Не могу сказать, что эти уговоры повлияли на меня: все-таки перфекционизм крепко пустил корни в меня, и сделать что-то с этим было крайне сложно. Но выруливший на скейте из подворотни темный быстро пробудил меня от сожалений и самоистязаний: он явно преследовал меня, я быстро (и, как мне показалось, незаметно) считал его ауру – не сильный, средней руки, но крайне самоуверенный. Темный мчал на меня в джинсовых шортах и белой футболке, я не знаю, чего он добивался – хотел хлопнуть меня по плечу? Напугать? Считать ауру? Забрать энергию? Все это вместе и одновременно? У меня не было ответов на эти вопросы, поэтому я подпустил его максимально близко, очень быстро сделав шаг в сторону и поставил огненный щит. Парень покачнулся на скейте, едва не упал, на секунду я увидел его перекошенное злобой лицо – а, все-таки уже успели отправить чувака от темных из штаба. Быстро работают, суки. Я быстро повернул за угол и вышел на набережную, слившись с толпой туристов. Взял себе мороженое, ел быстро и задумчиво. Мгновенно заныли мои зубы – гиперчувствительность. Когда я на них пожаловался стоматологу и она подула холодным воздухом на них, и я при этом сказал «Ай», она начала хохотать как сумасшедшая. Как сучка она начала ,блин, хохотать! А потом проржалась и сказала, вытирая слезы: «Ха-ха, и это вы называете гиперчувствительностью?! Да вы не знаете как у меня тут пациенты орут, когда я им холодной водой поливаю, как они орут, как они визжат и по стенке сползают, у вас не гиперчувствительность, у вас чуть-чуть чувствительные зубы. Чуть- чуть. Чуток. Капельку. Вот вам мазь»,– она выписала рецепт и внутренне добавила, а я, конечно же, услышал: «Вали уже с этой мазью. Клоун. Зубы у него чувствительные, ха-ха». В общем, я ел мороженое и умывался слезами. Зубы страшно ныли, но мороженое было вкусным, и я терпел. У нас всю жизнь от чего то ноют наши зубы и мы всю жизнь терпим. Мы терпим, мы выносим, мы скрипим зубами, мы молчим. Жизнь преподносит нам сюрприз за сюрпризом, но мы молчим. Мы, старой закалки, мы молчим. Семнадцатилетние девочки и мальчики думают, что они рождены исключительно для счастья, так громко возмущаются, когда что-то происходит не так, как они задумывали себе это счастье. Это смешно. Бегать, кричать, жаловаться на жизнь, воздевать руки к небу, обвиняя во всем небеса – смешно. Думать, что эта жизнь дана для счастья – смешно. Эта жизнь дана для того чтобы приложить все усилия и не загреметь «на темную сторону силы». Выполнить план небес и не загреметь в ад – эта, казалось бы, простая задача стоит перед каждым из нас. Но как же люди извращают это понятие плана! Как бегут, роняя тапки, от этого, как тратят жизнь на удовольствия, развлечения и грехи. Как внезапно понимают, что смерть стоит за порогом, а они даже «Отче наш» не могут вспомнить. И Петр закрывает плотно двери, сколько ни дергай дверную ручку, сколько ни звони в звонок, сколько ни кричи, что ты на самом деле хороший, просто развлекался всю жизнь, зацепился пальтишком за карусель и она тащила тебя по кругу. Годами. И не мог остановиться. И некуда больше бежать. Но уже есть, кому за тобой прийти. И отвести туда, откуда уже не возвращаются. И исторгать скрежет зубов и слушать скрежет зубов своих товарищей. Вечность. В огне.

