Мы собираемся дважды в неделю, в 20:00 (время может изменяться, уточняйте заранее), на втором этаже здания бара «Добрая Надежда», который расположен на Пустыре к востоку от города (троллейбусы № 43, № 44 до остановки «Коллекторы»).

Участие в наших встречах является бесплатным.

По всем вопросам обращайтесь к Димитрису Войцеховскому [контакты].

Правила клуба:

1. У нас есть главный принцип. Каждый из нас твердо решил, что стремится к жизни без наркотиков и хочет найти достойное место в этом обществе, избавившись от призраков войны, через которую нам всем пришлось пройти. Если ты разделяешь этот принцип — мы тебе рады.

2. Все мы — разные. Мы уважаем индивидуальность, и с радостью примем того, кто отличается от нас. Каждый из нас волен дискутировать, но лишь вежливо и с уважением к собеседникам. Обещаем, что тебе будет тут комфортно с теми жизненными установками, которые ты имеешь, если ты согласен с нашим главным принципом.

3. Все мы — равны. Никто не имеет здесь привилегий и преимуществ независимо от того, когда он к нам присоединился, где и сколько он служил и в каком был звании, каков его возраст, пол и занимаемое положение. Каждый из нас одинаково важен. Каждый имеет равную возможность высказаться. Голос каждого имеет одинаковый вес во всех вопросах.

4. Мы не только говорим, но и слышим. Другим нужна твоя поддержка так же, как тебе нужна их поддержка. Ты должен быть всегда готов протянуть руку помощи своему товарищу.

5. Мы никого не судим и ни к чему не принуждаем. Каждый из нас приходит сюда за помощью, а не за нотациями. Нужно помочь товарищу, который оступился. Но ты должен уважать его свободу и личное пространство. Мы никогда не применяем ни к кому силу или любых мер принуждения. Каждый из нас волен уйти, когда пожелает.

6. Мы — не коммерческое предприятие и не благотворительный фонд. Мы не берем ни с кого денег за участие в наших встречах и не продаем никаких услуг. Ты можешь сделать добровольный взнос на наши общие нужды и цели, который будет использован прозрачно и по назначению. Ты можешь не делать этого, и отношение к тебе из-за этого не ухудшится.

7. Мы — не секта. Мы уважаем веру и воззрения каждого, но не насаживаем их друг другу. Религия и идеология — не то, ради чего создан клуб.

8. Мы — не политическая партия и не общественное движение. Любой из нас волен в своих политических предпочтениях вне стен клуба. Но он не будет заниматься здесь политической пропагандой, вербовать других в какие-либо партии или движения.

9. Мы — не больница. Многие из нас имеют трудности со здоровьем. И мы рады помочь друг другу советом. Но мы не заменим тебе врача, если ты действительно нуждаешься в лечении.

10. Мы — не спортивный клуб. Каждый сам определяет свое отношение к спорту и физкультуре. Ты не обязан участвовать в каких-либо спортивных соревнованиях или занятиях, если не хочешь.

11. Мы — не общество трезвости. Каждый из нас сам определяет свое отношение к алкоголю вне стен клуба. И мы не станем вмешиваться в твое, если ты не совершаешь на наших глазах очевидное самоубийство».

Удивительно, но в тот знаменательный вечер мы не стали придумывать нашему сборищу названия. Все слишком устали и лишь обрадовались, когда Чако предположил, что за этот вопрос будет правильнее проголосовать позже, после того, как состав клуба более или менее устаканится. Впоследствии, однако, этот вопрос несколько раз откладывали на потом, хотя сама деятельность бурно развивалась. Во всех наших разговорах мы называли наш кружок просто «клубом». И это слово удивительным образом прижилось — до такой степени, что в конце концов мы решили не придумывать никакого другого названия вообще.

В самого начала участие в создании клуба не казалось мне знаменательным событием в моей жизни. Я отнесся к этой затее добросовестно, но легко, решив, что не стану расстраиваться, даже если ничего и не выгорит. Однако сложно описать, как я был воодушевлен, когда увидел, что же в итоге получилось. Я вдруг осознал, что впервые в жизни я дал начало чему-то действительно хорошему — тому, что призвано помогать людям и уменьшать их страдания, а не наоборот.

