "пятерка", накроем стол в лучшем греческом зале полка! Накроем на двадцать человек, а сядем вдвоем - ты и я! Все, конец связи, выезжаю к тебе!
"Ну, жизнь наша поломатая, танком переехатая... Вот уж точно - закон салюта. Сначала ни хрена, ни хрена, а потом едрит твою - на полнеба! Хорошо, если нормально все пройдет, ну, а если нет? Если облом какой-нибудь случится? Да для меня тогда и должности старшего техника в этом корпусе не найдется..." - Разговаривая сам с собой, Волков возвращался с позиции. Перед мысленным взором, слегка прикрытый колеблющимися слоями горячего воздуха пополам с пылью, расстилался Балхаш, жемчужина Казахстана, озеро с водой изумительно голубого цвета. Свои объятия приоткрывала Бетпак-Далаi - Голодная степь, безжалостно выжженная сорокаградусной жарой полупустыня, покрытая полынью и тамариском, усеянная огромными куполовидными сопками, с ее завораживающими слух жителя русских равнин названиями - урочище Жамантуз, солончак Бекмагомбет-Карой, горы Кызылтау, колодец Кускудук...
Личный состав дивизиона расположился на лужайке недалеко от магистральной рулежной дорожки. Рядом стояли машины, отдельной кучей были сложены дрова, без которых в пустыне не приготовить пищу, тут же лежали печки, палатки, матрацы, одеяла, горы коробок и коробочек с продуктами, ящики с приборами и запасными деталями, доски, инструменты и множество всяких других вещей, как будто дивизион готовился к отбытию на необитаемый остров.
"Гвоздь забудем взять - так хрен мы этот гвоздь потом в той пустыне достанем", - озабоченно говорил старшина Миколюк, сверяя написанный фантастическими каракулями список имущества с его фактическим наличием.
На траве группами разлеглись бойцы (так зимой собираются бездомные собаки на теплые вентиляционные решетки), покуривали и с явным интересом ожидали дальнейшего развития событий, поскольку все происходящее далеко выходило за рамки обычной рутинной солдатской службы - нарядов, караулов, командировок на уборку овощей, погрузку и разгрузку - и поэтому вызывало неподдельный интерес. Кто бы что ни говорил, а солдатская служба в зенитном ракетном дивизионе очень тяжела. "Через день на ремень" для бойца - это не абстрактные стихи, это жизнь. Можно за триста дней службы отмахать сто пятьдесят караулов, а много это или мало - надо спросить у отслуживших. Многие бойцы, особенно редких и дефицитных специальностей, например телефонисты, релейщики, дизелисты, зачастую по полгода не ночуют в казарме, а сидят на рабочих местах, располагаясь на ночь, не раздеваясь, на матрасе далеко не первой свежести где-нибудь в углу кабины, где и вытянуться-то в полный рост проблема. Еще тяжелее - во время увольнения и очередного призыва, когда отслужившие уже уволены, а призванные еще не прибыли или еще не готовы к самостоятельному несению службы. В такие времена бойцы месяцами не выходят из кабин.