Поэтому мы молча терпим. Мы, бывалые. Те, кто уже не ждут от жизни счастья. А чего ждут….? Неизвестно. Статистика подсказывает, что уже ничего не ждем. Просто стараемся выполнить план небес и чтобы не было мучительно больно за косяки. А они, к сожалению, есть и будут, какого бы ранга ты не достиг. Грех всегда караулит тебя за поворотом, всегда поджидает, высчитывает твое мягкое, теплое, слабое, безвольное, больное место. Чтобы напасть. Чтобы захватить. Ранить. Убить. Уничтожить. Как все-таки хорошо придумано, что без личного согласия человека душу невозможно ни украсть, ни отдать, ни продать. Хотя ясно – понятно что она и человеку то изначально не принадлежит, а принадлежит небесам. Но все-таки, где-то греет мое сердце, что если оставаться верным небу, ничего не отдавать, не передавать, не подписывать, оставаться твердым в вере и не вестись на все эти ловушки, подножки и ухмылки, можно остаться со своей душой и со своей энергией. Есть надежда что все, происходящее вокруг – это просто плод больной фантазии темных. Если оставаться твердым как скала, эти грязные черные волны просто обойдут тебя и отойдут куда-то далеко, например, в тартар и останутся там навсегда. Главное – оставаться твердым себе, своему духу, оставаться верным небесам. Можно, в принципе, молча смотреть как вокруг наступает полный Апокалипсис и остаться живым и свободным, с чистой душой, до Страшного суда прикрученной к моему телу, и разъединить этот тандем положено только Ему и больше никому. Больше никому, темные, слышите? Зря стараетесь, зря! Я не сдамся! Я не поддамся на ваши уговоры, я лучше, чище, честнее чем все вы вместе взятые! Вы мне не указ! Я последний «Мальчиш – Кибальчиш» в этом городе, и, возможно, в этой стране или даже мире, но я буду стоять насмерть. Бойтесь меня, бойтесь.

Пока эти яростные мысли проносились у меня в голове, я успел пройтись по деревянному настилу на пляже туда и обратно под любопытные взоры отдыхающих несколько раз – я был наглухо одет и одет в черное. Солнце нещадно палило, но жары я не чувствовал. Почувствовав осуждающие взгляды, я стянул штаны, пиджак, рубашку, сложил все стопочкой как московский       пенсионер, уложил под голову рукав рубашки и лег в одних трусах на вылизанные морем сочинские серые камни – кругляши. Услышав треск падающих челюстей, довольно ухмыльнулся. Трусы у меня были что надо – шортики Calvin Klein, какая-то последняя модель, которую можно было использовать и для сна и как плавки. Я купаться и загорать сегодня вообще не планировал, но, по чистой случайности, выбрал ее. Модель была цвета «хамелеон», переливалась на солнце всеми цветами радуги, знойные красотки поверх черных очков сверлили меня взглядами, я чувствовал себя павлином. Как легко почувствовать себя в центре внимания! Напяливаешь разноцветные трусы на пляж и готово! Я лежал под убаюкивающий звук волн, «Шшшшшш-шшшшшш», изо всех сил зажмуривая глаза, чтобы одним махом забыть про 40 преследующих меня ведьм, про весь этот треш, который происходил и происходит за последний месяц в моей жизни. Я хотел бы сказать своей бедной голове: «Давай! Ты же в Сочи! Отключайся! Расслабляйся! Прекрати думать! Немедленно прекрати гонять по кругу весь этот бесконечный треш! Все будет хорошо, мужик! Купи себе пивас! Пивас с барабульками! Это лучшее вложение дня!» Я хотел сказать все это моей больной голове, но она совсем не хотела меня слушать. Моя голова была как разогнавшаяся гоночная машина, да, у нее уже дымило из под капота, но она все еще не могла остановиться. Она все еще ехала на последней скорости, выжимая из себя под 200 км/ час, и ей я не был указ, совсем нет. Плевала она на меня. Никого, кроме неба моя бедная голова не слушала, а Он, видимо, решил испытать меня и в этот раз. Что ж. Значит, я ничего не смогу поделать. Остается только терпеть. Это самое лучшее, что вообще человек может для себя сделать: понять, что лучше уже сейчас не станет и терпеть. Смириться с обстоятельствами и терпеть. Это ведет к расходу минимума энергии: ты экономишь энергию, ты готов к худшему, ты заранее смирился – словом, стратегически самое верное решение, когда ты в полной жопе. А я был именно в ней. Я так и не понял, почему и в какой момент я остался вольным стрелком без грамма поддержки. Я пытался связаться с нашими и с Центром, это было безрезультатно. Почему-то я был один в поле воин. В этом бесконечном сочинском поле, наполненным ведьмами, колдунами и прочей нечистью.

