Существующие ЭВМ, в которые удавалось вводить гидроакустические сигналы, с обработкой в реальном времени не справлялись. Достижением считалось даже введение сигналов в ЭВМ[2].

Быстрое преобразование Фурье (БПФ) и его реализация на спецпроцессорах открывала новую эру в обработке сигналов – работу в реальном масштабе времени. Для линейных и плоских антенн («Бутон») такая обработка включала и пространственную. Учитывая быстрое развитие вычислительной техники, «цифровой коммунизм» был не за горами[3].

Освободившуюся после защиты энергию, кроме развития прорыва в обработке сигналов, я использовал в двух направлениях: распространении технических знаний и приобретении гуманитарных.

Первую задачу должен был решить семинар по цифровой обработке сигналов, который я, ничтоже сумняшеся, организовал в институтском масштабе, при благосклонном отношении Алещенко.

У меня был предшественник в просветительской миссии: семинар по элементам и устройствам цифровой техники вел некоторое время начальник сектора из 16 отдела, к. т. н. (редкий тогда, особенно в специализированных отделах, остепененный кадр) Алексей Мялковский. Он пришел из Института Кибернетики, не сработавшись с Глушковым. Количество слушателей в семинаре убывало по экспоненте – гидроакустики не видели возможности применения цифровых устройств в разрабатываемых ими приборах. Я тоже посещал этот семинар, но, кроме линий задержек на сдвиговых регистрах, не помню каких – то значимых применений элементов цифровой техники для обработки сигналов.

Планировалось, что в «моем» семинаре примут участие все заинтересованные сотрудники нашего института, кафедры электроакустики, Института Кибернетики и все, кого пропустит первый отдел. Первые заседания проводились в конференц – зале с вводным словом Алещенко (предполагалось, главного инженера). Присутствовали приглашенные из ИК В. И. Чайковский, В. Н. Коваль, кто – то был из КПИ (кажется, В. А. Геранин и В. Пасечный). Вел семинар я, и на первых слушаниях мне хватило материала моей диссертации и наших работ по «Ромашке» и «Бутону». Не помню, кто выступал из кибернетиков – Дидук, кажется, отказался. Семинар тоже затухал по экспоненте – и по той же причине, что и у Мялкововского – комплексники еще не видели возможности одеть на непрерывные акустические сигналы цифровые костюмы. Виноград еще был зелен.

Вторым направлением выхода энергии стало удовлетворение проснувшегося интереса к истории Киева. Тогда даже хороших экскурсий по Киеву не существовало. От вокзала ходил какой – то автобус для пассажиров турпоездов. Уровень и заинтересованность экскурсоводов ненамного превосходили интерес пассажиров – тогда явственно проявлялось, что «все вокруг советское, все вокруг мое». К тому же еще не знали, что уже говорить можно, а что нет.

В БАНе (Библиотеке Академии Наук) я случайно попал[4] на закрытую для общего пользования книжку Сементовского «История Киева». Это было одно из 11 ее дореволюционных изданий. В ней красной нитью проходит тема многочисленных погромов и изгнаний евреев из Киева. Они производились по требованию «народа» (на самом деле купцов и торговцев). Князья, наоборот, евреев в Киев приглашали – с них можно было снимать больший «урожай», чем со своих.

Книжку я истребовал в научном зале как бы для работы. Специальность у меня была «Кибернетика», а тогда она была магическим словом, особенно для гуманитариев.

Сестра Таня разделила мой интерес к истории Киева. После окончания ровенского Института инженеров водного хозяйства, работая инженером – нормировщиком, в 1977 поступила на курсы экскурсоводов, в 1978 году их закончила, стала хорошим экскурсоводом, пока не прикипела к дому Булгакова.

Тане подарили путеводитель под редакцией Федора Эрнста «Київ. Провідник[5]» 1930 года издания. Ей сделали три копии в НИИ «Квант» и одна из них досталась мне.

В книге третьей я писал, как меня, в качестве политинформатора, спускали «вниз по лестнице, ведущей вверх», после доносов благодарных слушателей (в т. ч. Белецкого). Не помню, был ли я уже тогда на нижней ступени (культура) или пребывал на ступеньку выше. (Всего было четыре ступени, по нисходящей: внешняя политика, внутренняя политика, экономика и культура). Раз в неделю проводились политинформации. Так как я прошел все четыре, то не должен был ограничивать себя только культурой или экономикой, но с культурой было легче и, казалось, безопаснее всего. Некоторые сведения из книжки Эрнста я рассказывал слушателям обновившейся при Коле Якубове лаборатории 131. После чего Репухова, пересказав в семье информацию, передала просьбу папы хотя бы коротко познакомиться с книгой. Я знал, что папа у Лоры непростой, но книга, изъятая, по видимому, из библиотек в тридцатые годы, никакой крамолы не представляла, и я решил ее на короткое время дать почитать. Знал бы я, что папа Лоры – военный прокурор, может быть, и подумал бы о последствиях. Однако, помня о том, что кирпич может свалиться на голову из ниоткуда, книжку дал. Думаю, без последствий.

В лаборатории я рассказывал не все, что меня удивляло в книжке, например про изменения национального состава. Как видно из нижеприведенной таблицы, с 1920 по 1926 год украинское население Киева в процентном отношении возросло в три раза, в то время как русское уменьшилось более чем в полтора раза, а польское практически исчезло.

Изменения в национальном составе населения Киева по годам переписи в процентах к общему числу киевлян выглядят следующим образом:

Это была вторая волна украинизации, после введенной Центральной Радой. Она также была провалена основной массой украинского населения, не желавшего учить литературный украинский.

В знак протеста против запрета публиковать на русском языке научные работы ушли из созданной с их решающим участием в 1918 году Академии Наук Украины и покинули страну профессора Вернадский и Тимошенко[Тим].

Винниченко по поводу насильственной украинизации и других решений ЦР признался: «Будем честны с собой и другими: мы воспользовались несознательностью масс. Не они нас выбирали, а мы им навязали себя» [В]. Это высказывание можно отнести, увы, и ко многим последующим, не только украинским правительствам.

Но пропаганда второй волны украинизации свою роль сыграла – русских не уничтожили и не выслали, а просто записали украинцами. Свое отношение к проявлениям украинизации выразил «лучший поэт» советской эпохи^К15. Евреи украинский выучили, а украинцам хватало своего для повседневной жизни, а для обращения с учреждениями все равно нужен был кто – то грамотный. Этот кто – то знал русский и мог объяснить его термины, а как это будет на канцелярском украинском он не знал – его еще во многих областях предстояло создать. В результате вторая волна схлынула и только третья (довоенная) была сравнительно успешной благодаря массовому переводу школ на обучение на украинском языке (воспоминания академика Халатникова [Хал], [Рог17]).