Она ищет в кладовке свою секретную коробку конфет. Когда Юсефин поднимает крышку и видит, что осталось всего три пралине, то понимает, что вряд ли коробка была такой секретной, как она думала. Дети вынюхивают сладости, как собаки-ищейки. Или это Андреас, который снова начал тайно есть сладкое после активной подготовки к соревнованию Iron Man, которая провалилась. Ни у одного из них нет силы воли, когда дело доходит до шоколада. После некоторого колебания Юсефин кладет в рот пралине. Затем она снова закрывает дверцу кладовки и замечает, что Андреас стоит на кухне. Она как раз собирается признаться в своем преступлении.

– Ну ладно, я не могла не…

– Юсефин, – перебивает он.

Его застывший взгляд свидетельствует о том, что произошло что-то серьезное.

– Мне позвонили, – говорит он, и она видит, как дрожит рука, держащая мобильный телефон. – Юлию везут в Каролинскую больницу в машине «Скорой помощи».

Кровь отхлынула от мозга, и Юсефин приходится опереться о раковину. В ушах звенит, она силится держать глаза открытыми.

– Что случилось? – выдавливает из себя она.

«Трамвай…»

Слух полностью исчезает, а легкие сжимаются, неспособные выпустить кислород. Юсефин смотрит прямо перед собой, не слыша больше ни слова из того, что говорит Андреас. Она просто видит, что его губы шевелятся, пока она ловит ртом воздух. Он подходит, берет ее за руку и ведет к машине. Она некоторое время тяжело дышит, прежде чем к ней возвращается слух.

– По крайней мере, она жива, – говорит Андреас, заводя машину. – Это самое главное.

Дождь барабанит в окно, и Юсефин смотрит на дома, мимо которых проходит каждый день. Она знает этот район как свои пять пальцев, но ей кажется, что глаза останавливаются на чем-то, чего она никогда раньше не видела. Свет приближающейся машины режет ее мозг, словно лезвие бритвы. Глазам так больно, что приходится зажмуриться, но свет остается внутри ее век. Маленькие белые полоски порхают у глаз. Юлия, моя малышка. Такая взрослая и в то же время такая маленькая. Когда Юсефин снова открывает глаза, Андреас тормозит.

– Мы на месте.

Юсефин пытается выйти из машины, но забывает отстегнуть ремень безопасности. Андреас отстегивает его, и она выходит на подгибающихся ногах. Ей удается устоять на ногах, ухватившись за дверцу машины.

– Дорогая, дыши, – говорит Андреас и подходит, чтобы поддержать жену. – Все будет хорошо.

Она прокручивает в голове сцену того, как Юлия собиралась уехать из дома на велосипеде. Юсефин стояла там со своим шлемом и говорила что-то ироничное: мол, пойдет Юлия или поедет. Неужели Юлия все равно не надела шлем? Она торопилась и переехала через рельсы, когда подъезжал трамвай? Она пошла на такой риск, чтобы сэкономить минуту? Ей тринадцать лет, и она с детства ездит на велосипеде. Юлия всегда очень внимательна. Юсефин представляет, как Юлию сбрасывает с велосипеда и она приземляется затылком на пути. Она старается не думать об этом, но ей трудно отключить мозг, который бурлит и мучает ее жуткими картинами. Она хватает Андреаса.

– Что тебе известно? – только теперь Юсефин понимает, что не спросила у него.

Он идет ко входу и начинает рассказывать.

– Только то, что с Юлией что-то случилось на трамвайных путях и что ее отвезли в больницу на машине «Скорой помощи».

– Она серьезно ранена? – спрашивает Юсефин, хотя и не знает, хочет ли услышать ответ.

– Они не хотели сообщать нам никаких подробностей по телефону, но сказали, что мы должны как можно быстрее приехать в больницу.

И вот теперь они здесь. В отделении неотложной помощи. Не имея ни малейшего представления, что конкретно произошло. Медсестра узнает, что приехали родители Юлии, и провожает их до палаты.

– Доктор скоро придет и поговорит с вами.

– Где Юлия? – спрашивает Юсефин.

– Через пару минут вы все узнаете, – говорит медсестра, никак не намекая о том, что произошло.

Юсефин рычит:

– Вы не можете просто оставить нас здесь, ничего не сказав! Это же наша дочь!