Я не был дураком, я понимал, что ведьмы рано или поздно на меня выйдут. Их сорок, я один. Они все каких-то хороших уровней, старинные. Давно тут тусуются, лет 300, не меньше. Меняют тела, разумеется. Они не любят задерживаться в старушечьем теле. Только когда их убиваешь, видно сколько им лет. Я не любил убивать. Сейчас кто-то скажет модное слово «развоплощать» – окей. Но оно значит то же самое, если не хуже. При развоплощении погибает душа и тело темного, и ему уже не светят другие воплощения, ни там, ни тут. Поэтому они все этого так боятся. Что их развоплотят. Ну, я не знаю, не делайте гадостей тогда, товарищи, живите спокойно. Но они же сосут кровь из женщин, детей, убивают стариков. Им вообще по фиг на все, лишь бы нажраться энергии – своей то уже вот как 1000 лет нет, как нет. Небесами данное тело давно истлело, запас его энергии кончился, и вот вы, те, которым нет места на небе, корчитесь тут, вселяясь в тела несчастных людей, души которых вы обрекаете на вечное страдание, вы, питающиеся остатками, ошметками, объедками энергии, боящиеся поднять глаза к небу, потому что оттуда на вас смотрят Его глаза – того, кто будет вас судить судом праведным, которого вам не избежать, сколько бы тел на этой грешной земле вы бы не поменяли. Такие старинные темные живут за счет энергии тех душ, в тела которых вселяются. Разумеется, саму душу они выселяют, но там, на донышке, остается то, что посылало небо конкретно этой душе, та энергия, за счет которой она существовала, вот эту то жизненную энергию ведьмы и допивают. Каждое новое тело как блюдце, с которого сняли запотевшую горячую чашку – несколько капелек да найдется. Этого всегда хватает, чтобы дожить до нового тела, до новой жертвы. «Не стесняются, суки»,– зло подумал я, – «тысячелетиями отлаженная система, блин». Эти сорок ведьм держали все Сочи в страхе. Они в принципе держали все Сочи, присвистнул я, увидев, сколько на них было записано недвижимости в центре города. Несколько сотен лет убивали женщин, заманивая их на ритуалы омоложения. Во все века дуры велись на это, ни одна женщина на планете Земля не хочет стареть. Предложите ей засунуть нити в лицо, да так, чтобы под местной анестезией она чувствовала как канюля рвет ей всю кожу и мышцы лица напрочь (адская пытка), заморозьте ей лицо ботоксом, да так, чтобы она отекала каждое утро как алкоголичка. Предложите ей кучу дорогих, болезненных, садистких процедур – она на все согласится, с тем лишь условием, что ей пообещают результат. Молодость – вечно ускользающая морковка, привязанная перед мордой «старой клячи». Мы все изо всех сил гонимся за ней, а она ускользает. И все бы ничего, если бы в повозке за нашими спинами не сидел темный ямщик, бьющий нас по крупу, зарабатывающий на нас деньги, пьющий нашу светлую энергию. С сотворения мира женщины занимаются этой бессмысленной, кровавой, изнуряющей гонкой за молодостью. Но эта морковка к нам не приблизится никогда. Раньше сдохнет лошадь от истязаний ямщика. Сочинские ведьмы давно прочухали этот нехитрый бизнес – водить стареющих женщин на фонтаны, жрать их энергию, ну а ежели кто умрет – гипнотизировать остальных, распихивать трупы по лощине и валить до следующего раза. Деньги, кровь, энергия – просто бинго какое то. Система была отлаженной и работала, пока в городе не появился я. Хотел чуток погордиться собой – дряннейшее занятие, скажу я вам, очень расслабляет и враги этим немедленно пользуются, как вдруг почувствовал, как по моему виску катится капля пота под звук волн «вшшш – вввшшшшш» меня неумолимо, неуклонно тянет в сон…На самом деле в разгар войны с врагом никому не рекомендую спать днем. Можно запросто украсть вашу энергию, особенно если развалиться на центральном пляже Сочи под испепеляющим солнцем посреди