— Что дальше? — мрачно спросил я.

— Я оформлю докладную записку с просьбой отстранить вас от работы до проведения внепланового медицинского обследования с целью подтверждения профпригодности. Копию направлю в профсоюз.

«Если вас что-то не устраивает, можете жаловаться», — озвучил недосказанное непреклонный взгляд медика.

— Это ясно, — хмуро кивнув, я встал из-за стола. — Сейчас я могу возвращаться к работе? Мне платят почасово.

— Нет, — покачала головой Редди. — На сегодня я оформлю вас на консультацию в Институт хирургии глаза. Вы, как инвалид, и плюс по направлению с работы, будете иметь право на внеочередной прием, а стоимость медицинских услуг покроет ваша страховка. Ума не приложу, почему вы до сих пор не воспользовались этой возможностью с таким хорошим страховым полисом…

— Ничего нового мне там не скажут, — отмахнулся я раздраженно, направляясь к двери. — Я лучше вернусь к работе. И вот еще что — попрошу не величать меня «инвалидом».

— Нет — вы отправитесь на консультацию, — решительно возразила врач. — Вы обязаны сделать это. Если вы не явитесь в назначенное время, это будет приравниваться к прогулу!

В этот момент голова разболелась еще сильнее и я не совладал с собой.

— Ах, вот как, задумали «по статье» меня уволить? — резко оборачиваясь, спросил я. — Не надейтесь, что это вам удастся! Профсоюзы, служба труда, суды — я не остановлюсь, пока не подниму на ноги все инстанции! Так что мое увольнение выльется вам в копеечку!

— Вы ищете врага там, где его нет, Димитрис, — устало отмахнулась от этих угроз Редди. — Это характерно для многих людей с синдромом посттравматического расстройства…

— Довольно мне на сегодня ваших непрофессиональных диагнозов, — остановил ее я раздраженно.

— Вы просто не замечаете, что ваш единственный враг — вы сам. Прошу вас, не упрямьтесь. Сходите на прием к офтальмологу. Вам действительно требуется квалифицированная помощь. А еще я запишу вас на консультацию к…

— … психологу, — предугадал я конец знакомой фразы, презрительно ухмыльнулся и покинул кабинет, уже второй раз за день нарочито громко хлопнув дверью.

«И ты еще удивляешься, что тебя считают психом?» — тут же осудил я себя, едва оказавшись за дверью. Но возвращаться и пытаться сгладить инцидент было бы глупо, особенно когда боль продолжала донимать меня по-прежнему.

§ 68

Какую бы толстокожесть я не обрел в последнее время, произошедшее изрядно подпортило мне нервы. Вдобавок, глаз никак не желал успокаиваться. Находясь в пустой общей раздевалке, где я открыл свой шкафчик с вещами и начал переодеваться, я почти дал волю эмоциям — просидел несколько минут неподвижно, держась за голову и борясь с собственными мыслями.

«Ты пытаешься быть твердым, Димитрис, но ты не видишь черты, за которой твердость превращается в глупость», — донесся в моем сознании голос здравого смысла. — «Бросаться в крайности — это не всегда лучший выход из ситуации. Ты ведь это знаешь».

— Знаю, — прошептал я в тишине раздевалки. — Знаю. Но я боюсь совершить ошибку.

Жизнь в борьбе научила меня упрямству. И речь даже не о борьбе с обществом, которое отторгало меня, словно организм — чужеродную клетку. С того дня, немногим больше года назад, когда я покинул стены госпиталя, неотъемлемой частью моего существования стала борьба с самим собой. И она порой была очень жестока.

Больше года я не принимал вообще никаких медикаментов, кроме некоторых растительных препаратов. Но призрак «Валькирии» так и не оставил меня. Порой она отступала, так что мне казалось, что я освободился от ее власти навсегда. Но стоило вышколенному сознанию дать слабину хоть на секунду — она просачивалась сквозь мельчайшую щель, отравляя его своим ядом.

