По лестнице спустился огромный негр голый до пояса.

– Предрожденный Банга!.. – я встаю, обмениваемся рукопожатием.

Банга берет в баре бутыль темно-коричневого пойла, направляется обратно по лестнице. Но перед тем как уйти вдруг оборачивается и зыркает на рысёнка, при этом напрягает мышцы и белозубо скалится.

Та полыхнула похотью, глаз не отвела. Юная порочная рысь. Я почему-то испытал некую ревность. А что уж тогда испытал мэтр? Бедный Аллигатор. Хотя, как ни крути, а Банга через час исчезнет, и мэтр может забавляться сколько угодно. Тем более, девушка всегда будет жить лишь в этом дне – дне «минус девять», пока не надоест хозяину. А потом он выдернет еще кого-нибудь, и сделает себе нового мотылька, живущего до первой звезды.

– Что там про развилку, Винсенте? – Аллигатор назвал меня последним именем.

– Развилка, ведущая к концу света. Мы же именно ее ищем.

– А кто тебе сказал о конце света? – морщится Аллигатор.

– Как кто? Вы, мэтр, и сказали. Через девять дней конец света.

– Конец света… – кряхтит брюзгливо. – Да что ему сделается… Преувеличение это всё. Погибнет всего лишь одно человечество. Да и то не полностью, к сожалению.

– Ну не конец света – конец цивилизации. По большому счету без разницы. Есть ли видимое, когда нет видящего? Возможен ли видящий в отсутствие видимого?… А можно кофе?

Горячий горький кофе.

– Вкусно. За это я готов простить конкистадорские мероприятия.

– Родина кофе – Африка.

– Да? Не знал, – делаю еще один глоток. Молчу. Аллигатор тоже молчит и смотрит сквозь меня. – Не знал, хотя порой кажется, что знаю почти всё. От многознания иногда паршиво. Паршиво до удушья иногда, – смотрю на изогнувшуюся на диване, девочку-рысь, допиваю кофе. – А знаете, мэтр… отпустите меня.

Личный настроенческий барометр Аллигатора если и сместился от невозмутимости к удивлению, то лишь на одно деление.

– Допустим, я сейчас выпью еще чашечку кофе, – предлагаю я свой заветный план. – Рассую конфеты по карманам, выйду на улицу и пойду гулять по городу и знакомится с дамами. Вы мне наколдуете несколько золотых монет… в том смысле, что бумажных купюр. Поживу девять дней в удовольствие, а потом… что там ядерная война? Через девять дней вместе со всеми.

– Это невозможно, – ответил он мне как идиоту, ответил как на детский вопрос с некоторой даже каплей веселости.

– А давайте по-другому, – я встаю и расхаживаю по комнате. Мне кажется, что девушка с глазами так меня взволновавшим хоть и в наушниках, но слышит наш разговор. – По-другому. Вы подбираете новую не воплотившуюся душу. Это вам легко. А я, как заслуженный предрожденый, являюсь в положенное время в этот не лучший из миров. Мотаю свой «майвэй», а когда приходит срок, вместе со всем племенем людским отправляюсь на мост Чинвад. Разве я не заслужил просто жизни? Пусть короткой, пусть нелепой просто жизни? Даже убого, даже ущербно хочется жить. Именно собой, именно собой! Не выполняя каких-либо миссий. Пожить и умереть как человек, – Рысёнок подслушивает, я уверен. Я же отчасти и для нее завел этот разговор. – А кстати, вы так и не сказали, мэтр, что произойдет через девять дней?

Пауза. Чего-то не хватает в этой безупречно обставленной гостиной.

– Ты, Винсенте, единственный, кто не задал этот вопрос в первую же встречу.

– А зачем, если я уверен был, что смогу предотвратить. Я думал, что с первой темы найду изъян, всё исправлю. Ни с первой темы, ни с сотой не нашел. Другие предрожденные, видимо, тоже, иначе мы бы тут не находились, – сделал я тривиальный вывод. – В последнюю ходку слыхал я – есть у ацтеков легенда, что мир разрушался четырежды: огнём, водой, ураганом и почему-то тиграми. Захотелось узнать, а сейчас-то что за беда? Нежели, тигры?