белого дня. Дело даже не в солнце и не в прекрасном городе – курорте, а в том, что темные получают свободный, неохраняемый доступ к вашей энергии. Солдат спит на посту – можно грабить склад. Все очень просто на самом деле. Бывают редкие моменты в жизни, когда сон днем необходим (и вот я уже с вами заговорил как гребанный доктор из ящика), это правда, иногда небеса пытаются с нами связаться через сон, но мы, как всегда, непроходимо тупы, чтобы воспринять эту информацию, поэтому единственный выход – вырубить в сон человека и там ясно и понятно все ему передать. Меня клонило в сон, я боролся, барахтался как мог. Где то уже на самой грани сна с реальностью я приоткрыл узкую щелочку глаз и увидел как на меня, не мигая, смотрит тетка с черными вьющимися волосами. Я вздрогнул, сон как рукой сняло. Я резко сел, дамочка мгновенно отвела взгляд, начала пристально смотреть на волнорез. Давненько меня так нагло не готовили на откачку энергии. Она бы еще поперчила и посолила меня, право слово. Ну и наглые же они, эти сочинские темные. Ни манер, ни воспитания. Сплошной вечный голод. Жрать, жрать, жрать – и ничего кроме этого. Я встал и собрал свои вещи, напялил брюки, свои туфли и пошел по деревянному настилу. Краем глаза как тетка злобно и раздраженно смотрит на меня: еще бы, очень неприятно, когда твоя еда внезапно встает и уходит с тарелки. Ты уже облизнулся, приготовил нож и вилку, положил салфетку на коленки, а она встала и ушла. «В первом классе»,– думал я, взбираясь по небольшой лестнице на сочинский променад,– «в первом классе школы для Светлых нас учат проверять обстановку прежде, чем заснуть. От таких вот куриц как вы. Это знает каждый светлый школьник». И я не был исключением. Мысленно поблагодарил своего первого институтского мастера Павла Палыча – это он заставил меня окончательно усвоить это правило, выучить назубок. «Сон и алкоголь»,– вещал он, тыча указкой в доску,-«первейшие ситуации, где у вас могут легко откачнуть энергию. Сон и алкоголь – следите за этим». Ну, многие студенты у нас вообще не брали в рот капли спиртного, в том числе и я. А вот сон – была естественная ежедневная потребность, легко было забыться, расслабиться, хотя бы на секунду и получить мгновенно такие последствия, которые невозможно будет разрулить годами, ни мне, ни Центру, ни Михалычу – никому. Я был на стреме, я следил, я был в тонусе. Хотелось похвастаться хотя бы перед самим собой, как же ловко я не дал той темной на пляже сожрать себя. Каждый раз, когда капля гордости собой проникает в ваш организм, знайте, что он уже отравлен. Слава небесам: я косячу. Как только я решил возгордиться, простая и вместе с тем острая мысль пронзила меня всего с головы до пяток: я не считал ее ауру. Она вполне могла быть ведьмой. Она вполне могла быть одной из тех 40ка. Или их подругой. Или родственницей. Или состояла с ними в союзе. Или стояла на разведке. Или доложила уже обо мне в штаб. О чем я только думал?!? Как можно было не считать ауру?! Когда каждый школьник знает что при любом, я подчеркиваю, при любом столкновении с темным, мы обязаны это делать. Внутри нашего взгляда встроен видеорегистратор, и даже в случае нашей смерти Центр может изъять эту информацию и посмотреть, кто именно нанес нам смертельный удар, что привело к схватке, почему она так закончилась и найти того зачинщика из темных, кто был виноват и развоплотить его в случае доказанности его вины. Шеф меня бы просто убил. Михалыч бы плюнул в мою сторону. Ребята бы покрутили у виска. Ну надо же так проколоться «не отходя от кассы», это к бабке не ходи, только я так умею – косячу и косячу. Я горестно поджал губы. Никакие косяки меня не расстраивали больше, чем те, которые могли прямо или косвенно хоть чуть-чуть повлиять на исход вечной борьбы