— Знаю, — нехотя кивнул я.

— Ты не должен приближаться к ней и на пушечный выстрел, если дорожишь своей репутацией и если не хочешь, чтобы круг вокруг тебя смыкался все теснее. В жизни иногда надо принимать непростые решения. Человек может быть тебе в какой-то степени близок. Но ты не можешь не замечать того, что он преступник. Если же ты закрываешь на это глаза, то, не обессудь, и не жди, что полиция будет воспринимать тебя как законопослушного гражданина.

— Спасибо за нотацию, — кисло кивнул я.

Филипс устало, но доброжелательно мне улыбнулся.

— Я — не тот человек, которому адресована твоя злость, Димитрис.

— Я и не говорю, что тот. Я очень благодарен тебе, Дерек. Хотя бы за то, что ты сам не применяешь со мной тот подход, который советуешь мне включать в отношении других.

— Я слишком стар для этого. И слишком хорошо тебя знаю, Димитрис. Но я всегда остаюсь здравомыслящим человеком. Не считаю себя мещанином, но многим в этом мире дорожу. Так что, если будешь неосторожен, может наступить момент, когда ты не сможешь больше на меня рассчитывать.

Я понимающе кивнул. Филипс всегда был очень сдержан в обещаниях. И всегда делал больше, чем обещал. Он мог готовить меня к тому, что от меня отвернется, но на самом деле он вряд ли сделает это. Если же он вынужден будет — что ж, я все равно останусь его должником за ту поддержку, которую он уже мне оказал. Я давно усвоил, что не стоит рассчитывать на то, что люди станут губить ради тебя карьеру или идти под суд лишь потому, что они как-то раз или два назвали тебя своим другом. Будь благодарен даже за малую помощь, не жди от людей многого — и никогда не будешь предан или разочарован.

— Спасибо тебе еще раз.

— Бывай, Димитрис. Береги себя.

— Счастливо, Дерек.

§ 78

И снова мой путь лежал в метро. В прежние времена я недоумевал, зачем люди устраиваются на работу за тридевять земель у себя от дома. Но теперь осознал, что служба занятости не платит пособий и не помогает найти работу неженкам, которые отказываются от вакансий из-за того, что туда, видите-ли, не очень удобно добираться. Так что, с тех пор, как я распрощался с машиной, езда на общественном транспорте занимала у меня теперь пару часов ежедневно.

Из метро — в общественный троллейбус, который отправлялся с восточных окраин Сиднея через Пустырь в сторону Кузницы. Троллейбусный маршрут № 44 — не самый популярный, особенно в это время дня, когда трудяги возвращаются с работы, а не едут на нее. Но мне он был хорошо известен. На нем была остановка по требованию под невзрачным названием «Коллекторы», о которой многие даже не подозревали. Остановка была чем-то неуловимо похожа на ту, где я не так давно выходил, чтобы проведать Рину в автомастерской. Здесь выходили немногие. Как правило, это были мужчины невзрачного вида, в лучшем случае похожие на усталых трудяг, в худшем — на пропащих пьянчуг.

Когда я, как обычно, вывалился из троллейбуса, над Пустырем уже темнело. Прохладный ветер доносил издалека лай множества собак. Вопреки усилиям городских служб, Пустырь постоянно бороздили стаи уличных шавок, которые порой вели себя весьма агрессивно. Прогуливаясь здесь поздними вечерами, я порой радовался, что имею при себе трость, и дело было вовсе не в больном колене.

Поправив сумку на плече, я решительно ринулся в узкий темный переулок между двумя бетонными заборами, исписанными граффити. Незнакомый с местностью прохожий поостерегся бы ходить в месте, так и намекающем всем своим видом, что кто-то может выпрыгнуть на тебя из темноты с ножом в руке. Я не слишком опасался этого, так как был, мягко говоря, не самым привлекательным объектом для ограбления или изнасилования. Надеялся только, что какой-нибудь наркоман не проломит мне голову кирпичом, чтобы порыться в карманах, даже не став проверять, не соглашусь ли я отдать все добровольно.

Где-то над ухом раздалось назойливое жужжание дрона, принадлежащего городским службам. Опередив меня, крохотный дрон, похожий на диск для метания, спроецировал под собой светящуюся голограмму мужчины в отутюженном смокинге, одарившего меня блаженной улыбкой.