– Никакой беды, развел руками Аллигатор. – Просто время пришло.

– В каком смысле?

– Так устроено, что все кончается. Человек перестал быть частью мира. Настал такой момент, что исчезновение большинства людей никак не отразится на природе, на планете. А если и отразится, то в лучшую сторону. Смерть популяции полинизейских жаб запускает цепочку причинно-следственных связей, где результат проявится в Антарктиде. А смерть людей не повлияет ни на что. Человек уже не тот. Медведь на велосипеде – не совсем медведь, ему в лесу не выжить, правильно? Отчуждение – смерть. Старики в большинстве не умирают от болезней, а умирают от ненужности, когда им места нет в наставшем настоящем времени. Так и с человечеством. Оставшаяся горстка людей начнет сначала. А в большинстве своем этот вид себя изжил. Он не первый, не последний. Одним словом, пришло время.

– Это же важная информация! Так давайте работать против техносферы. Вся наука умещается в два-три века. Гораздо проще искать развилку! Можно… – и тут, как пишут в средневековых романах, я был поражен внезапной догадкой. Аллигатор явно это заметил, дернул шершавой щекой, выражая досаду. И не понятно досада относится к тому, что до меня дошло или к тому, что дошло так поздно. – Я алкоголя выпью?

По-моему, коньяк. Теплеет.

– Мэтр! Я всегда считал, что моя миссия искать развилку в событиях, чтобы в нужный момент повернуть ход истории в сторону от апокалипсиса. И мы находимся в этом дне, называемом «минус девять», имея в виду, что этот день – точка возврата, а уже завтра ничего изменить нельзя. Но до этого дня произошел перелом, который ведет к этому концу. Я сравнивал себя с электриком, который ищет порыв в сети. А теперь я вижу, что нет изъяна в цепи, просто энергия кончилась. И через девять дней произойдет то, что произойдет, ничего нельзя изменить. Так?

– Ты прав, – грустно сказал Аллигатор.

Я несколько опьянел. Аллигатор тоже выпил несколько порций, первый раз вижу такое. Хотя зачем бы ему тогда наполненный бар с разнообразным выбором напитков?

– Неотвратимо?

– Неотвратимо…

Я понял, что всё время смущает меня в этой комнате. Здесь должны быть часы. По логике интерьера – массивные часы с маятником. Их нет. В доме вампира нет зеркал, в доме хозяина времени нет часов.

– Мэтр… а тогда я… мы… зачем?

– Зачем? Для красоты. Для полноты картины мира. Для завершенности композиции.

– А кто оценит красоту и завершенность?

– Заказчик.

Я бормочу что-то вроде «А-а-а, э-э…», закатываю глаза кверху, потом смотрю на Аллигатора вопросительно, показывая пальцем в потолок. Аллигатор утвердительно кивает, опускает губы в рюмку, без слов, без слов.

– А между тем вы сами говорили, что его нет, – с вкрадчивым обличением говорю я противным голосом. – Бога нет, его придумали люди.

Аллигатор фыркнул.

– Люди! Они не способны к такому! Люди не могут ничего придумать, но могут неправильно понять.

У меня возникает постыдное желание подняться на второй этаж, растолкать спящего Бангу, рассказать ему всё, что довелось узнать. После чего мы бы связали Аллигатора (поскольку убить невозможно) заперли бы его и предались бы пьянству и разврату (я бы – с девушкой с глазами рыси), разнесли бы этот дом по кирпичику, а потом и весь город, чтобы с полным ощущением собственного ублюдства достойно встретить долгожданный апокалипсис.

Стремления присущие конкистадору Винсенте, но не предрожденному без имени.

– Ни эволюции, ни прогресса. Ни движения, ни цели. Ни борьбы, ни результата. Просто картинка. Мэтр? Пишем роман, играем концерт, малюем пейзаж. Мы, предрожденные, ничего не меняем. Мы – фразы и ноты, мазки и штрихи. Мэтр?

– Рожденные, предрожденные, живущие и умершие, все. Правильно. Кисти и краски, струны и ноты. Каждый оставил штришок, незабываемый звук, слово и смысл. А ты… Ты редактируешь, ты подчищаешь, приводишь в порядок. Вин, ты – корректор. Разве не славная миссия?