светлых и темных. Я ненавидел себя в такие моменты. Это получалось, что я чуть-чуть, но подставил своих. Тех светлых, которые днем и ночью до крови, до мяса, до сорванных жил борются с тьмой. Тех, которые едва держатся на ногах, но продолжают получать удары от тьмы и наносить ей свои, сокрушающие. Тех, для которых мир всегда четко разделен напополам – Свет и Тьму. Тех, которые будут бороться до последнего. Тех, которые не знают страха и упрека. Тех, которые не предадут. Не дрогнут. Не отступят. Не сдадутся. Сердце мое кровоточило от боли, что я мог каким-то образом, не сняв ауры, подставить их. Если бы я был женщиной, я бы уже плакал. Я горестно поджал губы и зашёл в какой то модный мужской бутик на набережной, просто чтобы собраться с мыслями. На меня смотрели трусы стоимостью с московскую зарплату. Я подумал, кто их тут покупает? Любой отпускник из регионов, забывший плавки в отеле, предпочтет пойти купаться голым, едва увидев эту цену. Продавщица с раздутыми филлерами губами и безупречной укладкой выскользнула из-за костюмного ряда и порхнула ко мне. «Уж сколько лет твердили миру», что мода на накаченные губы прошла, но, видно, все не в прок. Сочинские девушки продолжают колоть таблицу Менделеева себе в губы, рассчитывая, видимо, вытащить счастливый билет и выскочить замуж за какого-нибудь миллионера. Вот только миллионеры то уже пресытились этими дешевыми раздутыми губами и силиконовыми сиськами, миллионерам теперь подавай умных баб. Правда, не настолько уж, чтобы не оттяпали все имущество при разводе. Своим отточенным седьмым чувством продавщица сразу поняла, что я не миллионер, однако же, план продаж выполнять надо, поэтому она, скрепя сердцем, показала мне пару трусов. Я смотрел на ее губы, шевелящиеся как две большие блестящие гладкие сардельки, живущие отдельной жизнью от ее лица, и думал о том, что без них бы она точно была симпатичнее. В этот момент она потянула руки вверх, чтобы достать что то с верхней полки, и я увидел начало тату перевернутой головы козла, мое тело мгновенно прожгло острым молниеносным ударом, я пробормотал какие то извинения и пулей выбежал из бутика. Небо и земля! Со мной что-то происходит, вторая темная за 20 минут, которую я не смог сразу распознать. Вот уж «везуха»-то, ничего не скажешь. Такое ощущение, что все мои чакры были забиты или перебиты, я ничего не соображал. Я стремительно шел по набережной, буро лиловые волны возмущения, негодования и осуждения себя самого неслись по обеим сторонам моего пути. Я собирался заклеймить себя, провести день в воспитательной беседе, встряхнуть себя как агента, вспомнить свои амбиции, ругать себя, на чем свет стоит, исправиться и стать лучше. Все это ровно до того момента, как мой разъяренный взгляд не уставился в вывеску «Самый лучший кофе в Сочи». Я растаял мгновенно, так бывает, когда суешь шоколадку заходящемуся в истерике малышу, и он мгновенно затихает. Я готов был все простить этому миру только лишь за то, что был изобретен кофе. Кофе способен меня примирить практически со всем дерьмом, которое случается в моей жизни. Я заказал себе ледяной, девчачий, конечно же, со льдом, сливками и прочими приблудами, но кофе! Кофе! Все – таки, кофе! А, значит, он мог вылечить все мои раны, зализать своим кофейным языком все мои соленые душевные слезы, примирить меня со всеми обстоятельствами в моей жизни, нашептать мне, что я еще смогу, я еще смогу. Я еще ого-го! Я видел это «ого-го» на дне огромного кофейного бокала, я верил в себя, верил в то, что я еще смогу, я герой, у меня все получится. Для любого несведущего человека получать поддержку от кофе по меньшей мере странно, но любой светлый в состоянии это сделать. И уйти довольным, счастливым и готовым победить всех темных этого мира одним махом.