— Уважаемый гражданин! — проникновенно обратилась ко мне голограмма. — Предупреждаем вас, что вы находитесь в небезопасной зоне. Городские власти настоятельно не рекомендуют вам находиться здесь без крайней необходимости, особенно в темное время суток. Пожалуйста, проследуйте за мной, если хотите попасть к ближайшей остановке общественного транспорта…

— Я отказываюсь от помощи, — пробубнил я, даже не остановившись.

— Уважаемый гражданин, ваша безопасность не может быть гарантирована городскими властями, — продолжил с укором вещать мне вслед робот. — Пожалуйста, соблюдайте осторожность, и воспользуйтесь возможность вызова экстренных служб в случае…

Быть может, эти штуки действительно могли быть полезны для того, чтобы вызволить из беды заблудившихся старушек. Меня же их появление каждый день начало уже изрядно раздражать. Жителям благополучных районов города и в голову не пришло бы здесь ошиваться. Иные добропорядочные горожане из года в год видели Пустырь сквозь окна троллейбусов или электричек, несущих их в Кузницу и обратно, каждый рабочий день, но желания побродить здесь не испытывали совершенно. Те же, кто оказался здесь не случайно, точно не нуждались в помощи безмозглого жестяного ведра с моторчиком.

Преодолев пустынный переулок, в котором под ногами временами хрустели пластиковые бутылки и осколки битого стекла, а на одной из стен было нарисовано пресловутое ®, я вышел к задней части четырехэтажного здания дешевой ночлежки. К зданию ночлежки примыкало еще более невзрачное двухэтажное здание. У двери размещалась невзрачная вывеска, чье красное неоновое свечение предупреждало прохожих, что перед ними бар.

У входа, как всегда, вертелось несколько людей, из числа обитателей ночлежки, чьи пьяные объяснения гулко разносились по переулку. Один из них махнул мне рукой и радостно крикнул:

— Здоров, хозяин!

После такого приветствия впору было ощутить себя рабовладельцем. Жаль только, что «рабы» не впахивали на плантациях, а бухали, причем очень часто в долг, в моем собственном баре, откуда их иногда приходилось выносить под руки, да еще и убирать за ними блевотину. Какое счастье, что этой стороной «бизнеса» занимался не я, а мой компаньон.

— Привет, мужики, — сдержанно махнул я рукой в ответ.

Обшарпанная, но тщательно убранная лестничка вела к двери. За ней звучала приглушенная музыка вперемешку с голосами, каждый день все теми же, или во всяком случае одинаковыми. Когда я зашел, на меня перевел взгляд смуглый чернявый круглолицый мужик с черной щетиной на щеках, хорошо за сорок, протирающий бокалы за барной стойкой. С этого ракурса не было видно, что он инвалид даже в большей степени, чем я. Да и своей добродушной улыбочкой он этого не показывал.

Завидев меня, бармен, по обыкновению, приветливо махнул рукой.

— Как выдался денек, братишка? — осведомился Миро, когда я добрался до стойки, успев по пути пожать по меньшей мере полдюжины рук и обменяться теплым приветствием с молоденькой приятной азиаткой-официанткой, которая встретила меня искренней доброжелательной улыбкой.

Передо мной уже стоял стакан, наполненный ряженкой. Я взял себе в привычку выпивать в день несколько видов молочки. Каждый вечер, когда я приходил, Миро встречал меня то йогуртом, то закваской, то кефиром, то моим любимым топленым молоком. Поначалу это много кого в баре удивляло, ведь самым подходящим напитком после рабочего дня здешние клиенты всей душой считали, как минимум, пиво. Моя приверженность трезвости была для них столь же странной, как и мое имя. Но со временем они привыкли. По-прежнему называли меня то Дмитрием, то Дмитричем, то и вовсе Денни или Дэймоном, но спиртного уже не предлагали.

— По пятибалльной шкале дерьмовости где-то на четверку, — осушив стакан и вытерев затем бороду, оценил я прошедший день. — Похоже, меня собираются попереть по медицинскому заключению. Вопрос недели, максимум двух.