– Сядь, Юсефин, – призывает Андреас и поворачивается к медсестре. – Она шокирована.

– Хотите я принесу успокоительное? – ласково спрашивает женщина.

– Нет, я, черт возьми, хочу знать, что с моей дочерью, неужели это так трудно понять?!

Ей что, придется прибегнуть к насилию, чтобы заставить медсестру понять?

Андреас мешает Юсефин встать и напасть на медсестру.

– Я позабочусь об этом.

Юсефин смотрит на мужа с отвращением.

У него очень крепкая хватка, и в конце концов она вынуждена сдаться. Мышцы расслабляются, а затем на глазах появляются слезы.

– Вот так, вот так, успокойся, – шепчет он.

Короткий стук в дверь заставляет их застыть. Андреас выпускает ее руку в тот момент, когда в палату входит молодой врач с кудрявыми волосами и называет свое имя. От его серьезного вида у Юсефин кружится голова. Она вспоминает все визиты в больницу с Эммой, все плохие новости, когда ее сестра находилась между жизнью и смертью. И все же она еще не привыкла к этому. Она должна собрать все оставшиеся силы, чтобы постараться сосредоточиться на том, что скажет этот молодой врач. Вместо этого она бросает взгляд на свой полосатый пижамный костюм и впадает в панику. Она вышла из дома в пижаме?

– Это я оказал помощь вашей дочери в отделении реанимации и произвел первоначальную оценку ее состояния.

Шлем. Который Юлия никогда не любила надевать. Если бы только она надела свой шлем! Как она могла не надеть его? Гнев проходит сквозь тело, как вспышка молнии, но так же быстро гаснет и сменяется ужасом. Юсефин видит Юлию, сидящую в инвалидном кресле. Как поставить пандус? Они будут носить ее вниз и вверх по лестнице, пока не установят пандус?

У Юсефин тысяча вопросов и ни одного ответа.

– Она родилась в рубашке, – внезапно говорит доктор, и мысли Юсефин замирают. – Она сможет полностью восстановиться через некоторое время. Травма головы несерьезная.

Андреас плачет, а Юсефин осознает, что поднимает руку, будто находится в классе.

Доктор кивает ей.

– Подождите, я не понимаю, – говорит она. – Юлия не будет прикована к инвалидному креслу?

Он улыбается впервые с тех пор, как вошел в маленькую приемную.

– Нет, у нее сотрясение мозга и небольшая травма головы, мы наложили несколько швов. Ей дали морфий, и сейчас она спит, но она поправится.

– Слава богу, – шепчет Юсефин.

Улыбка врача меркнет.

– Вы знали, что ваша дочь склонна к суициду?

Доски под поролоновым матрасом врезаются в спину. Я не могу заснуть, потому что в соседней комнате плачет моя мама. Я испытываю усталость, но гнев не дает мне уснуть. Как папа мог оставить меня здесь, зная, насколько маме плохо? Младшие братья постоянно переживают из-за напряженной обстановки дома. Все ходят на цыпочках, боясь расстроить маму. Я прижимаю ладони к ушам, чтобы не слышать ее рыданий. Хорошо, что мне удается не замечать покрасневшие глаза и ее изможденное тело, острые ключицы, проступающие над линией ночнушки. Я говорю своим братишкам, что все будет хорошо.

Это, конечно, ложь.

Здесь становится только темнее.

Внезапные перепады настроения у мамы, вспышки гнева. Замешательство, которое все испытывают, когда в одну секунду она бодрая и веселая, а в следующую готова всех убить. Я понимаю, что папа больше не мог этого выносить. А кто смог бы?

Только у нас, детей, нет выбора. Нам некуда бежать.

Я опускаю руки. Мама все еще плачет.

Сначала мы страдали вместе с ней и пытались делать ее счастливой. Все ее просьбы исполнялись, но она все равно постоянно ругала меня. Что бы мы ни делали, она всегда находила недостатки, а мне оставалось только кивать и проглатывать недовольство, чтобы не злить ее еще больше. Прошли месяцы, прежде чем стало понятно, что она больна. Трудно понять, когда болезнь не видно снаружи.

Ее состояние ухудшалось, она все глубже и глубже тонула в пучине отчаяния.