Я все еще хорошо помнил сновидения, которые посещали меня во время комы. Доктор Перельман говорил, что я пережил тогда несколько клинических смертей, и даже пробыл однажды пять минут «на той стороне». Я не мог назвать себя верующим человеком. И не был вполне уверен насчет жизни после смерти. Но тогдашние свои переживания забыть не мог. И все чаще меня посещала мысль, что те кошмары не были простыми кошмарами. Конечно, их можно было объяснить природными процессами, которые происходили в травмированном мозге. Но даже если это и так, даже если в них не было какого-либо сверхъестественного смысла — они все равно были квинтэссенцией всей моей жизни, самой сутью моего существа, снимком моей души, который мозг сделал на прощание, перед тем как его неожиданно выдернули из состояния забытья. Мысль, возможно, и не была настолько материальной, как полагали фанатичные спиритуалисты. Но даже убежденные материалисты не отрицали влияния, которое оказывают мыслительные процессы на физическое состояние человеческого организма.

Я не всегда признавался себе в этом, но я чувствовал, что никогда не вернулся бы в этот мир, если бы не откровения, которые я пережил во время того долгого сна, и не договор, который я заключил тогда со своей собственной совестью. Не важно, по велению ли высших сил или по своей собственной воле, но я вернулся в этот мир для того, чтобы измениться и искупить то зло, которое успел причинить. И эта мысль все время довлела надо мной, заставляя критически оценивать свои мысли и поступки.

Создание клуба было маленьким шагом на этом пути. Сделав его, я ощутил крохотный теплый огонек где-то внутри себя, и впервые почувствовал, как давление чудовищного груза вины немного ослабло. Лишь делая добро я мог простить себя. Лишь простив себя, я мог унять боль, обрести покой и научиться вновь смотреть себе в глаза без отвращения. И ничего не было для меня важнее этого.

§ 84

Почти год спустя место собраний клуба мало изменилось с момента, когда здесь прошла учредительная встреча. Наше помещение на втором этаже чуть превышало площадью триста квадратных футов. Сюда можно было подняться из бара по лестнице, спрятанной от посетителей за барной стойкой, или по пожарной лестнице с заднего двора, со стороны пункта приема вторсырья — если у тебя есть ключ от калитки и ты не испугаешься злобного на вид пса по прозвищу Боб, которого прикормили Рэй и Ким. Как правило, ребята пользовались именно задним ходом, чтобы никто в баре на них не глазел.

Язык не повернулся бы назвать это «залом для собраний». Да мы и не стремились воспринимать его так. Скорее это было нечто вроде большой гостиной. Интерьер был скромен. Побелка стен не первой свежести, линолеум грязноват, окно — треснуто во время какого-то из устроенных в былые времена дебошей. В углу были беспорядочно составлены несхожие меж собой стулья, кресла и пуфики — все, на чем можно было сидеть. Часть удалось собрать в баре, остальное притащили ребята. Сидений в клубе было больше, чем постояльцев. Мы всегда надеялись на пополнение.

Когда мы с Рэем поднялись, пятеро были на месте. Я поздоровался с каждым за руку, обменявшись веселой приветственной репликой, адресованной ему лично, и обратив внимание на состояние каждого.

Гэри Горджес выглядел грустным. Вообще-то 29-летний Гэри, отставной сержант 98-го легкого пехотного батальона «Глобал Секьюрити», воевавший в Африке и Европе, держался молодцом. Он был ответственным и рассудительным малым, вдобавок окончил бухгалтерские курсы, так что мы доверяли ему заниматься финансами клуба, справедливо полагая, что в этом он разбирается получше любого из нас. Но на этой недели был его черед посещать наших ребят «на зоне». А это занятие не из воодушевляющих. Помню, я сам едва не впал в депрессию после того, как побывал там в последний раз несколько недель назад.