В основном это происходило по ночам. Во сне, когда защитные рычаги воли, держащие мое сознание в суровой узде, слабли, в него сразу же вползали кошмары, оплетая своими липкими и тягучими нитями. Я надеялся, что они исчезнут, но год спустя их частота уменьшилась лишь немного. Кошмары мучали меня, заставляли обливаться потом, скрежетать зубами, орать — и сквозь все эти эмоции красной нитью проходила навязчивая, неистребимая мысль об облегчении. Я знал, что позволило бы мне освободиться от кошмаров. Я знал, что позволило бы мне забыться. Лишь она.

Грезы по «Валькирии» вместе с мольбами истерзанного войной тела об облегчении страданий соединились во мне в единое целое, составили вторую мою натуру, единственная мечта которой — сдаться, прекратить мучения, раствориться в сладостном забытьи и искусственном блаженстве.

«Что ты делаешь с собой, идиот? Кому и что ты хочешь доказать?» — коварно обращалась ко мне эта натура. — «Ты обрек себя на жизнь, полную постоянных страданий. Такая жизнь не приносит ни секунды счастья, ни мгновения радости, ни мига облегчения. Лишь изнурительная борьба, которая проиграна еще до ее начала. Лишь изматывающая боль, которая будет становиться все хуже. З-А-Ч-Е-М?!»

Тряхнув головой, чтобы изгнать навязчивые мысли из головы, я закончил сборы и торопливо покинул бытовку. Решение пришло ко мне само собой, так как разумной альтернативы не было. Раз уж Редди направила меня на консультацию к офтальмологу, если был шанс, что это поможет мне сохранить работу — что ж, надо было идти, как назначено. Работа на «Джарлинго констракшнз» была особенно важна для меня — я попал бы в серьезные затруднения, вновь оказавшись сейчас на бирже труда.

Уже переодетый в свою обычную одежду, вполне подходящую для этого июньского дня (кроссовки, темные джинсовые бриджи, черная футболка, блейзер и зеркальные солнцезащитные очки-авиаторы), я закинул на плечо спортивную сумку, взял в руку крепкую черную трость, с которой не расставался с мая 94-го, хотя и мог уже обходиться без нее — и вышел из административного корпуса, направившись к автобусной остановке.

Если бы я поднял голову вверх, то увидел бы любопытное для непосвященного зрителя зрелище — полосу, разделяющую сияющее голубизной безоблачное небо столицы и тягучую серую завесу, которая стала в конце двадцать первого века естественным «потолком» мира. Голубые озоновые столпы, поднимающиеся от генераторов, добавляли картине сюрреалистичности. Мои уши были предусмотрительно заткнуты наушниками-вкладышами, в которых натужно верещала рок-музыка. Но даже этот звук не мог полностью перекрыть гул громовых машин, создающих озон.

Сев в первый же подъехавший автобус без водителя, управляемый виртуальным интеллектом, я отправился из «серой зоны» пригородных пустырей, где были расположены озоногенераторы «Джарлинго констракшнз» и прочая инфраструктура, обеспечивающая город, в направлении спального района «Блу скай таун».

На часах не было еще и 12:00. Автобус в это время дня был практически пуст. На этом маршруте обычно ездили лишь сменившиеся рабочие (а до пересменки было еще далеко) и случайные бродяги. И все же я, по своему обыкновению, не стал занимать сидячее место, а умостился на площадке посередине, и понурил голову, чтобы козырек блейзера прикрыл лицо. Не любил, когда на меня пялятся из-за моих шрамов — оттого и выработалась такая привычка. Обведя безразличным взглядом рекламные голограммы, мелькающие в салоне автобуса, я вздохнул и прикрыл глаза, отдавшись музыке.

§ 69

Я вышел из автобуса, не доехав две остановки до «Блу скай таун». На этой остановке, лаконично именуемой «Развязка», как правило, не выходил вообще никто. Что могло понадобиться людям в месте? Не слишком оживленная двухполосная дорога с односторонним движением как раз приближалась к месту, где ей предстояло пронестись над широким бетонным акведуком, а затем крутой эстакадой взмыть вверх, присоединяясь, подобному тому, как маленькая речушка впадает в большую, к огромной скоростной автомагистрали, вьющейся в восьмидесяти футах над землей. Автомагистраль устремлялась вдаль, где чудовищный Гигаполис высился бетонно-стеклянным лесом высотой свыше полумили.